Или:

— Разберись, разберись в этой кляузе. Недаром в Баку говорят, что клеветник за час задает работы на месяц. Человек человеку служит зеркалом. Критиковать востер как топор, а критику слушать глух как обух... А то еще грузины говорят: легкость ума — тяжесть ногам. И еще: не тот дурак, кто на чердаке сеял, а тот, кто ему помогал...

Жизнь Кирова полна самых невероятных приключений, и, слушая рассказы о нем или его самого, Валериан Владимирович не раз ловил себя на мысли, что у живых натур так и бывает. Ведь они всегда берут на себя то, что другим кажется невероятным, непосильным.

В прошлом году приехал Киров в Москву, создал северо-кавказскую экспедицию по созданию и снабжению армий. Путь на Владикавказ отрезан белыми. Но Кирова этим не запугаешь: он идет с деньгами, с огромным количеством оружия и снаряжения на верблюдах через астраханские степи и доставляет все в Пятигорск. В начале нынешнего года его экспедиция вновь везет из Москвы пять миллионов рублей, оружие, обмундирование. Добирается до Астрахани. Здесь получает сообщение от Орджоникидзе: 11‑я армия разбита, путь на Кавказ отрезан. Киров грузит оружие и деньги на автомашины и решает прорваться через фронт или хотя бы спрятать деньги в надежном месте за Волгой. Лед треснул, и машина с деньгами ушла под воду. Но деньги нужны, Мироныч отступать не собирался. Он вызывает водолазную команду. Почти полмесяца работали водолазы под водой, но ящики с деньгами и пулеметами нашли. Мокрые ассигнации Киров высушил и выгладил утюгом.

В другой раз Киров разоблачил княжну Туманову, пробравшуюся на секретарское место в Реввоенсовет, графа Нирода, прибывшего в Астрахань с заданием отравить цианистым калием его, Кирова, группу военных работников, рабочий батальон и полк особого отдела; раскрыл заговор в Астрахани.

Кирова забрасывают анонимными письмами, угрожают, организовывают против него всякого рода провокации, добиваются его отставки. Но он только смеется над всеми потугами врагов и беспощадно карает их.

Оптимизм Кирова сродни оптимизму Куйбышева, потому-то им и интересно вместе.

— Я не хотел тебя будить — очень уж ретиво ты похрапывал, — сказал Киров, — но пришлось. Позвонила из губкома председатель Надежда Николаевна Колесникова и спрашивает, как относиться к приказу Троцкого оставить Астрахань, эвакуироваться всем учреждениям на север, по Волге. Волга-то перерезана белыми! Ну, понимаешь, я сперва не поверил. Сдать Астрахань белым? Зачем? Говорю Колесниковой: «Эвакуацию отставить, Астрахань сдавать не будем!» Черт бы его побрал!.. Что ты на все это скажешь?

Куйбышев поднялся, расправил затекшие плечи.

— Что скажу? Да то же самое, что и ты! Этот предательский приказ мы выполнять не будем. Сейчас же свяжусь с Москвой.

Он вышел в аппаратную, сделал запрос в Москву. Вскоре поступил ответ: «Оставить Астрахань по стратегическим соображениям выравнивания фронта. Троцкий».

«Стратегические соображения выравнивания фронта». Что бы это значило?

Он вернулся в кабинет.

— Ну и что? — спросил Киров.

— Да то же самое. Я буду жаловаться на него Ильичу. Через голову нашего Реввоенсовета и реввоенсоветов фронтов дает приказ оставить Астрахань! Подлость... Стратега из себя корчит, пустышка.

— У него особый дар на контрреволюцию. Ну что ж, друг Валериан, мы становимся в оппозицию оппозиционеру. Колесникову я знаю — крепкая женщина! Была комиссаром Бакинской коммуны. Эвакуировалась с детьми сюда. Из Астрахани не уйдет.

— Он хочет, чтоб мы совершили предательство: оставили город перед самым наступлением войск Южного фронта. А сам потом отвертится.

— Нужно его вызвать сюда.

Оба расхохотались. Знали: в Астрахань, которой грозит падение, Троцкий не поедет. Кроме того, в Приволжском районе объявился старый знакомый Валериана Владимировича Сапожков-Соловьев, он же Слонимцев, который поднял кулацкий мятеж. «Сапожковское восстание», как его называли, не утихало, и на его подавление пришлось бросить значительные силы.

Нет, сюда Троцкий не отважится приехать. Единолично, ни с кем не посоветовавшись, даже не поставив в известность ЦК, Ленина, решил сдать белым Астрахань. Все проделано тайком, как будто и нет в Астрахани Реввоенсовета, Кирова, Куйбышева.

И хотя город находился в тяжелейшем положении, оба, решив не сдавать его, почувствовали себя легко, уверенно. На карте Астраханский фронт напоминал по конфигурации узкий меч, вклинившийся между деникинскими и южными колчаковскими дивизиями.

Всегда очень важно именно для себя принять твердое решение.

Еще будучи на Восточном фронте, Куйбышев по просьбе Кирова прислал в Астрахань пять аэропланов. Они были старые и тихоходные. Англичане их не боялись. Они делали по нескольку налетов в день, в них участвовало по пять-шесть машин. Все это злило Валериана Владимировича.

— Вот что, Мироныч, — сказал он. — Съезжу-ка я на аэродром, поговорю с нашими пилотами. Очень уж несмело они действуют.

— Если б у меня были крылья, научил бы их, как нужно летать, — отшутился Киров. — Да на этих, извини за выражение, гробах — «фарманах», что ты прислал от щедрот своих, не то что воевать — гусей пасти нельзя.

— Ты уверен в этом? Ну а если я докажу, что воевать все-таки можно?

— Каким образом?

— Ну это уж мое дело.

Киров пожал плечами:

— Доказывай. Только не очень распекай ребят. Они и рады бы, да на твоих коврах-тихоходах чтоб летать, нужно очень уж большое презрение к смерти.

Летчики встретили Валериана Владимировича без особого энтузиазма, были подавлены. Англичане почему-то прежде всего делали налеты на этот аэродром, сбрасывали на него половину бомб, стараясь уничтожить аэропланы. Но все старания англичан не приводили ни к чему: за все время им не удалось вывести из строя ни одной машины. Это были какие-то бессмертные «фарманы»: летали плохо, а на земле чувствовали себя уверенно. В их кабинах стоило отсиживаться во время бомбежки — полная гарантия, что останешься жив. А летчики хотели бить врага, мстить ему.

Валериан Владимирович знал каждого пилота в лицо.

— Когда ожидается очередной налет, Онищенко? — спросил он.

— Минут через сорок.

— Значит, вовремя подоспел.

Летчики недоуменно переглянулись.

— Вы специально приехали посмотреть, как они нас лупят? — насмешливо спросил один из них. — Или, може, нам другие аэропланы дадут?

— Нет у нас других. Кое-кто сомневается: удержим ли мы Астрахань? Дескать, надо сдать город без боя. Вот о чем разговор идет.

 — Еще чего?! Паникеров нужно к стенке ставить — они хуже контры всякой. Эх, нам хотя бы парочку быстроходных аэропланов!

Послышался отдаленный гул.

— Гляди! Летят раньше времени! — крикнул Онищенко и кинулся к своему «фарману».

В самом деле, в небе показалось шесть точек. Они приближались, росли. Явно обозначились силуэты английских самолетов.

— Я с вами, Онищенко! — сказал Куйбышев.

— Садитесь скореича!

Нет, еще никогда он не поднимался в воздух. Аэроплан разбежался, оторвался от земли, и Куйбышев почувствовал холодок в груди. Он летел. Все пять советских «фарманов» устремились навстречу противнику. А впереди пятерки — самолет, на котором летели Онищенко и Куйбышев.

Валериан Владимирович сидел за пулеметом. Страха не испытывал. Было лишь страстное желание сбить хотя бы одного. Он тщательно прицеливался. Аэроплан мотало из стороны в сторону. Казалось, он вот-вот перекувырнется.

А Куйбышев посылал очередь за очередью. Он забыл, где находится. Просто стрелял в яростной жажде попасть. Только бы попасть хоть раз!..

И вдруг увидел: английский самолет резко отвернул, как-то странно качнулся, пошел на посадку.

— За ним! — крикнул Куйбышев.

Остальные машины противника стали уходить на юг, даже не пытаясь помочь товарищу, спасти его.

Пленные английские летчики — их было двое — стояли перед огромным Куйбышевым навытяжку. Он заговорил по-английски, и это крайне удивило их.