— Твой метод мне больше нравится.

Фрунзе совсем недавно назначили командующим Туркестанским фронтом, который еще только создавался. Этот фронт должен восстановить связь с Туркестаном и добиться решительных побед Красной Армии в Средней Азии. Куйбышев думал, что военная судьба может надолго развести его с Михаилом Васильевичем, и загрустил.

Фрунзе приехал под вечер. Сразу же потребовал доложить обстановку. Узнав, что городок Черный Яр находится в окружении отборных войск Деникина, что Черноярский гарнизон второй месяц терпит лишения, но стойко держится, Фрунзе решительно произнес:

— Едем в Черный Яр!

Киров и Куйбышев засомневались.

— Но туда прямо-таки невозможно пробраться. Мы не имеем права подвергать вас...

Михаил Васильевич вспылил:

— Да если бы было легко пробраться, нам незачем было бы пробираться туда! Нагрузите пароход боеприпасами, оружием, продовольствием, отдайте все, что есть, последнее... Действуйте немедленно, сейчас же!

Киров и Куйбышев поняли: возражать и отговаривать бесполезно. Пароход нагрузили. Он тихо поплыл по ночной Волге. Фрунзе, Куйбышев и Киров не уходили с палубы, и капитан не решался просить их сойти вниз в каюту. Конечно же командующему фронтом и двум членам Реввоенсовета армии не следовало бы рисковать собой. Особенно в такое тревожное время. В случае их гибели Астрахань окажется без руководства, по сути обезглавленной. Ну а что касается военной стороны дела, то они действовали явно не по уставу.

Но все трое знали: уставы еще только создаются в огне гражданской войны, а обстановка подчас складывается так, что самому нужно хватать винтовку и бежать в атаку впереди полка или вот так, с малыми шансами на успех, плыть по Волге, по которой за последнее время никто не плавает.

Черный Яр находился между Царицыном и Астраханью. Он являлся тактическим ключом к Астрахани, и обе стороны это хорошо понимали. Вот почему Деникин бросил сюда офицерские полки, конницу Улагая, Мамонтова, английские аэропланы.

Пароход плыл в густой черной синеве. Он держался левого берега, переходя от одного песчаного островка к другому, стремился слиться с ночью. Все ближе, ближе к астраханскому Вердену, как назвал Черный Яр Деникин, когда его интервьюировали иностранные корреспонденты.

Когда пароход, круто повернув, пошел к правому берегу, их заметили. Противник стал садить по пароходу из пушек. Снаряды рвались у бортов, летели щепки. Капитан проделывал чудеса маневрирования, стремясь увести суденышко от очередного снаряда. И ему это как-то удавалось. Он то приближался к берегу, то стремительно отходил от него.

Черноярцам непонятно было, из-за чего среди ночи всполошился противник. А когда увидели пароходик, смело идущий к ним, а на палубе Кирова, Куйбышева и Фрунзе, то не поверили своим глазам.

Пароход врезался в песок. Началась разгрузка под беспрестанным обстрелом. Не умолкали исступленные крики «Ура!» красноармейцев, приветствовавших командующего и членов Реввоенсовета.

В штабной домик, куда их провели, набилось столько командиров и комиссаров, что ступить было негде.

Командовал черноярским участком фронта Нестеренко. Бывший царский полковник. Его очень любили красноармейцы. Куйбышев выдвинул его на пост командующего Царицынской группой. До этого Нестеренко был неприметным уездным военкомом. Но стоило Валериану Владимировичу несколько раз поговорить с военкомом, как понял: имеет дело с человеком рассудительным, политически надежным, храбрым.

Был он с виду очень суровым. С нахмуренными выгоревшими бровями и сердито двигающимися рыжеватыми усами. Но в каждом его слове, во всем его поведении угадывались та прочность, та особая уверенность в себе, которые с неудержимой силой притягивают всех, кто слабее духом. Как ни странно, Нестеренко (так всем казалось) любил войну. Он любил своего коня и ухаживал за этим здоровенным жеребцом Васькой, словно за малым ребенком. Он любил оружие и почувствовал себя самым счастливым человеком, когда Куйбышев подарил ему свою шашку. Да, он любил войну — так о нем говорили. Когда Валериан Владимирович заговорил об этом, Нестеренко удивился:

— Откуда вы взяли? Не войну, а дело свое военное люблю. А где ж его, дело, покажешь, как не в бою? Драку люблю — это точно. Всегда дрался на кулачных боях.

Всю ночь они не сомкнули глаз, разрабатывали план прорыва блокады и соединения с астраханскими войсками. Уточняли расположение частей противника, распределяли силы.

Снова Фрунзе действовал энергично, оперативно, был весь порыв, устремленность.

— Откладывать надолго атаку нельзя, из-за нас, — сказал он не то в шутку, не то всерьез. — На пароходе вернуться в Астрахань не можем — потопят. А возвращаться надо, и как можно скорее. Значит, придется прорываться к Астрахани посуху. Да и продуктов привезли маловато.

Силы бойцов словно бы удесятерились. До этого все считали себя обреченными. А теперь, когда в Черный Яр запросто приехало самое высокое начальство, приехало без всякой охраны, на маленьком пароходе, стало казаться, будто все возможно. И блокаду прорвать не так уж трудно.

Но все было не так легко. Ум осторожный назвал бы подобную попытку авантюрной, противоречащей законам логики. И все трое конечно же согласились бы с этими доводами, но действовали бы так, как подсказывает им долг, внутреннее чутье. Осторожные умы слишком уж опутывают себя условностями, очерчивают себя волшебными кругами дозволенного и недозволенного.

И Фрунзе, и Куйбышев, и Киров прибыли сюда с единственной целью: воодушевить людей, теряющих мужество, повести их за собой. В победе они были уверены. Неуспех исключался. Они были из металла особого литья — большевистского, им верили беззаветно. И они беззаветно готовы были жертвовать своими жизнями ради этого Черного Яра, который и на картах не обозначают.

В атаку перешли утром. Противник, меньше всего ожидавший нападения со стороны изнуренного осадой Черноярского гарнизона, долго не мог понять, что же происходит.

Жаркий бой длился до вечера. Вечером противник дрогнул и побежал. Его расстреливали из засад пулеметными очередями, рубили шашками. А со стороны Астрахани наперерез шли свежие подразделения.

Блокада была прорвана. И только когда бой закончился, Фрунзе сказал:

 — Поздравляю вас, Валериан Владимирович: вы назначены исполняющим обязанности командующего Одиннадцатой армией! Успеха вам и побед!

Куйбышев был растерян:

— Но я никогда не командовал армией!

Фрунзе усмехнулся:

— А я никогда не командовал Туркестанским фронтом. Попробуем? Помните, что говорил Гайавата?..

— Помню. Он говорил: не знамши броду, не суйся в воду.

— Ну брод, положим, вам хорошо известен.

Фрунзе уехал, а Валериан Владимирович стал командующим армией.

Командарм закрылся у себя в кабинете и глубоко задумался. Какому из фронтов должна подчиняться 11‑я армия? То был немаловажный вопрос. От решения его, возможно, зависела судьба самой армии.

До сего времени 11‑я армия как бы висела в воздухе. Ей помогали штабы и Восточного и Южного фронтов. Теперь появился Туркестанский фронт, который согласен помогать. Но у армии должен быть один хозяин.

Части Восточного фронта продвинулись далеко за Уральский хребет, шли по Сибири. Колчак при последнем издыхании. Фрунзе, став во главе Туркестанского фронта, должен прежде всего освободить Оренбургскую и Уральскую области, разгромить генералов Белова и Толстова. И это потребует огромного напряжения. Где уж тут помогать 11‑й армии!..

Разумнее всего передать ее в состав Юго-Восточного фронта, у которого достаточно резервов....

Вошел Киров. Он был какой-то сникший, вялый, с пепельно-серым лицом.

— Что случилось, Сергей Миронович?

— Погиб Чапаев... и весь его штаб!..