Все твердо и ясно.

Конечно же буржуазные партии, меньшевики, эсеры подняли шум.

— Бред, бред! — вопит Плеханов.

Троцкий застрял в Америке, печатает в центристской газетке «Новый мир» свои «Мартовские письма», которые остряки называют мяуканьем мартовского кота. Нет, нет, Троцкий в победу социалистической революции в России не верит. Вот если бы революция сперва победила в европейских странах... Революцию следует делать без крестьянства: «Без царя, а правительство рабочее». Попробуй разжуй!

— Макдональдом пахнет, — сказал Куйбышев Швернику шутливо. — Призывает пожертвовать русским пролетариатом, понести революцию на штыках в другие страны, если там сами не раскачаются. Архиреволюционер!..

Меньшевик Чхеидзе и его напарник Церетели тоже всячески стараются ослабить впечатление от ленинских тезисов: дескать, Ленин долго был в эмиграции, не разобрался в нашей обстановке и конечно же в скором времени пересмотрит свою позицию. К ним дружно присоединились Дан, Стеклов, Ларин, оборонец Гольденберг.

Ленин в Петрограде... Куйбышева потянуло туда с невероятной силой. Все там: и Антипов, и Бубнов, и Кондратьев, и Калинин, и Чугурин, и Хахарев, и Шутко, и Плетнев, и Орлов, и Комаров, и Михайлов, и Толмачев. Все, все, кого знал по Петрограду, по ссылкам. Они рядом с Ильичем.

Росло и росло чисто человеческое желание: увидеть Ленина, услышать его голос. Этот голос постоянно звучал в ушах Куйбышева. И в пургу, и во время тяжелых этапных переходов в кандалах. То был голос совести и разума человечества. Ленин всякий раз в самые трудные минуты разговаривал с Куйбышевым и отвечал на самые головоломные вопросы времени.

Сел бы на поезд — и уехал бы в Питер. Но нельзя. Твой партийный участок здесь, в Самаре. На тебе лежит ответственность за организацию, выросшую в самое короткое время почти до трех тысяч человек. Одна из крупнейших организаций в стране.

В Самаре кипит жизнь, Самара чувствует свою тесную связь со всей необъятной Россией, Петроградом, Москвой.

В тот раз Куйбышеву не удалось провести партийную конференцию: арестовали, отправили в Сибирь.

Теперь совершенно открыто, легально проходит губернская конференция, на которой Куйбышев, не опасаясь жандармов и полицейских, во весь голос может объявить:

— Ходом исторических событий в России целиком и полностью подтвердилась ленинская теория и тактика пролетарской революции!

Сгинул, пропал предатель Сапожков-Соловьев. Но жандармскому полковнику Познанскому уйти от расплаты не удалось: он сидит в самарской тюрьме, в той самой, где сидели Куйбышев, Паня, Бубнов, столяр Максимов. И многим кажется: сидеть жандарму в тюрьме веки-вечные, революция победила навсегда. Куйбышеву не до Познанского. Познанского больше нет. Сидит — и пусть себе сидит.

Конференция должна послать своего делегата в Петроград. На VII Всероссийскую конференцию.

Кого послать? Куйбышев ломает голову. Шверника? Масленникова? А может быть, Галактионова? Или Митрофанова Алексея? Все они близки, симпатичны Куйбышеву. Митрофанов с четырнадцати лет в партии, был делегатом V съезда РСДРП, пять лет просидел в тюрьмах. А Саша Масленников? На два года моложе Куйбышева, но успел побывать в четырех ссылках. Сам он из Петербурга. Еще в 1905 году, будучи гимназистом, распространял листовки среди рабочих Путиловского завода.

— Мне с этим чертовым журналистом Каменевым-Розенфельдом в одной избе жить пришлось, — сказал Саша, отплевываясь. — В туруханской ссылке, в селе Монастырском. Отвратительный тип.

— Любопытно.

— А ведь отбывал вместе с думскими большевиками: Григорием Ивановичем Петровским...

— Ты знаком с ним?

— Еще как! И с Шаговым, Мурановым, Самойловым, Бадаевым, Свердловым, Голощекиным, Джугашвили.

— Да, связаны мы одной веревочкой. Ну и как глядел вам в глаза журналист Каменев?

— А он бесстыжий. Мы ему суд устроили, прямо в нашей избе. Собрались все, кого назвал, и стали стыдить. Особенно стыдили Спандарян и Свердлов: мол, публично отрекся от политической линии партии.

— А он что?

— Вы все, говорит, не правы, а я прав. Ну мы приняли резолюцию, разослали ее по всем станкам. А потом в газете «Социал-демократ» появилась статья Ильича по вопросу о думских большевиках. Нам ее переслали из Красноярска. Я газету до сих пор храню.

Он показал этот номер «Социал-демократа» за 29 марта 1915 года Куйбышеву. Ленин писал: «Подсудимые преследовали цель затруднить прокурору раскрытие того, кто был членом ЦК в России и представителем партии в известных сношениях ее с рабочими организациями. Эта цель достигнута. Для достижения ее и впредь должен быть применяем на суде давно и официально рекомендованный партией прием — отказ от показаний. Но стараться доказать свою солидарность с социал-патриотом Г. Иорданским, как делал тов. Розенфельд, или свое несогласие с ЦК есть прием неправильный и с точки зрения революционного социал-демократа недопустимый».

— А где теперь Каменев, не знаешь? — спросил Куйбышев у Масленникова.

— Знаю. Ты его скоро увидишь.

— Каким же образом?

— Каменев опередил всех. Пока наши дрались за Советы, дружки Каменева ввели его в редколлегию «Правды», и он сейчас там шурует, учит всех уму-разуму, как нужно драться на фронтах до победного конца.

— Да быть того не может!

— Факт есть факт. Сейчас Каменев вертится возле Ильича и в союзе с Рыковым и Шляпниковым всячески старается опровергнуть ленинские тезисы: дескать, зачем брать власть, просто нужно установить контроль за Временным правительством — и все. Разве ты не читал в «Правде» статью Каменева под заголовком «Наши разногласия»?

— Читал. Но как-то не придал ей значения. Ведь чепуху какую-то написал. Мол, тезисы «представляют личное мнение тов. Ленина». Видите ли, «общая схема» Ленина представляется «нам» (кому это «нам»?) неприемлемой. Да кто он такой, этот Смердяков, чтобы говорить от имени партии в «Правде»?

— Зря расточаешь свой гнев. Прибереги его. Скоро все сам увидишь и услышишь.

— Не совсем понимаю. Каким образом я все увижу и услышу?

Масленников серьезно посмотрел на него:

— Пока есть одно предложение от делегатов нашей конференции: послать в Питер тебя! Все считают — а я присоединяюсь к ним, — что крупнее тебя в Самарской организации никого нет. К Ильичу ты́ поедешь!

Над Петропавловской крепостью развевался красный флаг, и это почему-то поражало.

Куйбышев снова находился на улицах Петрограда, в кругу давних боевых друзей. Но сейчас перед ним был не тот, старый Питер, к которому он привык. Этот Питер бурлил, кипел, на улицах гремели выстрелы.

Кто в кого стреляет?

— Временное правительство стреляет в рабочих и солдат, — объяснил Бубнов. — Милюков в своей вчерашней ноте пообещал союзникам довести войну «до решительной победы». Ну, рабочие и солдаты возмутились. Идем к Мариинскому дворцу!..

Площадь перед Мариинским дворцом, резиденцией Временного правительства, оказалась запруженной вооруженными рабочими и солдатами. Был здесь запасной батальон гвардии Финляндского полка, первым выступивший против Временного правительства, солдаты Павловского, Кексгольмского, Московского полков, матросы...

— Милюков, в отставку!

— Да здравствует мир без аннексий и контрибуций!

— Да здравствует Совет рабочих и солдатских депутатов!

— Требуем вскрытия тайных соглашений!

Прибывали все новые и новые колонны рабочих с флагами.

— Трубочный завод, — определял Бубнов, — кабельный. А те — «Сименс и Гальске», «Сименс и Шуккерт», а это с плакатом «Вся власть Советам!» — гвоздильный.

Начался митинг.

Эсеры и меньшевики из Петроградского Совета прислали специальную делегацию «для успокоения толпы». Но их не слушали.

— Никакого доверия Временному правительству — вот наша резолюция! — провозглашал рабочий оратор. — Вся власть Советам!