Впрочем, и в юридическом, судя по друзьям Гарина во главе с Егором, что от моих не отстают, учат тоже много чему ещё, помимо законов и составлению договоров:

— … а он бродяга, по жизни холостой ему не надо[2]…

Выкидывать коленца, отделяясь от Гаринской компании и наступая на моих, у Егора выходит виртуозно и легко. Он изображает, раскидывая руки в стороны, что-то вроде «ковырялочки», притопывает в ответ на чечетку Артёма.

Хлопают в ладоши все.

И нас, уже вышедших из машины, замечать никто не спешит.

— Мне кажется, они тут и без нас неплохо спразднуют, — я тяну ядовито, прицениваюсь к возможности сбежать.

Или хотя бы не зареветь от несвойственной сентиментальности и приступа щемящей любви к моей группе, которая от Федоровой с её госпитальной терапии то ли дружно сбежала, то ли уломала пораньше отпустить.

Они ведь все, за исключением Измайлова и Златы, явились.

— … свадьба, свадьба — всё будет хорошо!..

Обязательно будет.

Своим я верю.

— А это, — Гарин подхватывает, пожалуй, восхищенно, — мы только на десять минут задержались, Алин. А они уже…

— Стенка на стенку между медом и юркой, — я, давясь и смехом, и слезами, продолжаю живо, интересуюсь глубокомысленно и риторически. — Когда и где ещё такое увидишь, а?

Этакий вокально-танцевальный баттл.

Продавай билеты и богатей.

— … ах, эта свадьба, прощай теперь покой…

Степан Дмитриевич, отрекомендованный мне в своё время как престижная и известная в Энске адвокатура, вприсядку идет на зависть многим танцорам.

Видел бы его кто из судей.

Хотя, может, и увидит, ибо Рада их снимает. Направляет, приседая и беря лучший ракурс, камеру на моих, что руками и бедрами крутят, переходят на очередной куплет.

Выписывают вразнобой что-то немыслимое.

Хохочут.

— А ты говорила, что с группой не дружишь, — Гарин, прижимая к себе и не пуская поближе к баттлу, произносит, пожалуй, озадаченно.

На ухо, которое от его губ горит.

Распускается внизу живота огненным цветком желание, что после всех честных разговоров и дороги на двоих возникает. Появляется и химичится, как и много раз прежде, когда его руки на себе я чувствовала.

— Мы и не дружим, Гарин, — я, выплескивая тонну скепсиса, фыркаю пренебрежительно.

Да упаси меня боже дружить с Катькой или Валечкой! Мы ж без всяких преувеличений придушим друг друга на второй день.

А потому слова для ответа, пока он недоверчиво хмыкает, я подбираю тщательно, ищу правильное определение:

— Дружу я с Ивницкой…

Немного с Кузнецовым, поскольку с Полькой они встречаться начали и в нашу компанию он незаметно и логично вписался.

И с Измайловым я дружу.

Или дружила.

— … а со всеми остальными… — я повторяю задумчиво, взвешиваю каждое слово, ибо сложно это объяснить, — это не дружба, это другое. Это… семья.

Временами жутко-бесячая, временами остро-нужная.

Характерная.

Мы все разные, непохожие до невозможности и одинаковые, связанные и прошитые навсегда, шестью годами, за которые у нас было всё.

На первом курсе, выходя с химии, мы стояли перед корпусом ещё минут по десять-двадцать и прошедшую пару переваривали. А после все обнимались и, радуясь, что пережили ещё один день, расходились.

На курсе третьем мы спали, пользуя друг друга в качестве подушечки и опоры, при любой возможности, а в редкие свободные вечера, собравшись, пили-танцевали-гуляли. И каблук, нацепленный по большой красоте и дурости, в одну из таких прогулок по ночи Настя сломала, прокатилась как переходящее знамя на всех мужских руках до такси.

На шестом… будущий анестезиолог Тёмочка гонялся с настоящим топором по кафедре судебной медицины за тоже будущим хирургом Никитой, предлагал проверить на практике, что первым — носок или пятка — входит в тело при ударе. И притащенную с улицы чурку они потом, экспериментируя, искрошили вместе с преподом, который на года три нас старше был и студенческую дурь ещё имел.

— Это команда.

За шесть лет треклятой учёбы лучше всего нас научили не ставить правильные диагнозы или лечить, а работать в команде, быть ею. Мы могли ругаться вдрызг, обижаться до полного игнорирования, не делиться какими-то файлами, но… все равно эти файлы на всю группу так или иначе в первые же сутки расходились.

Подсказывалось друг другу на парах.

Решались сообща сложнейшие тесты. Искались ответы, на которые даже в интернете ничего не находилось. И разбирались, споря до хрипоты, нечитаемые записи в историях болезни или рецепты.

Мы делились новостями.

Сплетнями, что хранились и обсуждались всей группой.

И праздники все вместе мы отмечали.

— Они всегда придут на помощь, разделят… — ком, рассказывая про своих, я сглатываю невольно, — разделят и радость, и проблемы, самое важное и главное. Они помогут без вопросов. Или поздравят.

Как сегодня.

Или Лерку, что — т-с-с! пока это секрет — беременна, мы поедем встречать из роддома в мае всей группой, будем скидываться деньгами. И огромные шары — Катька придумала уже сейчас — мы с пожеланиями купим.

— Даже если мы не будем общаться годами, то всё равно мы останемся… своими.

Близкими и родными.

А потому удержаться от всхлипа, когда нас наконец замечают, у меня не получается. Я оказываюсь враз посреди толпы.

В центре нашего табора, который говорит наперебой:

— Вы чего так долго едете?

— Мы тут сами себе уже танцы организовали!

— Могли ещё сами и пожениться!

— Калинина, не язви, сейчас чмокну!

— Напугал.

— Ты сегодня прям вообще, вау!..

— Калина, ты не можешь пойти замуж без наших напутствий! Короче, слушай…

— Да вы б её готовить научили вместо напутствий, — Кузнецов, не удерживаясь и вклиниваясь, гудит насмешливо и узнаваемо из тысячи.

Над всем нашим женским базаром, как девчачью часть группы, он при молчаливой поддержке Измайлова и Никиты без зазрения совести с первого курса называет.

Прикрикивает временами, что ша, разгалделись тут.

— Тём, чё ты лечишь! Она умеет, по праздникам…

— Иди сюда, — к себе, находя мою руку, Лиза тянет меня первой. — Обниматься будем…

— … чтоб Калину нашу не обижал… — это угрожают уже Гарину.

Обступают нас со всех сторон.

Пускают по рукам и крепким объятиям невесту.

— … Алин, ты прям красотка такая…

— … мы Федорову уговорили в двенадцать закончить…

— А шампанское кто-то видел? Насть, я тебе давала! Ну, открыть надо, момент требует!

— … твои так удивились, что мы все приехали. Мы же пораньше сюрпризом, сразу из четырнадцатой…

— Народ, сегодня мы пьем божоле нуво! Третий четверг ноября!

— … ты, главное, счастливой будь…

— Чего? Полька, ты кого притащила⁈

— … не, ребят, вот скажи вы мне год назад, что мы на свадьбу отпрашиваться с пары будем и вы меня в костюм засунете, как на первом курсе…

— … ты самая красивая невеста!..

— Того!

— … Алинка, мы тебя так любим!..

— Никит, открой бутылку,силь ву пле. Кузнецов…

— Ты береги её и цени, ты знаешь, какая Алина у нас…

— Ка-а-ать…

— Женщины, не ревите, а. Вы чего все⁈

Ничего.

Просто… просто свадьба — мероприятие сопливое.

И слезливое, да.

Наверное, то лето после четвёртого курса, тот год были самыми беззаботными и лёгкими из всех, что мы учились и знакомы были.

Они были самыми… безалаберными.

Дурными.

Временами наглыми и бессовестными, ибо на практику по акушерству и гинекологии мы ходили через раз и на час. Учиться больше в жаркий и солнечный август мы не хотели и не могли. Не имели ни стыда, ни страха, когда наш препод, потрясая шутливо кулаком и привычно обзывая злодеями, устроить расправу по осени грозил.

Стращал с показательной строгостью и грозностью, но… чем можно напугать без месяца пятый курс, который пережил экватор?

— На цикл ко мне придете, роды принимать заставлю!