— … Калина! Да пропусти же!..

Н-нет, не надо.

Не стоит.

Слишком поздно, пошло, бессмысленно, мелодраматично, глупо и некрасиво. А ещё… невыносимо больно.

Провались ты пропадом, Измайлов!

С-сволочь!

Мне хочется завизжать ему это в лицо, затопать по-детски ногами, зашвырнуть в него — кровавые ягоды калины, хрупкие белоснежные и персиковые розы, нежная фрезия — букет. А после замотать головой, зажать ладошками крепко-накрепко уши, чтоб не слышать и не знать. Никогда не узнать, что сказать Глеб Измайлов мне вдруг решил.

В последний момент решил.

Решился и явился.

— … Алина!..

Он оказывается в паре шагах от меня.

От нас.

Ходит ходуном грудная клетка, и дышит Измайлов тяжело.

Смотрит.

И сказать ему хоть что-то, спросить то ли криком, то ли едва слышно — «Зачем ты здесь? Зачем ты пришел, Измайлов⁈» — мне надо. Я должна заговорить в оглушительном молчании всех, в грохоте собственного сердца, вот только… не могу.

Я всё также молчу.

— Я люблю тебя, — он же говорит без запинки, выдает признание, которое услышать когда-то я хотела очень, мечтала и ждала. — Я… я больше всего боялся тебя потерять, а, получается, и потерял.

Руки, скользнувшие по взлохмаченным неуложенным волосам, не его жест.

И эмоции, что хлещут в голосе, пляшут в глазах, не его.

Глеб Измайлов — равнодушная и безэмоциональная скотина, высокомерная сволочь, чурбан бесчувственный, айсберг холодный, океан ледяной. Он плюет на всех с высокой колокольни, не имеет ни к кому никаких чувств.

И даже нас, друзей, он в свою жизнь, в свои дела или же проблемы не посвящает, не делит их на всех. Он не считает важным рассказывать что-либо о себе. И очень редко, почти никогда, он не заботится и не вспоминает о чувствах других.

Он не может любить меня.

Я уяснила это за шесть лет, возвела в правило или превратила в аксиому, которую хорошо запомнила и раз от раза повторяла. Я не давала себе её забыть, когда улыбались только мне, ругались обеспокоенно на меня или шуточки двусмысленные отпускали.

Называли женой.

— Ты означаешь для меня всё, Калина. Самая важная, самая раздражающая, самая нужная Калина дуристая. Я понял вчера, сегодня, что могу без тебя, но не хочу. Терять тебя вот так, оказывается, куда страшнее, чем говорить тебе о любви и рисковать.

Он говорит тихо.

Но оглушать, кричать в абсолютной тишине, оказывается, можно и шёпотом. Можно заполнять каждым словом кружащуюся голову. И стоящий в ушах горячий звон перекрикивать, пробивать его.

— Твоя свадьба… Я, когда узнал, и разозлился, и растерялся. Мне только тогда подумалось, что я могу тебя потерять. И я понял, какого было тебе, когда я женился на Карине. Мне надо было тебе всё рассказать. И вообще…

…и вообще…

Гарин отпускает мою руку.

Он обещал.

Он давал пару — или сколько их там⁈ — часов назад клятву, почти обет, куда более важный, чем все эти свадебные обещания, удержать меня.

А теперь… а сейчас…

Никто больше не сжимает мои пальцы, не греет их. И каменной стены, самой незыблемой и надежной на свете, у меня больше нет.

Меня больше не держат.

Дают свободу.

Выбор.

Самый сложный, самый главный, самый трудный и такой неизбежный выбор в моей жизни. Я должна сделать его сейчас. И оттягивать дальше я не могу, не имею права. Меня приперли к невидимой стене, загнали на край обрыва.

И в серые глаза, выбирая-решая, я смотрю.

Обыкновенно серые.

Тёмно-серые.

Гарин — Измайлов.

Мой друг — мой жених, мой жених — мой друг.

Я выбираю?

Выбираю.

Я выбираю, потому что люблю.

Вот так, смотря в его глаза, я понимаю вдруг, постигаю враз эту такую замысловатую и сложную, такую простую и очевидную истину. И никаких сомнений у меня больше нет. Они уходят куда-то бесследно, растворяются в черноте зрачков.

А я делаю выбор.

Принимаю решение, которое становится столь простым и лёгким, правильным. Оно даёт задышать вновь. И, оборачиваясь к регистратору, я точно знаю, что отвечу.

Теперь я знаю…

Начало этой истории, самая идея родились у меня ещё года три назад. В не самый лучший и простой период жизни, в один из тяжелых вечеров душа запросила чего-то этакого, со страданиями, метаниями, реальностью и правдой, которой, к слову, в этой книге хватает.

Но… в то время ещё полным ходом шла работа над «Серебряным городом мечты», поэтому короткая зарисовка, жених без имени и Алина, бывшая тогда Алисой, ушли «в стол». Однако совсем забыть о себе, как многое другое, они не дали. Они напоминали о себе отдельными сценами, которые перед глазами всплывали, настойчиво стояли и никуда-то уходить не хотели. Сочинялись диалоги, объяснения героев. И имена, забываясь, я подбирать-перебирать раз за разом мучительно начинала.

В общем, после завершения «Серебра» я окончательно осознала и смирилась с тем, что истории быть. И быть ей с открытым финалом, который и только который я для этой книги «видела».

Я понимала и понимаю, что такой конец оттолкнет многих, и честно пыталась его переписать, прикидывала разные варианты, но… нет. Не эта книга, не эти герои. Любой иной финал для этой истории мне кажется искусственным, фальшивым.

Тут должен быть именно такой конец, дающий и надежду, и выбор.

Каждый сам, прожив все шесть лет с Алиной, пройдя с ней весь путь, может решить, кого же она любит. Поступки, слова всех героев, их суждения, как мне кажется, дают «пищу» для размышлений, для собственного выбора и мнения. Мы все разные. Мы все по-разному оцениваем одну и ту же сцену, действия героев, что на протяжении всей истории я, в общем-то, и наблюдала в комментариях, поэтому… я оставляю вслед за Гариным возможность выбрать.

Для тех же, кому всё-таки хочется ясности и конкретики (а также для тех, кто не боится разочароваться и несовпадения с мнением автора), будет небольшой бонус. Теперь, завершив историю, я могу уверенно сказать, что он будет. У меня есть ещё пара слов для всех героев.

Я «вижу», что будет с ними дальше.

Правда, со сроками-датами публикации пока не скажу, но как только, так сразу.

Обещаю.