Как только я дошел до такой, не побоюсь этого слова — гениальной — мысли, то сразу кинулся чертить эскиз будущего прибора. И уже с ним пошел в цех к отцу.

— А ты с Григорием Фомичем говорил? — первым делом, как выслушал меня, спросил отец. — Он расчеты провел? Какой толщины стенки должны быть? Колба эта — какая по размеру? Куда твой «штырек» приваривать?

— Не ходил я к нему, — насупился я.

— И почему же? Я что? На глазок все должен делать? А если эта твоя затея — пустышка?

— Не пустышка! — воскликнул я, с гневом посмотрев на отца. — А к Григорию Фомичу я не пойду. Он снова изобретение себе припишет. А я — так рядом постоял.

— Эт ты чего? — нахмурился отец. — Никак гордыня взыграла?

— Да ты сам вспомни, как тот же дед Демид посмеивался, когда я сказал, что датчик топлива — мое изобретение. И даже тебе не поверил! И другие — все решили, словно я там на подхвате был. Даже удивлялись, почему меня вообще в статье упомянули.

— Но ведь без расчетов профессора и твоего прибора не было, — заметил отец.

— А без моей идеи, ему и считать бы нечего было! — парировал я.

— Эт что у вас тут происходит? — подошел на шум Митрофан Иванович.

Вникнув в наш разговор, начальник слесарей согласился, что я прав. Повертел мои «эскизы», но все же тоже посоветовал снова обратиться к профессору из института.

— А про статью не беспокойся. Уж мы позаботимся, чтобы про тебя там написали с учетом твоих заслуг, а не как в прошлый раз. А такой прибор стране нужен! Вон, твой датчик уже пользу принес. Не заметили мы перед вылетом, что бак течет. Зато Николай в полете увидел, что у него топливо дюже быстро уходит. Решил приземлиться — и правильно сделал! Иначе бы грохнулся, костей бы не собрали потом. Погода уж больно ветреная была. Он кстати хотел тебя поблагодарить, как увидит.

В итоге отец с Митрофаном Ивановичем меня убедили и уже на следующий день на завод приехал Григорий Фомич. И тут же указал мне на ключевую ошибку в моем приборе, из-за которой он не будет работать.

— Смотри — у тебя в эскизе просто трубка показана. А как в нее поступать воздух будет?

— Сам залетать, — буркнул я, все еще с негативом смотря на профессора. — На нос самолета ее поставить и всех делов.

— И с чего она выгибаться должна? Чтобы ее «раздуло», снаружи ветра быть не должно. Лишь когда в трубке будет динамическое давление, а снаружи — статическое, тогда и произойдет выгибание. У тебя же ветер будет обдувать ее и снаружи тоже. Понимаешь?

Пришлось признать, что о таком моменте я не подумал. Но в остальном Григорий Фомич признал мою идею годной и пошел процесс обсчета параметров для будущего определителя скорости.

— Конечно, все равно точную скорость самолета так не определишь, — вздыхал профессор, — но начало будет положено.

— Почему не определишь? — тут же навострил я уши.

— Так на высоте плотность воздуха ниже. Не знал? — усмехнулся он. — Значит, и давить встречный ветер на стенки твоей трубки будет слабее. И скорость показывать ниже. А вот из-за уменьшения силы трения скорость у самолета наоборот — возрастет. Смекаешь? Ну и не забываем, что есть такой фактор, как встречный или попутный ветер. Из-за которого самолет может лететь как быстрее относительно земли, так и медленнее. Но над этим потом можно будет подумать. Как и сказал — начало положено, дальше легче будет.

Прибор мы закончили лишь через месяц. Сами-то первичные расчеты профессор сделал за два дня, а вот потом начались наши мучения. Как определить скорость, чтобы сделать разметку на шкале прибора. Какой толщины выточить стенки трубки под скорость наших самолетов. Как расположить прибор на самом самолете. Короче, пришлось помучиться. На фоне этих работ я даже про свое восьмилетие забыл. Если бы не сюрприз от отца, так и не вспомнил бы. Что и не удивительно. В теле Сережи я меньше года, вот еще и не привык к новой дате. А сюрприз вышел что надо. Мне понравилось.

В тот день я как обычно пришел с утра на завод. Мой рабочий график начинался около восьми утра и заканчивался в обед. После чего я был свободен и отправлялся на речку, где уже собирались наши пацаны со дворов. В этот день все было также. Вот только стоило мне зайти в раздевалку, где у меня лежали сменные «рабочие» штаны и рубашка, как меня остановил Михаил Александрович.

— Серега, вот ты где! Бросай свои тряпки, иди за мной.

Тон бригадира сборщиков не предполагал отказа, и я тут же повиновался, гадая, что случилось. Привел он меня на летное поле, где уже стоял готовый к взлету «Ньюпор» — одномоторный биплан. Рядом с ним в кожаной куртке и с шлемом на голове уже курил Николай Патрушев.

— О-о-о, изобретатель! — заулыбался он, заметив нас с Михаилом Александровичем. — Только тебя и жду.

Тут он заглянул в кабину и достал оттуда небольшое пальтишко, как раз примерно под мой размер.

— Лови!

С трудом поймав обновку, я с недоумением уставился на летчика.

— Ну чего смотришь? Со мной полетишь! Собирайся быстрее, без пальто на высоте задубеешь.

Больше я вопросов не задавал, хотя их было море, и сноровисто одел пальтишко. Николай забрался в кабину, после чего Михаил Александрович подсадил и меня. Усевшись на колени к Патрушеву, я все еще не верил, что сейчас полечу, и до последнего думал, что меня разыгрывают. Понимание, что все взаправду пришло, когда шасси самолета оторвалось от земли и «Ньюпор» начал набирать высоту.

Дыхание у меня перехватило от восторга. Николай еще и успел меня пристегнуть поясным ремнем к себе, так что упасть за борт во время поворотов я не боялся. Хотя ноги нет-нет, а немели и становились ватными, стоило посмотреть вниз, на землю.

Мы сделали всего пару кругов над аэродромом, после чего приземлились, слегка «скозлив» при посадке. Когда я выбрался из кабины и спустился на землю, рядом уже стоял отец, Михаил Александрович и вся бригада сборщиков в полном составе.

— С днем рождения, Сергунь, — хлопнул меня батя по плечу.

Это пожалуй был самый лучший подарок, который я когда-либо получал.

После того, как начались первичные испытания датчика скорости, вышла и статья про новое достижение рабочего народа в лице меня и профессора. На этот раз парой строк про меня не отделались. Тут было и о том, что дети рабочих — будущее нашего народа и уже придумывают передовые идеи. И что под руководством мудрых наставников мы учимся и укрепляем силу нашей страны. Упомянули и то, что прошлая идея про датчик топлива тоже была моей. Короче, я убедился, что слов на ветер Михаил Александрович не бросает. А отец утер нос деду Демиду, показав эту статью.

— Ну и кто был прав? — с усмешкой заявил он ему. — Слову моему не верил, что тот датчик мой Сергуня придумал? Теперь-то веришь? Огневы — не брехуны какие-то. Если сказали, значит так и есть! — воскликнул он на весь барак.

Мама в этот момент делала вид, что скромно смотрит в пол, но сама при этом аж светилась от счастья. Я-то видел.

Чем заняться дальше, пока у меня идей не возникло. Да и лето к концу стало подходить. А там и подготовка к школе — купить новые учебники, одежду обновить, из которой я снова вырос. Что и не удивительно — гребля на воде неплохо так на мое здоровье и рост повлияла. Время до первого сентября пролетело незаметно, и к Якову Моисеевичу в класс я шел с твердым намерением узнать, возможно ли закончить этот этап моей жизни пораньше.

И обломался!

— Ты, Сергей, не одиночка, — заявил мне учитель, когда я высказал ему свои пожелания. — Что лучше других учишься и больше знаешь — молодец. Так помоги своим товарищам! Не поступай, как буржуин какой-то, что только о себе печется.

Назвать кого-то буржуином — это оскорбить. И я справедливо оскорбился. Даже пообещал этому еврею в худшем понимании данного слова сходить к директору и пожаловаться на него. Но тут ничего не вышло. Семен Валерьевич встал на сторону учителя, еще и меня отчитал, что не прислушался к словам старшего.