— Откровенно, — хмыкнул я, прочитав пассаж про «дань».

У меня самого были противоречивые чувства от речи Сталина. С одной стороны он указывал на то, что ни выкачивать ресурсы из других стран мы не можем, как Великобритания или Франция, — это противоречит нашей идеологии. Ни кредитов взять для вливания в экономику мы не способны, как это получилось у Германии — ее «кредитом» стала пятимиллиардная контрибуция от Франции. Нам просто никто не хотел занимать. Оставалось изыскивать внутренние резервы. И таким резервом Иосиф Виссарионович видел крестьянство и фактически его ограбление. Да, он называл это вынужденным шагом, подвигом, который должны совершить люди…

— Легко говорить о подвиге, когда его делать не тебе, — едко заметил я, дойдя до подобных слов в речи Сталина.

Но все же он был прав — кто-то должен чем-то пожертвовать. Из воздуха деньги не возьмутся. Ложкой меда в этой бочке дегтя было то, что Сталин обещал ежегодно снижать нагрузку с крестьян по мере улучшения жизни в стране. В нарисованной им картинке крестьяне должны почти все вначале отдать рабочим. Те взамен произведут много тракторов, сеялок и иного промышленного оборудования, нужного на селе. Это оборудование позволит увеличить количество обрабатываемой земли и повысить урожайность. Часть урожая будет оставлена в стране, для улучшения продуктовой корзины, часть — продана заграницу для закупки более совершенных станков. В итоге уже через год можно будет понизить немного налоговое бремя для крестьян. И так из года в год, в конечном счете выровняв условия жизни для рабочих и крестьян. Но чтобы от использования тракторов и сеялок был толк, необходима коллективизация. Потому что частнику это оборудование мало что не по карману, так и просто не нужно — не с той площадью, что он имеет в собственности. А если позволить ему иметь больше, то частник уже превратится в буржуя, что противоречит идеологии нашей страны.

Так «красиво» Сталин подвел свою речь к упору на классовую борьбу с кулаками и «новыми помещиками».

Читая его речь, мне невольно вспоминалось, как оплевывали в моем прошлом мире проведенную «коллективизацию». Со смаком упоминали перегибы, как народ страдал от нее, какое горе она принесла людям. И вот из-за этого у меня и были противоречивые чувства. Вроде читаешь речь — все правильно, логично, по-другому поступишь и привет — назад к помещикам и крепостным. Но как оно будет на самом деле?

Тут еще отец вернулся с работы, подлив масла в огонь моих сомнений.

— Ты чего такой мрачный? — заметил я, как он угрюмо скинул сапоги и, не здороваясь, прошел на кухню.

— Помнишь Акинфея, что с нами в бараке жил? — в ответ спросил он меня.

— Ну да.

— Он на лесопилку перешел, бревна там в доски распускают.

— И?

— И то! — рыкнул отец. — Как в прошлом году на переход семичасовой объявили, их директор еще досрочно «на инициативе» провел его. В итоге производительность упала, из-за чего им сначала зарплату урезали — мол, работать хуже стали, а сейчас и вовсе — штрафы пошли, да дополнительно заставляют оставаться. И никто эти часы не оплачивает!

Отец еле сдержался, чтобы не сплюнуть. Полез в шкаф и достал оттуда бутылку самогона. Свернул пробку, поставил стакан, набулькал и тут же залпом замахнул его. Лишь утерев рот рукавом, продолжил говорить.

— Вот как чувствовал, что не все так просто будет с этим переходом. Да, дурак, надеялся на лучшее.

— А они в партию не жаловались? — спросил я. — Это же прямое нарушение прав советского гражданина.

— Толку то, — обреченно махнул рукой отец. — Какая партия, ты о чем, Сергунь? Тут в профсоюз надо первый делом идти. Вот только и там не помогли. Из райкома ответ пришел — положение о снижении рабочего дня было введено недавно, директор действовал на свой страх и риск, вводя новый рабочий день заранее, ни с кем не согласовал. Чушь конечно. Исключения на что были введены? Как раз для таких «скороспелых», кто раньше срока решил на новую норму рабочего дня перейти. Короче, если в двух словах: сами виноваты.

После этого я снова взглянул в газету, где напечатали речь Сталина. Если уж обычное урезание всего на час рабочего дня вот так обернулось, то к чему приведет «коллективизация»? Тут же людей, абсолютно не стесняясь, зажимать будут! Еще надо посмотреть, какое наказание последует за неподчинение.

— А смогу я как-то повлиять на это? — прошептал я себе под нос. — Вряд ли, — тут же ответил сам себе. — В рамках страны — точно нет. Не мой уровень. Но если не в рамках страны, то как? И что для этого нужно сделать?

Чтобы это понять, я решил изучить опыт «седьмого часа» — так я назвал вроде как хорошую инициативу правительства на переход от восьмичасового трудового дня к семичасовому. Требовалось собрать информацию, обобщить ее и уже после провести аналитический разбор — где переход произошел, где нет, по каким причинам и к чему это привело. Как я посчитал, изучив опыт одного решения правительства, я смогу понять, какие критические ошибки возможны в новом постановлении. Что не было учтено, или забыто.

Действовать я решил не самостоятельно, а через комсомол. Для начала обратился к Олегу Рябинцеву, но тот не понял моей идеи, или сделал вид, что не понял, и послал меня к секретарю нашего университета. Высшим органом управления комсомола считались собрания. Пока они не проводились, управлением занимался комитет, выбранный из членов собрания, а во главе комитета как раз и стоял секретарь комсомола.

Георгий Юрьевич Жидунов выслушал меня внимательно, после чего задал ряд вопросов.

— То есть, ты считаешь, что Политбюро поспешило с этим декретом?

— Нет, Георгий Юрьевич, я говорю о том, что возможно на местах или не рассчитали своих сил, поспешив с досрочным выполнением декрета, или занимаются откровенным вредительством, дискредитируя его. Наши лидеры последовательно следуют воле народа. Тем идеям, из-за которых люди сбросили царскую власть. Но что мы видим? После уменьшения трудового дня люди недовольны. Разве это логично? Нет! Так в чем причина? Я хочу разобраться.

— Хорошо. Что ты намерен делать?

— Собрать информацию для начала. Обойти все заводы и фабрики, где уже был введен укороченный рабочий день. Поговорить с работниками. Узнать их мнение. Затем — ознакомиться с декретом и сравнить его с законодательством нашей страны. Насколько наши законы соответствуют воле народа. Идеалы коммунизма должны быть подкреплены соответствующим законом. Так они быстрее войдут в нашу жизнь.

Жидунов лишь хмыкнул на мою речь, но возражать не стал.

— Подготовишь аналитическую записку, после чего покажешь мне. Сильно об этом не распространяйся. Еще кто не так поймет, сам можешь свою голову подставить.

Я поблагодарил секретаря, попутно попросив его выписать мне какую-нибудь бумагу, что я работаю от имени комсомола. Вот тут он хекнул слегка недовольно и посмотрел на меня с подозрением. Однако мою просьбу выполнил, попросив использовать ее только в крайнем случае.

Заверив Георгия Юрьевича, что все будет «пучком», я принялся за дело. Конечно, я не забывал и об остальных делах, что взвалил на свои плечи. Поэтому сбор материалов затянулся аж до середины августа. Но в итоге дело было сделано, наведя меня на грустные мысли.

Первое — декрет оказался слабо проработан. В нем давались указания, но не было расписано, как их выполнить. По сути, он был популистским. Не было указано, должен ли работник меньше трудиться или нет. Как бы это должно было подразумеваться, но при этом продолжали требовать выдавать не меньше продукции, чем при восьмичасовом рабочем дне. Нигде не было прописано, оплачиваются ли рабочим сверхурочные часы. Имеет ли право директор завода или фабрики требовать от работника оставаться после завершения трудового дня для выполнения нормы. Много чего не было.

И вот тут декрет, которому следовали директора, вступал в клинч с законодательством СССР. И выигрывал. Придерживались именно декрета, наплевав на законы. И никакой суд не вставал на сторону рабочего! До него просто не доходило.