Глава 10

Руки, стянутые за спиной сыромятным ремнем, совсем занемели. Раньше от запястий к плечам растекалась тягучая густая боль, от которой волнами накатывала дурнота, теперь просто казалось, что в ребра вбили штыри, а на них повесили две чугунные болванки. Посмотреть и убедиться, так ли это, не было никакой возможности – глаза плотно завязали какой-то старой, но плотной грязной тряпкой. Гудрун при виде такой пришла бы в ярость.

Меня взяли на выезде из скальной расщелины. Кочевник, подобно белой росомахе упираясь в выступы раскинутыми руками и ногами, раскорячился наверху и ловко прыгнул на седло за спину. Я и понять ничего не успел, как жесткая ладонь зажала рот, а другая стиснула горло.

Да, в намерении всех обмануть и запутать следы я преуспел весьма. Умудрился заблудиться и аккуратно проскочить в какую-то малозаметную дырку в поясе защитных крепостей.

Ехали молча, с обстоятельной неспешностью. Поскрипывал снег под копытами, звенела сбруя, мерно дышали кхарны, а людей рядом будто и вовсе не было, но когда я попробовал пошевелить связанными за спиной руками, чтобы хоть немного ослабить путы, чувствительно получил между лопаток прикладом арбалета.

Наконец остановились. Меня без всякого почтения стянули с седла, привязали к какому-то столбу и наконец сняли с глаз тряпку. Я первым делом взглянул, что со Скимом. Кхарна уводили прочь, на голову ему накинули плотный мешок. Так вот почему…

Весь путь я готовился принять свою участь достойно, не устрашась ни пыток, ни издевательств, но ничего этого не последовало. Пока что. Кочевники суетились вокруг, занимались своими делами, не обращая на меня никакого внимания. Так принесенную домой новую, но не слишком интересную вещь отставляют в сторону и забывают о ней до поры, пока она наконец не потребуется.

– Ларс Къоль?!

Узнать его сейчас можно было разве что по голосу. Лохматый, заросший по глаза пегой бородой, облаченный в какой-то засаленный тулуп и странную высокую шапку, вовсе не походил он теперь на прежнего аккуратиста и педанта. Да и само его здесь нахождение… Как? Откуда? Я даже закрыл глаза и замотал головой, но Торгрим Тильд и не думал исчезать или рассеиваться. Стоял и смотрел на меня. Так, будто это я умер.

А кочевникам я вдруг оказался вовсе не так уж безразличен. Начали оглядываться, подходить, сбиваться в группы поблизости. Торгрима это явно не обрадовало.

– После, когда стемнеет, – коротко бросил он и пошел прочь, не оглядываясь.

Ночь не начиналась очень долго. Я понимал, что, скорее всего, доживаю свой последний день, а то и час, что надо их ценить и как-то особо прочувствовать, но не получалось. То ли близость смерти на «Белухе» что-то сдвинула в сознании, то ли мешало мирское. Саднили стянутые запястья, ломило колени, а на шею будто надели мокрый хомут. Нестерпимо хотелось залпом выпить ковш холодной воды, а потом, раскинув руки, завалиться на перину в своей комнате. А лучше – к Герде в руки. Герда, милая, радость моя… Только б они с Хельгой не горевали слишком сильно. Хорошо хоть Оле Сван есть, поможет, защитит наших девчонок. Когда я хотел уйти в храм Багряного Дода, капитан сказал, чтоб за сестру не тревожился. Хельга плакала, а с Гердой мы тогда и знакомы не были. На улицах Гехта горели фонари, и мы с Оле шли в ратушу, но оказалось, что Торгрим уже все сделал вместо меня и ушел, и мы все это время не знали, где он и что с ним, может быть, даже умер, а Тильд жив, здоров и вон отдает какие-то распоряжения кочевникам, в вожди, что ли, выбился?

Какое бы место ни занимал в иерархии племени бывший наставник, но если он выжил, то и я смогу. Сдаваться и помирать так просто не собираюсь. Поскорей бы уж стемнело, тогда…

Временами я соскальзывал в странное блаженное забытье. Мнилось, что, до боли в плечах намахавшись с Оле оружием, сажусь на скамейку возле нашего дома, и Герда тут же набрасывает мне на плечи камзол, чтобы не застыл в рубашке, а Хельга, многозначительно улыбаясь, подкидывает на ладони снежок, а потом вдруг бросает его Вестри, и пес, подпрыгнув и извернувшись в воздухе, ловит добычу. Все такие радостные, веселые, счастливые.

Вытирая руки о передник, на крыльцо выходит Гудрун.

– Ларс! Ларс, очнись!

Я открыл глаза. Передо мной стоял Торгрим Тильд.

Бывший наставник постарел. Два года назад почти все взрослые казались мне одинаковыми, я не замечал и не задумывался, что Тильд намного старше Хельги и Оле. Он, наверное, одного возраста с моим отцом, только Бьерна Къоля никто не назовет стариком, а Торгрим…

Он был по-прежнему прямой и статный, и даже в немыслимом своем тулупе и колпаке умудрялся выглядеть опрятно. Только – в свете костра хорошо видно – лицо покрылось морщинами да борода наполовину седая. И глаза. Взгляд Торгрима утратил прежнюю ясность и цепкость, теперь Тильд смотрел как человек, безмерно уставший на затянувшемся сборище. Он давно понял все, знает, что будет дальше, ему муторно, скучно и одиноко, он хочет убраться отсюда, но не может, потому что ему некуда идти. Такую неизбывную тоску я видел только в глазах древнего как мир, пережившего детей и нескольких внуков Хакона Огсна с нашей улицы, которого правнуки, закутав в плед, выносят из дома и оставляют неподвижно сидеть на солнышке. Да еще один раз, когда на леднике Палаты Истины осматривали труп повесившегося самоубийцы.

– Ларс, – сказал мой бывший учитель прежним голосом, каким не так уж давно объяснял мне правила ведения городских хроник и расстановки запятых в предложениях. – Ларс, до рассвета я должен тебя убить.

До чего же все-таки красиво небо над Фимбульветер. Особенно над Белым Полем, где оно не заслонено домами, от него не отвлекает свет окон и фонарей. Оно словно дно перевернутой чаши, темно-синее, почти черное, усеянное точками и росчерками звезд. Они только на первый взгляд кажутся одинаковыми, а стоит приглядеться, и понимаешь, что все звезды разные, в них, словно в прозрачных гранях хрусталя, прячутся цветные сполохи. Только путеводный Перстень Драконов сверкает чистым расплавленным серебром.

Жаль, что на небо нельзя смотреть долго: уже через несколько минут начинает казаться, что земля уходит из-под ног и ты падаешь в бездну. Да и просто долго стоять с запрокинутой головой в городе не получится, всегда найдутся срочные дела и хлопоты. И так до последней твоей ночи на земле.

– Ларс, я должен тебя убить, – повторил Торгрим Тильд.

– Убивай.

Страх ушел окончательно, его вытеснила обида. Не на то, что меня собирался прикончить бывший мой учитель, – горько было видеть, каким Торгрим стал. Хельга рассказывала об одном таком слякотнике. Тоже жался, мялся, даже разрешения просил сделать подлость. Если не получал, все равно делал.

Я снова откинул голову назад. Затылок уперся в каменный столб. Такой с собой по Белому Полю не повозишь, намертво вбит в землю. Что здесь, капище кочевников? Или местный «университет», где натаскивают молодняк?

– Это что, испытание? Чтобы приняли в племя, нужно убить пленника?

– Нет, – вздохнул Торгрим. – В племя меня приняли давно… Я занимаю в нем довольно высокое положение. А пленников на рассвете убивают воины. Приносят в жертву местным богам. Это долгая и мучительная смерть.

– А ты дашь мне быструю и легкую? Тогда надо было просто зайти со спины и ножом по горлу. Нам обоим было бы легче.

– Может быть. Но ведь ты боец, Ларс. И заслуживаешь того, чтобы знать о своей смерти заранее, а не умереть, как баран на бойне.

– Скажи еще, посмотреть ей в глаза.

Я все-таки взглянул на Торгрима. Право же, давно его не видел и уже не чаял встретиться.

Кочевники развели костер чуть ли не у меня под ногами. Тильд сидел у огня прямой, как замковая башня. Блики пламени отражались от зажатого в руке широкого клинка.