Сегодня я наконец убедил хессу Гремлъяд, что способен встать и самостоятельно дойти до стола. И тут же, как любит говорить Хельга, допустил бестактность. Поднял крышку с блюда, а там рыбина! Сваренная целиком, с головой, таращит белесые бельма. Я выронил вилку.

– Не переносишь рыбу? – спокойно спросила хозяйка Гида. – А молочный суп любишь?

Я ненавижу молочный суп, по сути то же кипяченое молоко. К тому же местный повар щедро накидал в него скользких яичных клецек. Но после конфуза с рыбой привередничать было неудобно. Оставалась лишь надежда на то, что за беседой удастся растянуть содержимое тарелки вплоть до времени питья барка и добавку уже не предложат. О чем только говорить? Но хозяйка хутора Нёр сама предложила тему:

– Серые глаза, волосы русые в золотинку. Ты ведь с северо-запада?

– Из Къольхейма. Это в предгорьях Западного Щита. Сразу видно, что предкам было лень ездить за невестами, да?

Хесса Гремлъяд улыбнулась.

– А как ты оказался в Гехте? Такой молоденький – и хронист. Ты сирота?

– Нет, родители живы. Пять братьев, сестра. Просто я родился намного позже всех. Пришлось выбирать между служением Доду и Магду.

– Но все ведь не так страшно, правда? Даже невеста есть. – Гида Гремлъяд с улыбкой взглянула на мое кольцо. – Счастливы твои родители. Шесть сыновей и дочь! – Хозяйка хутора Нёр восхищенно покачала головой. – Хорошо, когда в семье много детей. Кто-нибудь да останется дома, с родителями.

– А у вас никого нет? – ляпнул я. Хватило же окаянства!

Хесса Гремлъяд опустила глаза. Задумчиво провела рукой по шнуру Леге. Это ничего не значит, служение Драконам выбирают не только в горе и безысходности, надеясь на их защиту и поддержку…

– У меня есть дочь. А может, была. Я давно не видела ее и не получала вестей. Люди говорят, что она погибла. И сама я… Знаю, чувствую – нет моей девочки на свете, уже несколько месяцев нет. Только портрет ее остался. Вот, взгляни.

Хесса Гремлъяд отцепила от шнура Леге медальон, открыла и протянула мне.

Я взял маленький золотой кружок, посмотрел, и пальцы словно приморозило к металлу. Гида из Гехта унаследовала от отца голубые глаза и светлые волосы жителей побережья, но черты лица, фигура, голос… Белокурая фарфоровая Гида была точной копией своей матери-южанки. Даже имя то же. Как же я не заметил раньше? Но не могло, не должно было быть у этой доброй, славной женщины такой дочери.

– Ты знал ее? – тревожно спросила хесса Гремлъяд. – Скажи, как она жила?

Астрид Леглъёф говорила, что хорошо, что никто не знает, из какого клана Гида, семье меньше горя и позора.

– Она… у нас в городе у булочницы работала. Ее любили, уважали.

Хронисты не лгут. Но будь я проклят, если сектанты по-своему не любили и не уважали Гиду. Да и поклонники вокруг нее постоянно крутились.

Может быть, наш долг еще и в том, чтобы защищать людей от не заслуженной ими жуткой, убивающей правды?

ЗАМЕТКИ НА ПОЛЯХ

На хутор она ушла еще и из-за дочери. Гремлъяды не то чтоб не любили Гиду, но считали ее вздорной избалованной злючкой и не таясь говорили об этом вслух. Но как можно не любить, не лелеять единственное дитя, не считать его лучше, красивее и умнее всех? Это ведь так, и она тоже не молчала. Гида охотно соглашалась с матерью, жаждала всеобщего восхищения и повиновения, но дети клана не хотели признавать ее своей королевой, дразнили и в частых драках лупили, как любую задиристую девчонку. А Гиде, похоже, нравилось драться.

Гораздо больше, чем штопать паруса, и плести сети, и разделывать рыбу, и прясть, и ткать холсты. Все это была тяжелая, грязная работа, которая совершенно не подходила маленькой красавице.

Они ушли, взяв с собой верных людей, следовавших за хозяйкой еще с Южной Дуги, и суровые Гремлъяды помогли поставить дом и обещали прочую помощь, поддержку и защиту, потому как Морской устав не велит оставлять слабых и предписывает особо заботиться о женщинах иных племен, ведь им живется труднее, потому как они не знают обычаев. И тот же устав запрещает препятствовать вдове, если она решит начать новую жизнь.

Многие люди сказали бы, что хозяйка Гремлъяд с дочерью живут совсем не плохо. Но Гиде, со временем ставшей стройной белокурой красавицей, не нравился ни хутор Нёр, ни порядки на нем. Слишком много воли было дадено здесь слугам. Однажды дочка ушла. Просто ушла, не простившись. Обеспокоенные Гремлъяды хотели начать поиски, но мать Гиды запретила. Она просто знала: ее девочка жива и не нуждается ни в ком из родни. Знала целых три года, а несколько месяцев назад с той же уверенностью поняла: Гиды больше нет на свете. Весной Карл ездил вглубь материка и привез вести о дочери. Он не видел ее сам, но расспросил людей и, вернувшись, не поднимая глаз, повторил то, что они говорили. Мать не поверила: люди наверняка ошиблись и рассказывали о какой-то другой девушке, – но смутная тревога не давала ей покоя. А теперь можно не думать о плохом, ведь хронисты не врут.

Хозяйка хутора Нёр смотрела в окно. Уже вечереет, уже много часов прошло после того, как мальчик-хронист на сером кхарне выехал за ворота. Да пошлют ему Драконы хорошую дорогу и добрую жизнь. Ему и всем, кто находил приют и спасение на хуторе Нёр.

Скрип двери и шаги за спиной.

– Хозяйка Аудунн!

Теперь редко кто называет ее настоящим именем. Только старые слуги, да разве что из Гремлъядов кто заглянет. Милосердный Леге не велит ждать воздаяния за сделанное добро. Но если уж решит кто-нибудь вспомнить по-хорошему, пусть благодарят Гиду Гремлъяд.

– Хозяйка, там приехали, спрашивают…

Глава 7

До Рёнкюста я не добрался. От великой своей хитрости и для быстроты дела снова решил ехать не по тракту, а прямиком через Белое Поле до самого океана, а там вдоль кромки прибоя. О том, что шкипер Леглъёф может сейчас быть не дома, даже не подумал, и зря, потому как первым, что увидел, взобравшись на прибрежный холм, была вытащенная на берег «Белуха» и суетящиеся возле нее Астрид с ватагой.

Кто из нас удивился больше, сказать трудно. С «Белухой» -то все оказалось понятно. Вышли на лов, только подобрались к большому косяку сельди, только приготовили сети, как выскочил откуда-то из бездны молодой глупый однорог и от жадности кинулся сразу на большую добычу. Дурня огрели веслом по башке, и он, разобиженный, отправился восвояси, но рыбу распугать успел, да и много ли наловишь, если борт карбаса пробит насквозь. Выше уровня воды, но с грузом корабль осядет. Как-то дотащились до берега, пристали, вбили в дыру клин, а сверху, натопив смолы из запасов, приладили заплатку из шкуры пасть-рыбы. До дому дойти хватит, а там уж поосновательнее подлатать можно. Но вот о ловле – забудьте. Не так страшно, что добычи не взяли, в Рёнкюсте и без того запасов достаточно, – плохо то, что Астрид хотела по возвращении «Белуху» на время зимних штормов на покой поставить, а выйти в океан, Слепую Хозяйку побеспокоить и вернуться, никакого дела не сделав, примета очень уж плохая. Не будет нерадивым удачи вплоть до следующего года и двух после него. Это ж легче сразу удавиться! Ватага прикидывала, не набрать ли на берегу хотя бы камней, но количество, потребное для укрепления хейма, осадит карбас почище пойманной рыбы, а прихватить несколько – кто ж простит такое жульничество!

Так что мое появление за пятнадцать минут до того, как планировали скорбно отплыть, восприняли едва ли не как чудо Драконов и просьбу отвезти до Птичьего выполнить согласились с радостью. До острова отсюда близко, и карбас мы со Скимом не притопим. Единственное, что, сильно смущаясь, попросила Астрид, это заплатить мелкую денежку, вроде как за перевоз. Что поделать, таков обычай.