Поднявшись на второй этаж, Оле узрел сонного дюжего детину, с мученическим видом елозящего щеткой по чьему-то сапогу. Обувь от его стараний чище не становилась.

Так-так, похоже, личных верных слуг постояльцы этого заведения с собой не возят или не селят.

– Цыц! – сказал Оле, двумя перстами нежно прихватывая детину за загривок. – Городская стража. Халлькель Керъяр за какой дверью?

Перепуганный лакей указал щеткой.

– Благодарю за содействие! Ты, малой, погуляй пока что.

Придав лицу выражение тупое и грубое (именно такое, по мнению большинства обывателей, полагается иметь стражникам), Оле бухнул кулаком в дверь и тут же вошел.

Был у капитана Свана под началом один служивый, обожающий перед самым захватом поскрестись в дверь обложенной «ямы» и на вопрос, кого там тиллы из пекла вытолкали, сладеньким голоском ответить что-нибудь вроде «Это я, судьба твоя!». Оле такие шалости не одобрял, но и не запрещал, сам же предпочитал называться громко и прямо с порога, хотя бы перед этим и пришлось увернуться от бандитского ножа.

Но сейчас бравый капитан на секунду растерялся и замешкался.

Вместо предполагаемого столичного щеголя на кровати в комнате лежал какой-то замухрышка. Ну точно, рост как у самого Оле, но в плечах раза в три уже. И – в очках! Ларс Къоль, несмотря на тщательно скрываемую близорукость, никогда не носил эти стеклышки, утверждая, что они придают лицу выражение хоть и умное, но излишне мягкое и беззащитное, кое пристало разве что стареньким университетским преподавателям. Оле это убеждение жениного брата втайне разделял.

Ты ж мышь, да это чучело набивное о чем думало, когда принимало вызов на дуэль от ученика лучших фехтовальщиков Гехта? И раньше, когда лапало порядочную девушку? В какую грязь порой заводит желание самоутвердиться.

– Вы кто? – озадаченно спросил хилый студиозус, со всей ловкостью переваренного пельменя приподнимаясь на ложе.

– Оле Сван, капитан городской стражи. – Подтянув ногой табурет, охранитель уселся удобно, основательно. – Но звание сейчас не важно. Слышал небось, что, если домогаешься юной девушки, можно нарваться на ее разгневанного отца? Так вот я как раз он и есть.

– Вы… отец Герды?

– Хоть имя помнишь, уже хорошо.

– Бить будете? – поинтересовался студент, тоскливо прикоснувшись к красовавшемуся под глазом внушительному синяку, уже начавшему терять яркость цветов. – По закону не имеете права. И… я сдачи дам!

Бить следовало того, кто научил Халлькеля Керъяра принимать такую стойку. Тьфу! Лупить такого – все равно что угрожать палашом облезлому леммингу. Тем более что Герда его уже сама… вразумила.

Оле вольготно устроился на табурете и, подперев кулаком подбородок, насмешливо разглядывал жертву:

– Ну да, на дуэли ж ты не являешься. А у нас здесь нравы простые, провинциальные. Строго по закону одна хесса Къоль живет, да и та сейчас – вот незадача! – в столицу уехала. А мне на патрулирование только через три часа заступать. И формы стражнической на мне, как видишь, нет. Так что бить тебя будет простой горожанин Оле Сван. Его, гада, когда ты в караулку притащишься и синяки предъявишь, по закону на две недели в каталажку упекут, очень просто. Тебе от этого сразу так хорошо станет. Цвести начнешь, прям роза на подоконнике.

– Что вам нужно, капитан? Хотите, чтобы я извинился перед вашей дочерью?

– Хорошо было бы. И перед ней, и перед всей семьей. Чтоб в другой раз похабничать неповадно было. Только больно нужно Герде на тебя лишний раз смотреть. Вопросец вот один имеется, очень бы хотелось на него ответ получить. Ты зачем на Ларса Къоля, хрониста, донос накатал, чучело?

– Я ничего не писал!

Гневно вспыхнув, Халлькель Керъяр выпрямился, и наконец стало заметно, что студент происходит из благородного рода.

– Мне предлагали, но я не стал.

– Кто предлагал? Знаешь его?

– Никого я в вашем городе не знаю!

– Где встретились?

– Я обедал в трактире, ко мне подсел какой-то.

– Какой?

– Не запомнил я. Сказал, что не страшно, мол, с Къолем драться будешь, а он же хронист. Все равно молодым помрет, своей жизни не жалко, неужто чужую пощадит? Да и учителя у него первые клинки Гехта. Нанижет тебя, как утку на вертел, а родственнички из Палаты Истины перед законом оправдают. Всему городу от них житья нет. Они ж, сказал, все ненормальные, на собаку их и то косо не посмотри.

– Это правильно. На собак косо смотреть вообще не рекомендуется. Дальше что?

– Он говорит: давай, мол, в столицу напишем, тут как раз курьер собирается, я скажу что. Потрясут Къоля недельку, потом выпустят, а ты к тому времени без всякой дуэли домой уедешь. А всей семейке щелчок по носу.

– Что этот тип предлагал тебе написать в доносе?

– Не знаю. Я не стал разговаривать с ним на эту тему. Я же вурд! Хотел дать пощечину, но…

– Ясно.

Вздохнув, Оле в очередной раз мысленно похвалил себя за предусмотрительность и нежелание лезть в высшее общество. Обалдеешь с их правилами и понятиями о гордости и чести. Как только Хельга и Ларс умудряются оставаться нормальными людьми? А в общем, кем бы ты ни был, надо просто совесть иметь.

– Значит, так. – Капитан смерил студента грозным взглядом. – К дочке моей не суйся, не позорь. Герда просватанная невеста, и парень, за которого она замуж собирается, мне по душе. А вот о том, как тебя злобный капитан Сван поймал и всю историю с доносом выбил, звони, звонарь, на каждом углу.

– Но…

– Чем больше людей об этом знать будут, тем у тебя, дурила, больше шансов жизнь сохранить. Уразумел?

– Не совсем, но ладно. Сделаю, как вы говорите. И… Если бы я знал, что этот ваш Къоль хронист, я не стал бы отбивать у него Герду. Это же все равно что нищего грабить. Какая девушка на такого внимание обратит?

Вот тут Оле Свану очень захотелось вернуться к первоначальному плану и таки врезать хилому. Только за что? Все верно, девушки редко любят хронистов – тех, кто всегда говорит только правду. И прочие люди тоже.

Погрозив окончательно сбитому с толку студенту пальцем и многозначительно произнеся: «Ты у меня смотри!» – грозный капитан покинул поле боя.

Внизу у стойки портье и изгнанный лакей что-то объясняли начальнику патруля. Шепотом, но с энергичной жестикуляцией. Увидев Оле, разом замолчали. Стражник пристально взглянул на капитана и неторопливо отдал честь. Сван ответил.

Теперь куда? В караулку идти рано, до патрулирования и правда еще целых три часа. Пока есть время, можно поразмыслить, что и как.

Ишь мышь, что удумали, полосатые! Письмо простолюдина может попасть в руки к нерадивому чиновнику и затеряться навеки, но если к сюзерену обращается вурд, послание его дойдет обязательно. Одного хитрецы не учли: понятия о чести, хоть и разные, есть и у столичных, и у провинциальных жителей. И Халлькель Керъяр все-таки не оказался законченным мерзавцем.

За какую же кисточку Ларс потянул на этот раз, что на конце хвоста оказался столь жирный тилл?

Глава 9

Я уехал из Рёнкюста на рассвете, ни с кем не попрощавшись. Грустно и неприятно было покидать хейм вот так, почти по-воровски, но, расскажи я Астрид о своих планах, она или вовсе не отпустила бы меня, или заставила взять сопровождение. Но большой отряд слишком заметен, а от маленького никакого толку, могли пострадать ни в чем не повинные люди. Потом, когда неприятности закончатся, я постараюсь объяснить Астрид все и попрошу у дротнинг прощения за обман.

Уходить мне надо. Драпать. Не по трактам и ни в коем случае не в Гехт и не в Къольхейм. Если уж прознали про Астрид, про дружбу ее с нашей семьей и додумались заявиться в хейм, то вокруг родового замка и дома сестры должны хороводы водить. И подвести семью под удар я не могу.

По уму следует изо всех сил удирать в сторону Бьёрнкрога, под защиту Хегли Секъяра. По хорошему наезженному тракту, чтобы быстрее. На котором меня прихватят без лишнего шума и суеты. Снова воспользуются именем канцлера, или пустят голубичку в глаза, или без затей приложат кастетом из-за угла трактира.