‑ Так вот как ваши люди его упустили?

Грегор оглянулся на северян и признал, что тут он и сам не стал бы винить тайную стражу канцлера. Вряд ли те рассчитывали, что им будет противостоять полдюжины отборных северных медведей. Но как же везло мальчишке! Сойти у них за своего ‑ это умудриться надо было.

‑ Именно, – вздохнул Аранвен. ‑ А теперь эти господа жаждут поздравить короля с восшествием на престол, вручить ему дары и подтвердить торговый договор, по которому мы закупаем у них тюлений и китовый жир, меха, морскую соль и янтарь. Ну и продаем кое‑что, разумеется. Особенно хорошо они берут зерно, только в этом году нам самим его хватило бы.

‑ Послы из Вольфгарда… – Грегор невольно усмехнулся. ‑ Что ж, эти господа наверняка оценят любовь нашего нового монарха к Северу. Эти секиры, прическа…

‑ У северян есть чему поучиться и кроме причесок, – спокойно заметил канцлер. ‑ Например, верности слову и союзникам. Этим они весьма выгодно отличаются от тех же итлийцев. А некоторая простота безусловно пошла бы нашему двору на пользу, потому что роскоши мы сейчас позволить себе не можем. Кредита Риккарди едва хватит, чтобы покрыть самые насущные нужды и начать реформы, предложенные Белой гильдией. Разумеется, если его величество их одобрит.

‑ Иными словами, воспользуется королевским вето? ‑ нахмурился Грегор, вспомнив последний проклятый Совет. ‑ Потому что вряд ли лорды изменят решение.

‑ Поживем ‑ увидим, – неопределенно отозвался канцлер и смолк, чему Грегор обрадовался, потому что голова болела все сильнее.

Когда впереди показалась каменная белая громада храма Семи Благих, ему уже очень хотелось кого‑нибудь проклясть. Не то чтобы это могло помочь от головной боли, но хоть нашла бы себе выход грызущая изнутри тоскливая злость.

‑ Меч протектора, – вспомнил он уже у самого входа в храм, перед распахнутыми створками дверей, за которыми виднелся ярко украшенный главный зал. ‑ Я забыл приказать, чтобы его почистили. Старая железяка и без того уродлива…

‑ О, не тревожьтесь, – меланхолично успокоил его канцлер. ‑ Полагаю, лорд Гранде позаботился об этом. Все, что не сверкает, не находится в должном месте и не соблюдает этикет, он считает личным оскорблением и устраняет немедленно.

‑ Тогда сегодня его ждут сплошные разочарования, – не преминул съязвить Грегор, отдавая повод кобылы подбежавшему пажу и вслед за королевской четой и Аранвеном входя в храм.

Здесь, к счастью, было прохладно, однако все равно пахло цветами. А еще ‑ горящим воском и благовониями. Храм постепенно заполнялся придворными, но Грегора с канцлером проводили к самому алтарному возвышению, на котором стояли статуи Семи Благих. Как же давно он сюда не заглядывал… Последний раз они с Диланом были в храме, собираясь на границу. Дилан шутил и улыбался, говорил, что посещать храм стоит разве что для венчания…

Грегор встряхнул головой, отгоняя совсем не нужные сейчас воспоминания, потому что с хоров, окружающих зал, полилась музыка, и чистые девичьи голоса взмыли под купол в приветственном гимне.

Главный жрец храма, седовласый старик в просторном одеянии, сотканном из тонких радужных полос, медленно произносил слова, которые Грегор слышал второй раз в жизни. Разумеется, он был магом, причем красным, хотя в этом храме, посвященном всей Семерке, цвет искры не имел значения. Главное, что она, искра, у него была, хотя и не особенно сильная, как знал Грегор. Жрецы вообще редко бывают сильными магами, служение богам ‑ удел тех, кто не может сделать карьеру в ином месте или чувствует непреодолимое призвание именно к этой деятельности.

Как и все дворяне Дорвенанта, Грегор должным образом почитал жрецов, однако понимал их малую роль в жизни королевства. Да, жречество ‑ младшая ветвь Ордена, уважаемая, но не имеющая веского голоса в решении важных вопросов. Их дело ‑ проведение ритуалов, но любому понятно, что боги отзываются на просьбы исключительно по собственной воле. И все‑таки храмовые обряды необходимы для поддержания должного порядка, а простой народ, считающий магов недостижимо высоким сословием, чаще обращается к жрецам, поверяя им свои нужды.

У дворян же надобность в жрецах возникает всего несколько раз в жизни. Обряды имянаречения, свадьбы, похороны и принесение вассальной клятвы… Вот и все, пожалуй. Ах да, при храмах Всеблагой Матери и Милосердной Сестры иногда содержатся сиротские приюты и больницы, жрецы Пресветлого Воина покровительствуют солдатам‑инвалидам, служители Всеумелого Мастера и Творца Превращений – нуждающимся ремесленникам, а Великий Безликий благоволит безумцам любого рода. И лишь Претемнейшая Госпожа никому не оказывает милосердие в этой жизни, ибо все когда‑нибудь узнают ее заботу и великодушие там, в Садах.

Грегор снова попытался вынырнуть из нелепых сейчас раздумий о нужности жрецов для жизни. Монотонный голос престарелого служителя богов гудел о славной истории Дорвенанта, покровительстве Семи Благих, подлых кознях Баргота, которые должно преодолеть… В общем, все то, что с детства наводило на Грегора смертельную скуку. Однако бывший Вальдерон, стоя на возвышении рука об руку с Беатрис, вид имел серьезный и суровый. Бородка делала его старше, как и неподвижный взгляд, будто погруженный в себя…

‑ И ныне руками достойнейшего из достойных мы возлагаем на тебя этот венец в знак власти над нами… – бубнил жрец.

Молчаливая толпа в едином порыве вздохнула и качнулась, чтобы рассмотреть, как канцлер наденет принцу корону. Аранвен, прямой и строгий, шагнул вперед, и бывший бастард, бывший Вальдерон, бывший «проклятый мальчишка», о котором Грегор больше не должен был думать иначе, чем о своем повелителе, опустился на одно колено. Музыка на хорах смолкла, и на храм опустилась полная тишина, даже свечи, казалось, перестали потрескивать.

‑ Я, Ангус Бран Риган Киллиан Аранвен… – Канцлер склонил седую голову, четко проговаривая каждое слово. ‑ Короную тебя, Аластор Кеннет Лоренс Упьв из рода Дорве. Во имя Семи Благих, наших божественных покровителей, прими корону Дорвенанта и носи ее с честью. Будь нам отцом великодушным и справедливым, защитником смелым, правителем рассудительным и мудрым…

Грегор прикрыл глаза, пытаясь вызвать в памяти иное лицо, похожее и все‑таки совсем другое. Двадцать лет назад Малкольм давал эту же клятву, всем сердцем намереваясь быть именно таким королем, как в ней описано. Почему же все пошло неверно? Когда они все свернули с пути, которым намеревались идти?!

‑ Клянись же быть нам королем добрым и строгим, как отец к своим детям! ‑ взмыл под храмовые своды негромкий вроде бы, но чистый и ясный голос Аранвена.

‑ Клянусь! ‑ выдохнул юноша, преклонивший перед ним колено.

Аранвен, не оборачиваясь, протянул руку, и главный жрец передал ему полученную от церемониймейстера корону ‑ простой обруч, свитый из двух прутьев, железного и золотого. Еще одна легенда из тех, которые Три Дюжины знают с детства. Победив местных правителей, Дорве Великий пожелал короноваться как монарх подвластных ему отныне земель, и тогда его дружина поставила перед кузницей своего походного кузнеца два котла.

В первый из них каждый воин кинул по золотой монете, серьге или кольцу ‑ у кого что было. Во второй принесли и положили обломки оружия. Кузнец не был ни артефактором, ни ювелиром, он попросту расплавил собранный металл и выковал два прутка, а потом свернул их жгутом, чтобы вождь Дорве, ставший королем, никогда не забывал, чему обязан победой. Что на трон его возвели сталь ‑ оружие его воинов и золото ‑ их преданность…

По спине Грегора пробежал холод, когда древняя корона легла на светловолосую голову поверх заплетенных по‑северному кос. Что‑то в этом было… пугающее. Древнее, глубинное, темное… Может, не зря короли после Дорве отказывались от этой короны, принимая другую, скованную уже то ли для сына его, то ли для внука? Обычную… А не эту, закаленную, по той же легенде, в крови трех побежденных вождей, нарочно взятых живыми. Дикари, хоть и предки… Его снова передернуло.