Баргот его подери, этого итлийского кошака! Не мог раньше признаться… Когда их ничто не связывало, и Апастору в голову не пришло бы предложить дружбу убийце.

‑ Какая разница? ‑ тускло ответил итлиец, опять отворачиваясь к окну. ‑ Это не мне решать. Захочешь продлить договор с гильдией, останусь. Нет ‑ уеду. А можешь потребовать другого Шипа, это допускается.

‑ Да Баргота тебе в печенку, Лу! ‑ рявкнул Аластор. ‑ Я тебя спрашиваю, а не себя! И еще раз назовешь меня грандсиньором наедине… Да, я понял, кто ты. Да, я дурак. Но… А в Дорвенанте ты успел убить кого‑нибудь? ‑ пришла ему в голову очень неприятная мысль.

‑ Да, – отозвался Лучано. ‑ Трех разбойников, пока вас догонял. Ну и того мерзкого синьора‑мага.

Пару мгновений Аластор смотрел на него, не понимая, о ком идет речь. Мерзкий маг? Бастельеро сегодня приходил и был живехонек… Потом понял, что речь о мэтре Денвере, и выдохнул:

‑ Ну и хвала Претемной. За это не казнить, а награждать надо! А то… что было в Итлии… Пусть итлийские власти об этом и думают. Здесь ты кого‑нибудь собираешься убить без моего приказа?

‑ С какой стати? ‑ искренне удивился Лучано. ‑ Бесплатно? Ну, если только сам буду защищаться…

‑ Вот! ‑ выдохнул Аластор. ‑ Значит, остаешься?

‑ Альс… – помолчав, обреченно сказал итлиец. ‑ Ты сумасшедший… И я тоже ‑ идиотто. Но да, я остаюсь. Пока не прогонишь. Ты не забыл, что я простолюдин? Причем развратный, наглый, болтливый…

‑ И держишь енота, – закончил Аластор, у которого с души упала глыба величиной с целый столичный храм Семи Благих. ‑ Мне еще тогда следовало все понять, когда ты начал защищать эту мелкую барготову тварь. Просто не вздумай кого‑нибудь убить без моего приказа. А то, что было в Итлии… пусть там и остается.

‑ Как скажешь, Альс, – склонил голову Лу, снова блеснув глазами.

…В особняке Вальдеронов их встретили с радостью. Правда, семья уже успела поужинать, но для Аластора и его спутника ужин подали заново, и все собрались за столом. Отец и месьор д’Альбрэ потягивали легкое арлезийское вино, матушка сама ухаживала за Лучано, который вел себя безупречно, Аластор даже позавидовал, с какой изысканной легкостью итлиец управляется со столовыми приборами. Это простолюдин‑то! Впрочем, если он привык примерять чужие личины, то и дворянина должен уметь изобразить.

Пока Лу отвечал на вежливые расспросы и рассыпался в ответных любезностях, не забывая отдавать должное ужину, Аластор несколько раз ловил очень внимательные и задумчивые взгляды месьора д’Альбрэ на итлийца. Тот, словно не замечая интереса бретера, восхищался кухней Вальдеронов и подбором вин, потом речь зашла о лошадях.

‑ Искра погибла, – мрачно сказал Аластор. ‑ В самом последнем бою… Лу тоже потерял одну из своих кобыл. А я теперь и не знаю, как взять новую лошадь под седло. Она была такая… Никто с ней не сравнится.

Все сочувственно посмотрели на него, а отец вздохнул.

‑ Я знаю, мой мальчик, – сказал он. ‑ Тяжело терять верного друга. Но она прожила прекрасную жизнь и ушла с честью. Я недавно забрал из наших конюшен Огонька, помнишь его?

Еще бы Аластор не помнил! Искру он выезжал под себя, и часто жеребиться ей не давали. Первые два раза она принесла кобылок, неплохих, но ничем особенно не выдающихся, несмотря на тщательный подбор жеребца. А вот в третий раз, который оказался последним, Аластор ее свел с арлезийцем, Искра понесла, но ходила с плодом очень тяжело. Отец даже звал к ней целителя, словно к человеку! Когда пришло время жеребиться, она и вовсе словно взбесилась, никого к себе не подпуская. Конюх примчался прямо на урок фехтования, и месьор д’Альбрэ отпустил Аластора, который поспешил в конюшню.

Рослого, но слабого жеребенка он принял прямо на руки. Сам обтер, сам подпихнул к успокоившейся Искре… Отец качал головой, глядя на неуклюжего задохлика, который плохо сосал, но Аластор выпросил разрешение выпаивать его самому и целое лето возился с гнедым ‑ в мать ‑ жеребенком, от арлезийца унаследовавшим только рост и вредный упрямый характер. Потом Огонька вместе с другими жеребятами отправили на дальние пастбища… В разведение он не годился, и Аластор думал, что полукровку продали в очередной армейский набор. А выходит, нет? Как он мог забыть отпрыска Искры?!

‑ Отличный конь вырос, – подтвердил отец. ‑ Просто на удивление. Норовистый, но тебя это никогда не пугало. Заберешь?

‑ Обязательно, – решил Аластор. ‑ Только потом. Сначала посмотрю, какие во дворце конюшни, и сам выберу конюха.

Он поставил на стол стакан, глубоко вздохнул и сказал, чтобы не оттягивать неизбежное:

‑ Матушка, отец, мне нужно с вами поговорить. Месьор д’Альбрэ, Лу, я прошу прощения.

‑ О, разумеется! ‑ откликнулся фраганец. ‑ Я могу показать вашему гостю библиотеку?

Лучано, встав, поклонился хозяевам, затем ‑ Апастору, и они с месьором вышли.

‑ Сын мой, твой разговор требует пройти в кабинет? ‑ невозмутимо поинтересовался отец.

‑ Понятия не имею, где положено сообщать такие известия, – признался Аластор и словно прыгнул в глубокий омут. ‑ Миледи матушка, милорд отец, сегодня я сделал предложение ее величеству Беатрис. И она… его приняла.

В столовой стало так тихо, что у Аластора перехватило дыхание. Замерев, он увидел, как матушка берет его стакан со стола, подносит к губам и пьет вино, словно воду.

‑ Джанет! ‑ встревоженно окликнул ее отец.

‑ Ох, прости…

Слабо улыбнувшись и словно опомнившись, она поставила стакан обратно на стол и взглянула в лицо Апастору с твердостью, которой он раньше никогда в матушке не замечал.

‑ Сын мой, прошу, скажи мне правду. Чье это было решение? ‑ прозвучал ее голос.

‑ Мое, миледи матушка, – склонил голову Аластор.

Внутри вдруг предательски что‑то заныло, и подумалось, не слишком ли он поспешил? Да, итлийские деньги очень нужны Дорвенанту, а Беатрис ‑ прекраснейшая женщина, о которой он, если не врать самому себе, долго грезил после того бала. То представлял, как случайно спасает ее на охоте, то мечтал, что на следующей войне превзойдет славой самого Бастельеро… Глупые мечты шестнадцатилетнего мальчишки, которых не хватило надолго. Но все‑таки Беатрис Риккарди, королева и первая красавица государства, была его недостижимой сладкой мечтой, а сейчас она, такая желанная, сама упала в его объятия. Ну, почти упала! И все‑таки… вдруг он ошибся? Что, если она не сможет его полюбить, и этот брак окажется для них обоих тягостным?

«Я решил, и я сам отвечу за свои решения, – упрямо подумал Аластор. ‑ В моих силах сделать все, чтобы заслужить ее уважение. Отец и матушка наверняка тоже начинали нелегко…»

‑ Это было мое решение, – сказал он твердо уже обоим. ‑ Не буду скрывать, оно принадлежит больше рассудку, чем сердцу. Очень скоро мне придется отвечать за весь Дорвенант, и я обязан жениться в интересах королевства. Ее величество обещала помощь своей семьи, это огромное благо в нынешних обстоятельствах.

‑ Мальчик мой, – мягко сказал ему отец. ‑ Я горжусь твоей рассудительностью, но брак ‑ это не только договор о взаимной выгоде. Подумай хорошенько, сможешь ли ты чувствовать к этой женщине столько уважения, чтобы ваши будущие дети всегда видели это? И сможет ли она подарить тебе этих детей?

‑ Сможет, ‑ кивнул Аластор, стараясь говорить с уверенностью, которой не чувствовал. ‑ Во всяком случае, препятствий для этого нет. Отец, матушка, я понимаю ваши сомнения, но Беатрис… Она чудесная! Умная, великодушная, терпеливая… Она столько страдала, но не разочаровалась в мужчинах и браке! Я уверен, у нас получится сделать друг друга счастливыми! И она такая… очаровательная! ‑ выдохнул он, чувствуя, что безнадежно краснеет.

Посмотрел на задумчивого, слегка хмурого отца, на почему‑то бледную матушку… Совесть въедливо напомнила, что Беатрис была соперницей матушки… Но ведь она этого не хотела! Их с Малкольмом союз был устроен семьями, как и положено в королевских родах. А матушка нашла свое счастье с лордом Себастьяном Вальдероном, и уж этот брак прекрасен, как Аластору точно известно! Так зачем вспоминать прошлое?