Встав из‑за стола, Апастор подошел к матушке, сидевшей рядом с отцом, встал на колени и, взяв ее руки в свои, попросил:

‑ Умоляю, забудьте старые обиды. Мне кажется… я уже люблю ее. И все, чего я хочу, это чтобы наша семья была такой же, как у вас. Дайте нам свое благословение! Матушка, отец! ‑ обернулся он к лорду Себастьяну.

‑ Джанет? ‑ тихо спросил тот. ‑ Моя дорогая, это решение принимать не мне, а тебе.

‑ Мой сын говорит, что выбрал себе жену, – слабо улыбнулась матушка, и ее ладони дрогнули в руках Аластора. ‑ Разве я могу осудить его выбор? Разве могу стать преградой на его пути к счастью? Дитя мое… – Ее голос дрогнул, но она склонилась и коснулась губами лба Аластора и тихо сказала: – Мое благословение всегда с тобой, милый. И если ты уверен, что тебе нужна именно эта женщина, что ж… Я буду молиться о вашем счастье больше, чем о своем собственном. Себастьян, дорогой, благослови нашего мальчика.

Отец, привстав, тоже поцеловал Аластора, стиснувшего зубы, чтобы не разреветься, окончательно опозорившись. Потом уронил руку ему на плечо и вздохнул:

‑ Все‑таки идемте в кабинет. Сын мой, тебе понадобится достойный свадебный подарок. Я не думал, что ты преподнесешь его этой невесте, но… у меня и твоей матери есть то, что ты не постыдишься подарить даже Риккарди. Джанет, милая, ты ведь не против?

‑ Я никогда не устану благодарить Всеблагую, – снова слабо улыбнулась матушка. ‑ У меня не только самый великодушный муж на свете, но и самый мудрый. Ты прав, они ждали именно этого часа.

‑ Они? ‑ переспросил Аластор, но отец помог матушке подняться и уже вел ее к выходу из столовой.

В кабинете, усадив жену в кресло, лорд Себастьян открыл тайник с фамильными драгоценностями, достал небольшой резной ларец и поставил на стол так бережно, словно шкатулка была гадюкой, пригревшейся на солнце, разомлевшей, но готовой в любой момент впиться в ладонь ядовитыми клыками. Лицо матушки застыло в каменной неподвижности. Несколько мгновений она смотрела на резную крышку, затем медленно подняла ее, и в глаза Аластору брызнуло ослепительно‑многоцветное сияние.

Моргнув, он присмотрелся внимательнее и глубоко вздохнул ‑ на черном, как зимняя ночь, бархате переливались звезды ‑ основной мотив драгоценного гарнитура невероятной работы. Ожерелье, парные браслеты, кольцо, серьги ‑ их острые хищные лучи из такого светлого золота, что казались почти белыми, были сплошь усеяны бриллиантами и холодно и опасно вспыхивали, стоило камням поймать солнечный луч.

‑ Матушка… – пробормотал Апастор растерянно. ‑ Отец? Я не видел этого… раньше…

В самом деле, почему матушка никогда не надевала такую красоту?!

Он тут же спохватился ‑ где ей было надевать что‑то подобное? В поместье? Даже не смешно! Хотя… она ведь ездила на балы и приемы, представляя дочерей. Но ни на том празднике в честь мэтра‑командора, ни на свадьбе Мэнди с Лорри именно эти драгоценности не носила. А они ведь наверняка самые великолепные из ее украшений. Поистине королевские! Так почему?..

«Впрочем, матушке вряд ли пришлась бы к лицу эта роскошь, – подумал Аластор, снова рассматривая содержимое ларца. ‑ У нее безупречный вкус! Матушке идет жемчуг, а еще ‑ топазы и все, что подчеркивает ее мягкость. А это… Оно подходит совсем другой женщине…»

‑ Это подарок, – ответила матушка бесстрастно. ‑ По случаю твоего рождения. Тогда же были присланы старинные вольфгардские секиры. А это… ‑ Она скользнула взглядом по драгоценностям. ‑ Этот гарнитур, известный как «Звезды Арлезы», принадлежал королеве Розаберте и был частью ее приданого… Его величество Малкольм решил, что «Звезды» – достойный подарок для матери его старшего сына, пусть и незаконнорожденного.

‑ Матери старшего сына?! ‑ беспомощно переспросил Аластор, не в силах поверить.

Да чего же недоставало этому человеку ‑ разума или чести?! Фамильные украшения, наследство своей собственной матери, он должен был подарить жене, ждущей его законного наследника, а не чужой супруге, пусть хоть трижды беременной! Ведь матушка тогда только вышла замуж, и любой другой муж мог бы ‑ да что там, был просто обязан оскорбиться таким вниманием!

«А если и не оскорбиться, – упрямо подумал Аластор. ‑ Мало, что ли, лордов, которым кошелек заменяет честь? А на эти бриллианты можно купить поместье не из худших, да еще остались бы деньги на обустройство! Нет сомнений, подарок приняли бы с радостью, вот только не забыли бы это жене. Да, отец великодушен и благороден, но рассчитывать на это король не мог! Да я готов поставить обе секиры против кочерги, его величество даже не подумал, что своим подарком рискует испортить жизнь бывшей возлюбленной! А… королева? Ее величество Беатрис? Легко ли ей было вынести такое пренебрежение? Притом, известное всем, не сам же король доставлял ларец? Пренебрежение, выказанное не только ей, но и ее ребенку, если вспомнить эти секиры, которые достались мне, а не старшему принцу! А она терпела, улыбалась, рожала детей… Да простит меня Всеблагая, теперь я и не подумаю осуждать королеву за то, что она завела любовника. Мужчина, не способный уважать жену, сам не заслуживает ни уважения, ни верности. Семеро, не дайте мне стать на него похожим!»

‑ Это… поистине драгоценный подарок, – сказал он беспомощно. ‑ И теперь я понимаю, почему вы сказали, что он ждал своего часа. Отец, матушка…

‑ Главное, будь счастлив, мальчик мой, – сказал лорд Себастьян. ‑ А я, да простит меня Всеблагая, никогда не перестану считать тебя своим сыном, будь ты хоть сто раз королем. Я привезу «Звезды Арлезы» перед коронацией и свадьбой, чтобы ты мог преподнести их невесте.

‑ Всеблагими клянусь! ‑ выдохнул Аластор. ‑ Пусть они меня покарают, если я когда‑нибудь назовусь чьим‑то сыном, кроме вас. И если боги подарят мне наследника, он будет носить ваше имя, милорд!

Великолепные арлезийские бриллианты снова холодно блеснули, будто подтверждая его слова, и матушка осторожно закрыла крышку.

‑ А мои секиры? ‑ тихо спросил Аластор и тут же одернул себя ‑ ну откуда отцу знать такие вещи? И вообще, можно ли узнать их теперь, после стольких лет, если не веков? Но молчать было бы глупо, и он ответил удивленному взгляду отца: – Вы сказали, что они из Вольфгарда. Я подумал, вдруг известно, кому они принадлежали? Я имею в виду, раньше! Сам понимаю, что едва ли, но вдруг…

Он вспомнил северян из трактира, которые сказали, что не могут узнать родовые знаки, заменяющие на Севере гербы. Слишком старые или слишком малоизвестные?

‑ Я показывал их Долгому Мартину, – задумчиво откликнулся отец. ‑ И он сказал, что руны на лезвии гласят «Регки». Но, по его словам, этот род пресекся так давно, что теперь о них рассказывают легенды, больше похожие на страшные сказки. Вроде тех, что прародителем клана Регки был снежный дракон. А достоверно известно только, что последними в роду Регки были два брата ‑ король Эрве и ведьмак Корее…

‑ Эрве и Корве, – медленно повторил Аластор, прислушиваясь к странно чуждому звучанию древних имен. ‑ Благодарю, отец.

«Эрве, Корее… и Дорве, – закончил он про себя с полной уверенностью, которая пришла из каких‑то непостижимых глубин души, не позволяя усомниться. ‑ Вот они чьи! Секиры Дорве, изгнанного из рода и потому забытого северянами… Мои секиры».

…Лучано, как и обещал, ожидал в библиотеке. Месьор д’Альбрэ составлял ему компанию, и Аластор сразу почувствовал висящее между этими двумя напряжение. Итлиец, внешне совершенно спокойный, сидел за столом и перелистывал страницы старинного трактата о растениях Дорвенанта, скользя по ним взглядом. Бретер же замер у окна, стоя к нему спиной, и Аластору в который уже раз показалось, что д’Альбрэ похож на хищную птицу, готовую спикировать на добычу.

‑ Месьор? ‑ шагнул Аластор в библиотеку. ‑ Вы позволите забрать вашего собеседника? Мы возвращаемся в Академию, целители не отпустили нас надолго.

‑ Разумеется, мальчик мой, – негромко уронил д’Альбрэ, пристально глядя на Лучано. ‑Ноя хотел бы сказать вам несколько слов, причем именно в его присутствии.