– Я попрощаться пришла, завтра улетаю с родителями на море, – робким голосом произносит Фаранова.
– Анатолий, у меня к тебе комсомольское поручение, – откашлялась Зиночка. – Я в понедельник тоже улетаю в Москву. Жаль, что на свой день рождения тебя не могу позвать, оно у меня во вторник.
– И я бы позвала во вторник, – сказала вдруг Фаранова.
– Что? Ко мне? – округлила глаза Зина.
– Нет, у меня тоже во вторник день рождения, пятнадцать лет будет, – сказала Алена.
– Ты смотри, как вышло, у вас у обеих в один день именины! – обрадовался я и, убегая домой, крикнул: – Стойте, я сейчас приду.
– Только мне семнадцать исполнится, – услышал я Зинин голос за спиной.
Беру дома духи и помаду, одни духи я и так хотел Аленке подарить, а вторые планировал Верке, но решил – пусть та лапу сосет, или чего там ей мажор предложит.
– Ты зови подружек чай пить, – предлагает мне бабуля.
– Ага, если надо, мы и погулять можем! – добавил пошлостей отец.
– Да ну их, еще поругаются из-за меня, – открестился я.
Выхожу на улицу и дарю каждой по коробочке духов и неясного колера губную мазюку.
– Специально для вас купил в городе, подарки, – говорю им. – Я бы вас в гости позвал, но корову привели, доить надо. Не бабуле же это делать?
– Спасибо, Толя, – Фаранова берет духи и целует меня в щечку, но попадает в ухо почти. – Пиши, как устроишься. Я пошла, а то тебе еще комсомольское поручение надо исполнять. Пока, Зина.
– Пока-пока. Выросла-то она как, – задумчиво произнесла комсорг. – Дай я тебя тоже поцелую, спасибо за подарок.
Поцелуй был коротким, зато в губы! Девочка, я вижу, созрела. А ведь мне с ней в Красноярске общаться придется! Там и дожму, как зажму.
– Не стоило благодарить, а что за поручение? – немного смущаюсь я.
Стоим-то мы на улице у всех на виду. А ведь это деревня!
– Ты еще сам корову доишь? Не мужская работа же, – подначивает меня Зина.
– Мама умерла, отец максимум, что может – вымя оторвать, а бабуле тяжело вечером, она за день устает и так, – сухо поясняю я. – И вообще, у нас любой труд почетен!
– Да я не в осуждение! – взмахивает руками комсомолка. – А поручения нет, просто неловко стало перед твоей одноклассницей. Я тебе по программированию принесла кое-что, – и она дает мне кучу листков, исписанных красивым женским почерком.
Делать нечего, беру. Сам просил, хотя полезной информации там для меня ноль, я сам такие книги писать могу. Зина ушла, а я пошел доить кормилицу.
На следующее утро, навестив Кондрата и Похаба, осчастливил их подарками, присоединив к ним еще по бутылке коньяка каждому. Посидели втроем в выходной на бережку, выпили чуток – бутылку на троих, помечтали. Кондрат уже работал в гараже у ветерана и, по его словам, справлялся. Денег только что не получал. У Похаба было плановое обследование в Ростове – что-то со здоровьем. Нам он не говорил или сам не знал.
Вечером удалось сходить на дискотеку, у нас по выходным это дело было постоянным. Проходила она в нашем клубе или, правильнее, в доме культуры, в фойе. Энтузиасты там собрали цветомузыку – на время дискача подвешивался к потолку зеркальный шар. Народу собиралось обычно сотни полторы, но многие тусовались на улице по причине безденежья. Билет стоил полтинник. Копеек, конечно. У меня же вечер не задался – сначала увели одну девушку, потом другую. Мал я еще кадрить девчонок, им замуж надо, в основном расчетливые они здесь. Кондрат, впрочем, выцепил какую-то чуть ли не тридцатилетнюю особу. Но это его дела.
В понедельник еду получать паспорт. Ехать надо в районный центр, ведь паспортный стол только там. Я был там уже, когда заявление подавал и фотографии относил. С собой беру шоколадный набор для Шурки и, получив, наконец, долгожданную ксиву со страшной рожей внутри, лечу на крыльях любви в райком комсомола. Захожу в ее кабинет и спрашиваю у знакомых теток:
– Здрасте! А где Александра?
– Волки съели, – смеется своей шутке одна из них.
– Уехала она, – смилостивилась вторая.
– А куда, когда будет? – теряюсь я.
– Ты что нам вопросы тут задаешь? – спрашивает первая.
– Работать не мешай! – отрезала вторая и продолжила рассматривать что-то в зеркале.
Плюю на баб и иду искать Серегу. В кабинете его нет, но он где-то в здании. Нахожу его в подвале, где тот инспектирует бомбоубежище!
– А, Толя, заходи, – кричит Сергей мне издалека.
Прохожу. Жутковатое помещение. Тусклый свет от фонарей, закрытых плафонами, гулкие звуки, плохо окрашенные бетонные стены, двухъярусные кровати, большой общий зал и комсорг с парочкой мужиков. Стою, слушаю, какие замечания есть у проверяющих.
Наконец они уходят, заставив комсорга расписаться в листе замечаний, или что там у них?
– Каждый год ходят и что-то новое пишут. Не могут все замечания сразу написать, – беззлобно ворчит Сергей. – Ты чего меня искал?
– Я хотел Александру увидеть, а ее соседки очень заняты макияжем и не говорят, где она, – бессовестно стучу на теток.
– Тунеядки склочные, слова им не скажи, – поддерживает мое возмущение комсорг. – Веришь, нет, столько крови у меня выпили! А Шурка не знаю когда вернется. В августе, скорее всего – мы ее в пионерский лагерь отправили.
– Зачем? Она по возрасту уже…
– Да представляешь, каратиста там поймали! – прерывает меня Сергей. – Знаешь, что он делал?
– Детей бил? – предполагаю самое очевидное.
– Если бы! Учил их своему карате! И главное, я сам его туда и отправил пионервожатым, а он такую свинью мне подложил. Такой еще парень ответственный, и каратист оказался.
– А это нельзя же? – припоминаю я запрет на этот вид боевого искусства во времена СССР.
Был он недолгим, неужели вот прямо в эти годы?
– Уголовная статья, – подтверждает мои мысли собеседник. – У него тетрадку нашли рукописную. Толстенная такая, сам картинки рисовал – стойки разные, удары. Учил этой гадости свой отряд чуть ли не по ночам, и ведь оказался еще психологом хорошим – дети его полюбили. Начальник лагеря не поняла, чем он там занимается, и просто выгнала его за ночные прогулки из вожатых. Так он пару дней обитал около лагеря, и дети ему котлеты таскали. Кормили, короче, – так он их расположил к себе.
– И где он сейчас? – спросил я. – И зачем там Александра?
– Да с ним все хорошо – сидит в милиции, а Шуру мы отправили с одним товарищем в этот лагерь спасать ситуацию. Дети – они доверчивые, им взрослый показал, поучил, к тайне приобщил. А как сейчас заставить их забыть все это?
– И как? – стало интересно мне.
– Секрет секретом выбивают. Там вожатым новым парень наш будет. Так вот, он подговорит парочку детей купить выпивку, дети скинутся, он им купит спиртное, пойдут в лес ночью после отбоя, костер разожгут, выпьют, – и вот у них уже общая тайна, а каратист забыт.
– Ничего себе план, – офигеваю я. – А детям спиртное – это не вредно?
– Не боись, никто их спаивать не будет, на два десятка человек купят бутылку вина, так, для создания атмосферы.
– Шикарный план, – с сарказмом мотаю головой я.
– А то! Мой! В райкоме КПСС согласовал, те поморщились, но согласились. Что сейчас главное – детей из-под влияния преступника вырвать. Так что Шурка уехала на замену не справившегося вожатого и приедет не раньше первого августа, – расстраивает меня Серега.
– Так, ладно, парень на замену, а Шура зачем?
– В отряде двое вожатых, заменили обоих – его напарница знала и молчала. Ну, ей ничего не будет, но с отряда сняли за близорукость. Идем, что ли, наверх, – сказал комсорг, гася рубильником свет и закрывая дверь штурвалом.
Еду домой с паспортом и набором шоколадных конфет, не стал я через теток передавать – сожрут еще. Чисто теоретически можно в этот пионерский лагерь поехать, но что там делать? Добираться, во-первых, на попутках придется – он в лесу расположен. Во-вторых – ну приеду, ну найду Шурку, и что? Секс в лесу? Да не станет она, и занята наверняка будет, а еще обратно ехать. Ночевать там негде. Облом за обломом. А ведь я был на волоске от провала – чуть не ляпнул Виктору Семеновичу, мол, «бокс, борьба, карате и ушу маленько могу», когда рассказывал про свои спортивные возможности. Да ну этих малолеток, есть же проверенный вариант – Галина.
