Я долго ждал, но однажды понял, что напрасно. Что тот, которого я считал другом на всю жизнь, больше во мне не нуждается и не намерен вспоминать о прошлом. Тогда я тоже решил о нём забыть, надеясь, что он не покажет носа из своих болот. А он взял и заявился!

Мне казалось, я уже давно успокоился, но все чувства вдруг поднялись из глубин души, как осадок во взболтанной бутылке дешёвого вина.

И потому я замахнулся как следует, но в следующее мгновение вдруг оказался на коленях, лицом к песку, с рукой, завёрнутой за спину.

— Проклятое колдовство, — шиплю я.

Пробегающий мимо краб останавливается прямо под моим носом, задумчиво щёлкает клешнёй и тянется к моему лицу.

— Да что вам всем видится колдовство? — раздаётся у моего уха возмущённый голос. — Если бы ты меньше сидел в мягких креслах в обнимку с бутылкой, я бы не одолел тебя так легко. Но нет, тебе приятнее думать, что всему виной колдовство, а не твои лень и распущенность.

— Да что ты...

— Нет, ты уж послушай!

Мою руку выворачивают ещё сильнее, я невольно наклоняюсь ниже. Краб ликует — ещё немного, и мой нос станет его добычей. И другой рукой не отогнать, я опираюсь на неё всем весом.

— Ты думаешь, мне легко было уезжать, не прощаясь? Считаешь, что я шагнул за порог — и всё забыл, и не скучал, и не хотел тебя повидать?

— А разве нет? — тревожно говорю я (тревожно потому, что нахальный краб как-то сумел привстать, и мой нос в большой опасности).

Гилберт отпускает мою руку, и я сразу же выпрямляюсь, к ужасному негодованию краба.

— У меня ведь и товарищей до тебя не было. Конечно, мне было очень трудно отказаться от первого человека за всю мою жизнь, решившего, что я достоин дружбы, — признаётся он, садясь прямо на песок в своей аккуратной тёмной одежде. — Но я знал, что нам лучше не продолжать общение. Мы говорили с твоим отцом, и он был согласен.

— Мне он ничего такого не говорил! — возмущаюсь я и тоже сажусь на песок.

— А что ему было говорить? Мне казалось, он не стал бы запрещать прямо, но поблагодарил меня за благоразумие. Возможно, он надеялся, что ты быстро забудешь наше недолгое путешествие и станешь жить так, как тебе и следует. Я понимал, что прощаться нужно надолго, возможно, навсегда. Но не нашёл в себе сил сказать о том в последний вечер. Представил, насколько ужасным будет подобное расставание... и предпочёл уехать тайно, запомнив тебя улыбающимся и спокойно побеседовав напоследок.

— Вот как?... Ах ты гад проклятый! — кричу я, вскакивая на ноги.

Мой собеседник бледнеет и тоже встаёт.

Приложив усилие, я отрываю от верхней части ноги краба, который всё же решил не оставаться без добычи, и забрасываю его в море.

— Краб, — поясняю я. — Больно ущипнул. Так на чём мы остановились?

Гилберт всё ещё ошеломлённо смотрит на меня, но вдруг на его лице появляется широкая улыбка, а затем он хохочет. Глядя на него, я и сам начинаю смеяться.

— Ладно, — говорю я. — Рассказывай, как ты жил все эти годы.

Я коротаю вечер в своей комнате в компании большой кружки чая (да, всё верно, именно чая) и потрёпанной книги «Сказки четырёх королевств».

Снаружи сгущаются синие сумерки. Хоть вечера довольно прохладные, но я не закрыл окно, и оттуда доносится спокойное дыхание моря.

«Сказки» не очень занимают меня, и я едва ли уже вижу, что читаю, погрузившись в мысли о сегодняшнем разговоре.

Для Гилберта всё устроилось не так уж плохо. Хоть мы и старались скрыть его сущность, но о том знал мой отец, знал король Эвклас (пришлось предупредить, что за гостей он принимает), и как-то это разошлось по придворным, а затем вышло за пределы их круга. А я даже не предполагал, что по королевствам гуляет сильно приукрашенная история о том, как юный и прекрасный колдун спас непутёвого принца (просто нелепо, прекрасный из нас двоих — это ведь я). Да и от кого бы я это услышал, если с простыми людьми не общался, а окружение старательно молчало.

В течение долгих месяцев мои спутники по прошлому приключению изучали колдовские книги, пытаясь самостоятельно, без наставников, узнать хоть о чём-нибудь. А бедная Нела, как оказалось, даже и не умела читать, и ей пришлось учиться сперва самым простым вещам.

Но она, как поведал Гилберт, была очень старательна и в скором времени запомнила столько всего, что теперь, пожалуй, даже и его обогнала в успехах. Хотя он ведь знает так много бесполезной ерунды — даже и не представляю, кто мог бы знать больше.

Сейчас на попечении Нелы остаются двое мальчишек и одна девочка, причём последнюю заботливо привели родители и испросили позволения её навещать. Люди стали куда меньше бояться колдунов.

Гилберт сказал, что Кайя — травница из окрестностей Холмолесья, которая однажды спасла мне жизнь — тоже перебралась в Мёртвые земли. Её упросила Нела, которая хотела овладеть, помимо колдовских, и обычными человеческими знаниями. Так что добрая целительница теперь жила с ними.

А ещё к ним неожиданно прибилась прачка из Царь-Лодочки. Бедная девушка росла сиротой и странности свои тщательно скрывала, а когда подросла, стала зарабатывать на жизнь стиркой белья. Обладая тем же даром, что и Нела, она могла согревать руками воду, что облегчало и ускоряло работу. Прежде бедняжка и помыслить боялась о том, чтобы отправиться в Мёртвые земли — полагала, что колдуны занимаются лишь чёрными делами — но теперь осмелилась.

За нею пришёл (и остался) её суженый, который был совсем не колдуном, но зато великолепным плотником, и его умение весьма пригодилось. Там стряслась какая-то душещипательная история вроде того, что девушка считала себя недостойной любви, но герой её грёз, чудом преодолев непроходимые топи, заявился, весь в тине, и наотрез отказался уходить. Пришлось приютить и его.

Так что поселение в Мёртвых землях потихоньку росло, но, разумеется, не всё было просто. Хоть отношение к колдунам и смягчилось, немало людей ещё испытывало по отношению к ним ненависть и страх. Потому, как объяснил Гилберт, поступок моей сестры и был очень рискованным. Король и королева Островов оказались первыми правителями, которые открыто попросили колдуна из Мёртвых земель об услуге. И потому и королевской семье, в том числе и мне, и Гилберту сейчас стоило быть очень осторожными, чтобы не случилось ничего непредвиденного, что могло бы вызвать неудовольствие народа.

Я бросаю книгу на ковёр, встаю, чтобы закрыть окно, и улыбаюсь. Гилберт сейчас находится в постоялом дворе «Рак-отшельник», во дворце он наотрез отказался останавливаться, но завтра мы с ним непременно увидимся.

Ночью мне снится чудесный сон о том, как я отправился в морское путешествие, где был капитаном, открывал новые земли и несколько раз спасал непутёвую команду от ужасных бедствий.

Утром удивлённая сестра впервые за долгое время застаёт меня уже проснувшимся.

С Гилбертом мы встречаемся на верфи возле мастерской. Он приветствует меня и Сильвию, а затем мы все заходим внутрь.

Мастеровой, раздувшийся от гордости, показывает нам детально проработанное деревянное изображение жабы, почему-то крылатой.

— Это ещё что такое? — хмурится моя сестра, и мастеровой сникает.

— Так это ведь... дракон, по вашему приказу...

— Что же ты, драконов не видел? — Сильвия явно старается сдержать негодование. — В книгах бы поглядел. Это ведь жаба самая настоящая!

Мастеровой опускает голову.

Сестра поворачивается ко мне.

— Что ты смеёшься? — возмущается она. — Корабль будет называться «Белый дракон», и нам нужна носовая фигура дракона!

— Раз носовая фигура уже готова, почему бы не назвать корабль «Крылатая жаба»? — предлагаю я и на всякий случай быстро отступаю.