— Ваш? А мы ведь его с утра видели, он к нам заходил, — вспоминает Ика. — Куда ж он мог пойти, один-то? Мы ж им всегда наказываем не ходить в одиночку.

И тут я понимаю, куда.

Я рассказываю клыкастым, что Тео хотел добыть для Теодора красивый камень. И учитывая, какие вещи он прихватил с собой, именно туда он и отправился, в тайное место.

Они ахают и охают, но Ика быстро разбирается, что делать — она приказывает Бурку взять верёвку и фонарь и отправиться к провалу вместе с Браданом и ещё одним крепким клыкастым. Остальным она запрещает идти, чтобы не создавать ненужную толкотню.

По счастью, в тайное место ведут разные дороги, а то ведь по Дырявой тропе эти крепыши бы не пробрались.

Мать пропавшего мальчика тоже рвётся пойти, но Ика удерживает её.

— Сиди! — припечатывает она. — Если всё хорошо, то ты там не нужна, а если что случилось, только мешать будешь своими причитаниями.

Ожидание тянется долго, но вот наконец из чащи выбирается Брадан. Одного взгляда на его убитое лицо становится достаточно, чтобы понять: произошла беда.

— Сорвался он, — тихо говорит моряк, и ясно, что он совсем не рад приносить такие новости.

Следом за ним идёт бледный Бурк, осторожно неся на руках маленькое окровавленное тельце сына. Третий клыкастый, опустив голову, идёт чуть поодаль, неся инструмент.

— Сыночек мой! — бросается вперёд несчастная мать. — Он жив?

— Дышит, — тихо отвечает ей отец.

— Разойдитесь все! — кричит Ика. — Живо приготовьте постель в общем доме, несите его туда!

В большом доме быстро устраивают удобное местечко для маленького Тео. Туда сразу же набиваются чуть ли не все жители поселения, но старая Ика прогоняет их. Конечно, о том, чтобы пойти в Город, уже не может быть и речи.

Я сажусь у стены дома и не нахожу себе места. Ведь это я, дурак, рассказал мальчику, как добыть осколок камня! Без этого ему бы и в голову не пришло спускаться в провал на верёвке. Как я только мог? Рассказать такое ребёнку — всё равно что столкнуть его с горы своими руками!

— Ты чего? — толкает меня в плечо Гилберт. Я не понимаю, о чём он спрашивает, но тут он тянет к себе мою руку. Оказывается, я прокусил её до крови.

— Это всё из-за меня, — признаюсь ему. — Мальчик поделился со мной, что хочет подарить красивый камень Теодору, а я, болван, подсказал ему спуститься на верёвке. Зачем я это ему сказал? Что теперь, он умрёт?

— Тише, тише, — друг садится рядом, обнимая меня за плечи. — Говорят, он упал на уступ, может быть, невысоко. Не вини себя, ты не мог знать...

— Я должен был знать! Да я же и сам был таким, как он! Вечно лез куда не следует, стоило мне только узнать о том, как это можно сделать!

— Ты и сейчас такой, — хмыкает Гилберт.

— А ты не мог бы... — я даже не сержусь на него, потому что мне в голову приходит идея, — не мог бы ты что-то придумать, чтобы его вылечить?

— Нет, что ты, — огорчённо отвечает мой друг. — Я не умею лечить и не рискну выдумывать заклинания. Ты же сам рассказывал, помнишь, какая чушь выходила у Неро? Не хватало ещё, чтобы я что-то сделал не так и мальчик пострадал ещё сильнее.

— Но мы очень хорошо всё обдумаем! Прошу, хотя бы попробуем! — умоляю я, но он лишь грустно качает головой.

— А может быть, Мари смогла бы помочь? — появляется у меня новая надежда. — Давай посоветуем отнести мальчика к ней!

— Что ж, может, Мари, — хмурит густые брови Гилберт. — Или даже Марлина попросить... он, конечно, не самый приятный человек, но мне кажется, всё же не тот, кто бросит ребёнка в беде.

Но когда мы заходим в дом, то понимаем, что маленький Теодор уже не перенесёт этого пути. Повязки вокруг его головы насквозь пропитаны кровью, которая не унимается. Он тяжело, с хрипом дышит, и при каждом выдохе на губах лопаются красные пузыри.

— Мой... камень... — едва слышно шепчет он, беспокойно ощупывая лапкой покрывало. — Камень... для Теодора...

Мать и отец плачут, стоя на коленях у изножья постели. Старая Ика, поджав губы, протирает влажной тканью лоб малыша. Она оборачивается к нам с лицом, полным боли и тревоги.

— Мы попробуем помочь, — внезапно решается Гилберт. — Я не знаю, получится ли, но, кажется, терять уже нечего.

Мы все глядим на него с надеждой. Отец и мать отступают, освобождая место у постели, и Гилберт тянет меня за руку, вынуждая сесть рядом с ним.

— Что делать-то собрался? — хмуро интересуется Ика.

— Искать слова, — отвечает ей Гилберт, внимательно оглядывая маленькое тельце. — А ты, Сильвер, будешь мне подсказывать, если что.

— Я готов, с чего начнём? — тороплю его я.

— Погоди, дай немного подумать... Мне кажется, у него точно сломаны кости, давай с этого и начнём.

Гилберт осторожно кладёт руки на маленькое вздрагивающее тело.

— Станьте на место, обломки костей, слившись в одно из разбитых частей, — начинает он.

Мне кажется, для начала неплохо, но бедный малыш страшно кричит, а затем обмякает.

— Что ты сделал? — бросается на Гилберта мать ребёнка.

— А ну, не мешай! — неожиданно ловко перехватывает её старая Ика. — Посмотри, у него рука и нога встали на место! Бурк, уведи свою женщину за дверь, и чтобы не показывались здесь, пока я сама не позову!

Клыкастый тут же встаёт, повинуясь приказу старухи. Он поднимает жену с пола, нежно обхватывает её за талию и выводит. Та рыдает, уткнувшись мужу в плечо, но не спорит.

— Давай дальше, — говорит Ика, обращаясь к Гилберту. — Мальчик потерял много крови, одними костями делу не поможешь.

— Кровь, — задумывается ненадолго Гилберт. — Что, если «в прежние русла сворачивай, кровь»? Сильвер, какая есть рифма к слову «кровь», живо!

— Морковь, — моментально выпаливаю я. — «Пусть на локтях зацветает морковь»! Лишь бы остался жив, а локти как-нибудь поправим!

— Сильвер! — рычит мой друг, гневно сдвигая брови. — Мне нужно что-то более нормальное!

— Роза ветров! Тканьё ковров! Злая любовь!

— Я тебе сейчас покажу такую любовь!..

— Покров, — пищу я, уклоняясь от кулака.

— Подойдёт, — и Гилберт вновь кладёт руки на тело мальчика, закрывает глаза и произносит, немного помедлив:

— Целостным делайся, каждый покров,

в прежние русла сворачивай, кровь,

снова срастайтесь, исполнившись сил,

тонкие корни разорванных жил...

На наших глазах раны маленького Тео начинают затягиваться. Ика отодвигает полотно, прикрывающее лоб мальчика, и мы видим, что кровь перестаёт течь, запекается, а вскоре и рассечённая кожа срастается, не оставляя рубцов. Малыш всё ещё остаётся очень бледным, но мы видим, что он дышит.

— Боль, отступи, подари ему сон, — завершает Гилберт. — После, проснувшись, он будет спасён...

На щеках маленького Тео проступает краска. Он становится похож на обычного спящего малыша. И хоть он покрыт корками запёкшейся крови, но видно, что она больше ниоткуда не сочится.

— Ну вот, а ты... — начинаю было я, наслаждаясь видом исцелённого ребёнка.

Тут я слышу глухой стук, а вслед за тем — оханье Ики. Обернувшись к Гилберту, я вижу, что мой друг лежит на полу.

— Ты чего? — трясу его я.

— Голова... закружилась... — слабо отвечает он.