Мне кажется, наш путь невыносимо долог. Я уже едва держусь, когда наконец нащупываю пальцами ног каменистое дно. Из последних сил я выбираюсь, вытаскиваю Гилберта, и мы падаем у кромки воды.

Леон сидит всё там же, сматывая удочку. Он не спешит подходить.

— Помоги! — прошу я его, пытаясь встать.

Затем наклоняюсь над телом Гилберта, поворачиваю на бок, чтобы вытекла вода, если он её наглотался. Но ничего не течёт.

Я вновь поворачиваю его на спину, давлю на грудь, но это не помогает. Переворачиваю на грудь и бью кулаком по спине. Переворачиваю на спину и решаю вдохнуть ему воздух в рот, но в этот момент глаза Гилберта открываются.

— Ты чего? — хриплым голосом спрашивает он, упираясь мне в грудь.

— Откачать тебя пытаюсь, раз уж ты утонул! — поясняю я сквозь слёзы.

— Я... утонул? — и он принимается смеяться, закашливается, снова смеётся.

— Ничего смешного! — злюсь я.

— Прости, но это очень смешно. Я не тону.

— Что значит «я не тону»?

— Долгая история. Если в двух словах, у меня особые отношения с водой, как у Нелы с огнём.

К нам подходит Леон. Удочка с бантом закинута за плечо, в руке ведро.

— Ну что, пойдём? — спрашивает он, высовывая длинный язык и почёсывая им за ухом. — Пирожки закончились, значит, сегодня больше никого не будет.

— Леон, прошу прощения, — вежливо спрашиваю я, — кто ты такой?

— Я рыбак, — так же вежливо поясняет он.

— А...

— Есть ли поблизости какое-то поселение? — перебивает меня Гилберт.

— Ну разумеется, — кивает Леон и почёсывает языком бровь. — Город.

— А как он называется?

— Город, — повторяет наш странный собеседник. — Если вы из тех, кто любит длинные названия, можете звать его Город-на-Счастливом-Побережье. Всё вокруг, — он обводит рукой, — Счастливое Побережье. Конечно, не считая Клыкастого леса.

— Город находится в той стороне? — уточняю я и указываю направление, куда ушли Брадан и Бартоломео.

— О нет, там Клыкастый лес, — говорит Леон.

— Туда ушли два человека, с которыми мы плыли, — укоряю я его. — Почему же ты их не остановил?

— А зачем? — удивляется рыбак. — Им не нужно в Город. Человеку-птице, — он указывает на меня, — нужно. Человеку, который не тонет, тоже найдётся место в Городе. А те двое обычные, им и вовсе не место на Беспечных Островах.

— Человеку-птице, значит, — кряхтит Гилберт, пытаясь встать на ноги.

Мы с Леоном подхватываем его и медленно бредём по дороге, посыпанной песком. При этом мне кажется, что земля под ногами продолжает раскачиваться, будто палуба.

Путь до Города оказывается неблизким. Когда вдали показываются очертания домов, Гилберт уже совершенно слабеет, едва переставляет ноги. Остаток пути мы с Леоном тащим его на себе. Леон пыхтит от напряжения, удочка и ведро мешают ему, но он не соглашается их оставить.

— Это мои рабочие инструменты! — возражает он. — Без них я не смогу быть рыбаком!

Город располагается на большом холме и начинается с площади. Она вымощена камнем и по периметру обсажена цветами. В центре возвышается невысокое, но раскидистое дерево. Его ветви густо увешаны разноцветными бумажками.

С вершины холма, как ручьи, стекают улочки. Две из них впадают в площадь. Если верить указателям, улочки эти зовутся — Левая и Правая. Они тоже вымощены камнем и так узки, что балконы домов почти соприкасаются.

Здесь много цветов — они растут и у стен, хотя там почти нет места, и в многочисленных горшках, которые стоят на балконах или свисают с них, и на наружных подоконниках. Это всё простые цветы, которые можно найти не в богатых садах, а на лугах: ромашки, маки, колокольчики, васильки. Стены домов окрашены в яркие цвета, но какие-то выглядят свежими, а иные размыты непогодой и покрыты трещинами.

— В Городе есть лекарь? — спрашиваю я у Леона.

— А то как же, — отвечает он. — Вам нужна Мари-без-башмаков.

— Чудесно, и где её найти?

— В башмачной мастерской, конечно же, — сообщает рыбак и указывает рукой.

Мастерская располагается прямо перед нами, на стыке Правой и Левой улочек. «Башмачная мастерская Мари» — гласит вывеска, очертаниями напоминающая длинный ботинок, подвешенный на двух цепях.

У входа расставлены цветы, вместо горшков рассаженные в старые заношенные сапоги и туфли. В зелёной двери прорезано зарешёченное окошечко, под которым также болтается башмак с одинокой ромашкой.

— Вы идите к Мари, а мне пора домой, — говорит Леон. — Я должен напечь пирожков на завтра.

Он машет худой рукой и удаляется по Левой улочке, почёсывая языком ухо.

Я волоку Гилберта к двери, стучу и открываю, не дожидаясь ответа. Затем кое-как затаскиваю друга внутрь.

Половину небольшого помещения (левую) занимают прилавки с обувью. Здесь, как я вижу, найдётся желаемое на любой сезон, размер, вкус и цвет. Свет из единственного окна падает именно туда, на прилавки, потому взгляд сразу цепляется за пёстрый и причудливый товар. О, вот бы Сильвию сюда! Представляю, в какой бы восторг она пришла и сколько бы всего накупила.

Тем временем справа доносится негромкое деликатное покашливание. Обернувшись туда, я вижу немолодую даму с узким лицом и длинными белыми волосами, зачёсанными назад и сколотыми зелёным гребнем. Дама сидит за большим столом, на котором в беспорядке разбросаны выкройки, обрезки кожи, толстые изогнутые иглы, пара колодок, портновские ленты и прочие инструменты. Она шьёт ботинок из кожи сиреневого оттенка.

— Чем могу помочь? — интересуется дама, глядя на нас поверх круглых очков в золотой оправе, украшающих её прямой, правильной формы нос. Тонкие пальцы тем временем не прекращают работу.

— Нас привёл Леон, рыбак, — поясняю я. — Меня зовут Сильвер, а это мой друг, Гилберт. Ему нужна помощь, он ранен и потерял много крови. Леон сказал, вы сможете помочь. Ведь вы и есть Мари?

— Что ж, конечно, смогу, — кивает хозяйка мастерской. — Неси его туда, за зелёную занавеску, и клади на кровать.

За занавеской располагается небольшая чисто выбеленная комната с окном, выходящим на Правую улочку. Напротив входа — небольшой кирпичный камин с вычурной решёткой, слева — ещё один занавешенный проём, справа у окна — единственная кровать, на которую я и укладываю Гилберта.

— Готово, — я говорю громко, чтобы хозяйка услышала из другой комнаты. — А не страшно, что мы заняли вашу кровать?

Раздаётся негромкое поскрипывание, и Мари въезжает в комнату в бочке на колёсиках, на вид бронзовых — впереди два небольших, а сзади два покрупнее, которые она вращает руками. Я слышу отчётливый плеск жидкости.

То, что я прежде принимал за высокую спинку стула, оказалось частью бочки. До пояса Мари одета в строгое платье зелёных оттенков с высоким воротником, от пояса её скрывает бочка из тёмного дерева, украшенная резьбой.

Впереди приколочена удобная полочка, на которой хранятся нитки, иглы и лежит недошитый башмак. Тут же на гвоздиках подвешены ножницы, портновская лента, карандаш на цепочке.

— Эта кровать не для меня, так что ничего страшного, — говорит Мари, и я понимаю, что гляжу на неё непозволительно долго. — Дай-ка я подберусь поближе.