цвета утренней звезды!

На наших глазах трещина затягивается, половинки ствола со скрипом прилепляются друг к другу, ослабевшие ремни сползают вниз. Засохшие ветви сперва становятся живыми, наполненными влагой, затем на них появляются листья, распускаются и опадают цветы, и вот уже тяжёлые светло-жёлтые плоды обсыпают ветки, пригибая их к земле.

— Вот и всё! — довольно потирает руки колдун, блестя очками. — Неро, сообщи-ка Дугальду, что дерево в порядке. А мне нужно вернуться на Холм и поразмыслить, как бы избежать возможного ночного падения звёзд.

— Подождите, — прошу я. — Мы с другом хотели вас отыскать, чтобы поговорить о Теодоре.

— О ком? — тёмные густые брови Марлина взлетают над зелёными стёклами. — Ах, этот неудачник... а зачем он вам? Такой унылый человек.

Тут мой собеседник горбится, опускает уголки рта вниз, прижимает голову к правому плечу и принимается приплясывать на полусогнутых ногах. Руки его при этом болтаются, как плети.

— Бе-бе-бе, — говорит он, оттопыривая нижнюю губу. — Ме-е-е.

Я беспокоюсь и чувствую, что сейчас был бы рад даже появлению Дугальда.

— Ну вот, — произносит Марлин уже нормальным голосом, выпрямляясь. — Как-то так и выглядит Теодор. И сдался он тебе?

— О боги, — говорю я. — Я-то был бы рад никогда его не встречать. Но он нужен моему другу, кстати, я только сейчас задумался, и зачем бы. А ради друга на что только не пойдёшь.

— Ну что ж, — колдун накручивает прядь-пружинку на палец, — сейчас я спешу, но вечером мы можем увидеться на площади. Вы же с товарищем не собираетесь уезжать в ближайшее время?

Не дожидаясь ответа, он громко смеётся, разворачивается и уходит. А я хочу немедленно рассказать об этой встрече Гилберту, только прежде него натыкаюсь на Дугальда, и мне приходится полить ещё два дерева, прежде чем этот жестокий человек объявляет, что дневная работа окончена и все могут быть свободны.

— Ты представляешь? — прыгаю я перед Гилбертом, когда мы возвращаемся в Город.

Вместе с нами идёт немало других работников, только не Дугальд — тот будет уходить последним, всё проверив, всё оглядев.

— Да, просто удивительно, — отвечает мне друг. — Носок в кармане, кто бы мог подумать. Но разве можно так вольно обращаться с заклинаниями, да ещё и выдумывать их самостоятельно? От этого могут случиться разные беды!

— А ты никогда не пробовал что-то придумывать сам? — спрашиваю я у Гилберта.

— Мне бы и в голову не пришло, — возмущённо фыркает тот. — Есть книги, написанные умными людьми. Нужно учить то, что уже существует, а не придумывать что попало.

— Но ведь и то, что уже существует, тоже когда-то кто-то придумал, — возражаю я. — Ах да, я всё хотел тебя спросить — а почему, собственно, ты загорелся желанием найти принца Теодора, да ещё так сильно, что заплатил Бартоломео и Брадану?

Гилберт слегка розовеет и отводит взгляд.

— Это... — начинает было он. — Понимаешь, я ведь сперва почти ничего о нём не знал, но когда все части истории слились воедино и я понял, что его можно найти...

— А, понимаю! — радуюсь я. — Это ведь невероятно здорово, просто потрясающе — найти человека, которого долгие годы все считали погибшим, да не просто человека, а принца! Какой поворот истории! Те, кто его отыщут, станут героями!.. Ну всё, мне снова стало обидно, что ты не хотел меня брать с собой.

Мой друг вздыхает, хочет было что-то сказать, но машет рукой.

Мы доходим до города в молчании, а затем спешим в гостиницу, чтобы освежиться и сменить одежду.

Теванна показывает нам небольшое здание, расположенное за гостиницей, на крыше которого установлены баки для сбора дождевой воды, и приказывает много не тратить — дождей давно не было. Мы с наслаждением моемся в тёплой воде, нагретой за день, а затем с таким же наслаждением едим. На обед у Теванны жаркое с картофелем.

С балкона мы видим, что на площади начинает собираться народ. Я поспешно доедаю и бегу к Мари, так как хочу попросить у неё бумагу и чернила, а Гилберт сообщает, что собирается немного отдохнуть. Мне хочется тоже подвесить к дубу пару записок, как это делают горожане, только я не уверен, стоит ли теперь что-то писать дедуле Йоргену или он обойдётся.

Поразмыслив, всё-таки решаю проявить великодушие.

Выйдя на площадь, я вижу, что мой друг уже там — он помогает нашей хозяйке вынести и расставить диванчики и стулья. Не очень-то ему удалось отдохнуть.

Когда он вновь скрывается в здании гостиницы, я быстро подвешиваю свои записки, в которые загодя продёрнуты нитки, к нижним веткам.

— Сильвер, — незаметно подкравшаяся Ричил берёт меня под руку, — не поможешь ли вынести из моего дома пару стульев?

Я по глупости соглашаюсь, но как только я оказываюсь у неё в доме, старушка забывает о стульях и пытается напоить меня чаем, угощает вареньем, показывает недавно сделанные вышивки и то и дело поглаживает по плечу. Я уже готов прыгнуть в окно, но тут, по счастью, в дом заглядывает Теванна и просит нас поторопиться. Она хмуро стоит у двери, пока я не выхожу со стульями, и Ричил приходится отступить. Я чувствую, что люблю Теванну.

С тяжёлым грохотом откуда-то из-за гостиницы тащат помост. Он мокрый и выглядит знакомо. Ах да, ведь это стоя на нём я сегодня мылся.

И вот помост установлен. Люди усаживаются, заполоняют всю площадь. Кое-кто переговаривается, со всех сторон доносятся смешки. У помоста тихо играет на скрипке человек с унылым длинным лицом. Его тёмные волосы связаны в хвост, переброшенный через плечо, а когда он поворачивается боком, я вижу у него пониже спины ещё один такой же хвост, похожий на конский.

Я нахожу себе место недалеко от Гилберта, на самом краю площади. Рядом со мной сидит Альдо, а чуть позади — Мари в своей неизменной бочке. Она шутит насчёт того, что ей не требуются стулья и лавки.

И вдруг голоса смолкают как по команде. Толпа расходится, скрипя стульями, и к помосту проходит важный Дугальд в белом костюме. Он кого-то тащит за собой.

— Добрый вечер, горожане! — громогласно здоровается садовник и размахивает свободной рукой. Я узнаю того, кого он держит за шиворот — это же Гастон. — Счастливого Пятого дня! Объявляю вечер открытым!

Народ ликует.

Скрипач выдаёт долгую печальную трель.

— Первым делом, — продолжает Дугальд, — нам опять нужно обсудить плохое поведение Гастона.

Он трясёт беднягу за плечи.

— Гастон, мы все прежде жили в других местах, где выживали как могли. У многих за плечами прошлое, о котором не хочется вспоминать. Правда, люди?

— Правда! Правда! — слышатся крики тут и там. Среди тех, кто кричит, я с удивлением вижу и Теванну.

— Но здесь, Гастон, всё по-другому. Тут мы честно трудимся и живём в мире и согласии. Ты согласен с тем, что так жить намного приятнее?

Голос садовника становится медовым и мягким.

— Согласен, — кивает Гастон и жалко улыбается.

— ТОГДА КАКОГО РОЖНА!.. — рявкает Дугальд.

Ближайшие к помосту люди зажимают уши, с дуба опадает с десяток листочков, скрипка ноет сама по себе. Гастон съёживается, прикрывая лицо руками (но прятать лицо в ладонях непросто, если одна из них прозрачная).

— ...какого рожна, — вновь возвращается оратор к прежнему тону, — ты пытаешься красть товары? Ты что, не понимаешь, что можно просто подойти и взять, что нужно? Ты же вроде работаешь на строительстве домов, значит, честно заслуживаешь...

— Ленится он! — выкрикивает кто-то из задних рядов. — Отлынивает от работы!