Я послушно уступаю ей дорогу, она подъезжает и берёт руку Гилберта своими тонкими белыми пальцами.

— Сшивать кожу я умею, — довольно говорит хозяйка мастерской, когда разрезает повязки и рассматривает раны. — Разведи-ка пока на кухне огонь да согрей воды в большой кастрюле.

Она вдевает шёлковую нить в кривую иглу и немного привстаёт, чтобы удобнее было шить. Готов поклясться, что вижу в бочке хвост, свёрнутый кольцами. Мари покашливает, не оборачиваясь, и я вспоминаю, что меня отправили на кухню.

Кухня расположена за занавеской, украшенной узором из волнистых поперечных полос. Цветом полосы напоминают морскую воду. Стены кухни такие же чистые и белые, как и в комнатке.

Слева от входа я нахожу небольшую печь, сложенную из кирпичиков, с потемневшей металлической поверхностью сверху. Справа к печи пристроен столик, под ним сложены аккуратные поленья. Во всю ширину стены тянется окно, и я, подняв глаза, вижу зелёный дом напротив. Оттуда на меня глядит круглолицая старушка с оттопыренными ушами и с таким курносым носом, что кажется, будто он прижат к невидимому стеклу.

Она машет мне, и я тоже дружелюбно машу ей в ответ. Затем я замечаю, что второй рукой старушка расчёсывает седые кудри, третьей протирает окно, а четвёртой поливает цветы на подоконнике.

Моя улыбка немного меркнет, и я принимаюсь искать, чем бы разжечь печь. Если бы здесь хоть что-то уже горело, хотя бы лампа какая-нибудь!

Мари тихонько напевает за спиной. Я нахожу кастрюлю на полке справа, наполняю её водой из ведра, ставлю на печь и наконец сдаюсь.

— Мари, — зову я. — Я не знаю, как разжечь огонь.

Пение прерывается. Раздаётся скрип, и хозяйка въезжает на кухню. Она берёт какой-то невзрачный камешек у печи, а затем ещё что-то, издающее металлический звон. Наклонившись ниже, Мари ударяет этими предметами друг о друга, высекает искру, и шишки и сосновые иголки в горниле печи принимаются тлеть.

— Теперь подбрось дрова, — говорит мне она, — только не клади сразу много, не затуши огонь.

Из соседней комнаты доносится стон Гилберта, и Мари поспешно выезжает туда, по пути начиная напевать мелодию без слов. Стон затихает.

Вскоре вода закипает. Вновь приезжает Мари, берёт с полок баночки и мешочки с какими-то травами, готовит отвар. От помощи она отказывается, потому я выхожу к Гилберту.

На его руках теперь аккуратные, чистые повязки. Он сладко спит и даже слегка улыбается.

Чуть погодя хозяйка мастерской возвращается в комнату. По её просьбе я приподнимаю друга, который наконец открывает глаза, и Мари поит его из деревянной чашки.

Затем она манит меня пальцем, и мы выходим в мастерскую. Гилберт крепко спит — сон вновь его сморил, стоило только выпить отвар.

— Расскажи-ка, зачем ты здесь, — Мари глядит на меня поверх очков зеленовато-карими глазами, в то время как её пальцы вновь порхают над башмаком.

— Совершенно не представляю, зачем, — развожу я руками.

— Что ж, это отличная причина для того, чтобы оказаться на Беспечных Островах, — улыбается хозяйка мастерской.

Она кладёт перед собой кусок кожи, затем накладывает выкройку поверх него и обводит контуры, по-прежнему не отрывая от меня взгляда.

— Как это вам удаётся? — изумляюсь я.

— Что именно?

— Вот это. Работать не глядя.

— Это оттого, что я занимаюсь любимым делом, — улыбается Мари. — Такое всегда удаётся легко.

— А почему... хотя, пожалуй, не моё дело...

— Почему башмаки? — догадывается мастерица. — Такая уж у меня была мечта с юных лет. Несмотря на то, что жила там, где не носили обуви, и сама никогда не могла её носить. А может, не несмотря, а именно поэтому. Мечта — она всегда должна оставаться чуточку недостижимой, даже когда воплощается. Да ты садись, вон там скамеечка у окна. И подбери себе какие-нибудь ботинки, что же ты босиком.

В этом необычном месте я и вправду забыл, что одет лишь в простыню.

— Простите, Мари, не могу взять ботинки. Мне нечем заплатить.

— Возьми просто так, мне будет приятно, — улыбается она. — А что касается платы, если уж настаиваешь, дела у меня всегда найдутся. Я не очень-то люблю подниматься по улочкам, а надо бы отнести пару заказов.

— Согласен, — говорю я и принимаюсь рассматривать полки.

Ботинки выглядят весёленькими и яркими. Мари в каждой паре использует не меньше двух цветов. Вот голубые с язычком-облаком и носком-солнцем. Вот искусно вырезанные из зелёной кожи разных оттенков, будто сшитые из ажурной листвы, с деревянной подошвой. Вот тёмно-сиреневые, как полуночное небо, расписанные звёздами и кометами.

Наконец моё внимание привлекает серая пара, выглядящая не такой броской. У этих ботинок шнурки, швы и подошвы цвета василька. Я примеряю, и они садятся как влитые.

Тем временем хозяйка мастерской подъезжает сзади, и я чувствую её руку на своих волосах.

— Сиди смирно, — просит она.

Я слышу щелчки ножниц.

— Так-то лучше, — наконец сообщает Мари. — И не посещай больше того, у кого ты стригся в последний раз. Если у этого человека и есть таланты, они лежат в другой области. Ну-ка встань, дай на тебя поглядеть.

Я послушно встаю и поворачиваюсь влево-вправо, принимая торжественные позы.

— Тебе осталось только подобрать костюм, — довольно произносит Мари и вновь берёт недошитый башмак. — У дедули Йоргена. Как раз занесёшь ему свёрток от меня, а то ведь я думала, как бы передать. Мне подниматься наверх трудно, а он не может спуститься, потому что на днях умер.

— Умер, но костюм мне продаст? — уточняю я.

— Конечно, — кивает хозяйка мастерской. — Даже не сомневайся.

— Мари, — говорю я умоляющим голосом. — Мари, что это за место?

Мастерица долго смотрит на меня поверх очков, не прекращая работу.

— Это место для тех, кто не мог найти своё место в других местах, — говорит она наконец. — Кому нигде не было места. Кто чувствовал себя неуместно. Здесь самое то.

— И что за народ здесь живёт? К примеру, Леон, почему он рыбак, если в его ведре только пирожки?

— О, Леон очень одарённый рыбак, — Мари приподнимает брови. — Он всегда чувствует, откуда ждать улова. Сегодня он привёл вас. Иногда улов есть, иногда нет, но в любую погоду Леон сидит на берегу с тёплыми пирожками. Он и меня однажды принёс. Без него не было бы Города.

— Ох, что-то у меня в голове не всё укладывается, — сознаюсь я.

— А ты укладывай постепенно, — советует моя собеседница. — Твой друг уже в порядке, у тебя есть башмаки, но нужен костюм. Потому сейчас ты пойдёшь по Правой улочке к вершине холма. Когда минуешь Кошачий дом, значит, уже скоро. Слева увидишь мастерскую Йоргена. Передашь ему вот это, скажешь, от Мари, — она наклоняется, достаёт из стола свёрток, перевязанный бечёвкой.

Я беру свёрток и выхожу на улицу.

Первым делом меня тянет на площадь. Я рассматриваю дерево в центре, это оказывается дуб. На цветных бумажках, подвешенных к веткам, написаны записки.

«У Альдо красивые глаза», — гласит одна из них.

«Ричил, мне нравятся твои причёски с цветами», — написано на следующей.

«Мари, твои цветочные горшки такие забавные, всегда ими любуюсь», — вижу я на третьей.

«Дидуля ёргин все тибя неновидют», — бросается в глаза четвёртая. А я уж было подумал, что жители Города оставляют друг другу только приятные послания.