На площади собирается народ. Кто-то прогуливается у дуба, кто-то сидит на лавках. Некоторые читают записки, а кто-то подвешивает новые.

— Мари, добрый вечер! — кричит знакомая мне старушка, которую я видел в окне.

Она сидит на скамье недалеко от нас и верхней парой рук вяжет небесно-синюю шапочку, а нижней — шарф цвета весенней листвы. Седые кудри старушки густо украшены цветами.

— Здравствуй, Ричил, — дружелюбно откликается наша спутница.

— Не познакомишь со своими кавалерами? — игриво спрашивает старушка, и на щеках её играют ямочки.

— Это Сильвер, — указывает Мари на меня, — а это Гилберт. Они недавно прибыли, потому мы идём к Теванне.

— У меня чудесный, большой дом! Я буду рада приютить гостей, да и мне будет не так одиноко, — немедленно предлагает наша новая знакомая, хлопая ресницами. — Может быть, обойдёмся без Теванны, а, мальчики?

— Ты так добра, — улыбается Мари, — но нужно ведь и Теванне чувствовать себя полезной. Не зря же она держит гостиницу.

— Но может быть, я возьму хоть одного? — упрашивает Ричил.

Оставив вязание на скамье, она подходит ближе и ласково проводит пальцами правых рук по моему плечу.

— Я ужасно храплю, — доверительно сообщаю ей я. — И хожу во сне. Хожу — и храплю.

— Как мило, — улыбается мне старушка, склоняя голову к левому плечу.

— А ещё, знаете, — понижаю голос до шёпота, — животом маюсь!

— У нас так много общего, — заливисто смеётся Ричил. — Будет что обсудить.

— Но это всё потому, что я ем нитки, — прибегаю я к последнему средству и для убедительности плотоядно кошусь на пушистые клубки.

— Ах, правда? — хмурится моя собеседница. Она отступает на шаг и тоже оглядывается на вязание, оставшееся на скамье. — Как жаль, — и она отступает ещё на шаг. — Мне будет очень вас не хватать, надеюсь, вам будет уютно у Теванны.

— Спасибо на добром слове, — киваю я, и мы движемся дальше.

Гостиница Теванны расположена слева от зелёного дома Ричил и примыкает к нему стеной.

«Падший жёлудь» — гласит вывеска. Здание состоит из трёх этажей, над первым — широкий балкон, где стоит пара столиков. Балкон поддерживают стволы трёх колонн, капители которых украшены лепниной в виде дубовой листвы.

Похоже, здание когда-то было окрашено в зелёный и коричневый, но сейчас остались лишь слабые намёки на прежние оттенки. В потемневшей штукатурке там и сям виднеются морские раковины, а в местах, где она облупилась, проглядывает серый камень, в трещинах которого растёт мох. Вдобавок к этому на выступах стен и колонн топорщится трава. На мой взгляд, так дом выглядит даже интереснее.

— Вы уж извините, мальчики, но дальше без меня, — говорит Мари, когда мы оказываемся у входа. — Не очень-то я люблю двери и пороги. Лучше прогуляюсь по площади.

Мы благодарим нашу спутницу, прощаемся с ней и входим в гостиницу.

У стойки вполоборота, спиной к нам стоит массивная дама и что-то протирает. Она оборачивается на стук двери, и крепкие зубы — один золотой — сверкают в широкой улыбке. Первым делом в глаза бросается её могучая грудь, с трудом умещающаяся в вырезе платья, и какое-то время я раздумываю над тем, нарумянена ли эта грудь или мне кажется.

На груди лежат две толстых каштановых косы. Когда удаётся поднять глаза повыше, я понимаю, что в косы заплетена борода этой дамы. На голове у неё невообразимо высокая и сложная причёска, также украшенная множеством кос (Неле бы понравилось), и по три золотых серьги в каждом ухе. Тёмные глаза насмешливо глядят на меня, густая бровь приподнята, и, кажется, я слегка краснею.

Пока я стою столбом на пороге, Гилберт уже подходит к хозяйке гостиницы и вежливо здоровается. К счастью, он отвлекает внимание Теванны от моего недостойного поведения. И когда я подхожу ближе к ним, он уже успевает договориться и об ужине, и о комнатах для нас.

— Большое вам спасибо, — благодарит он хозяйку. — Мы поднимемся наверх.

Миновав лестницу со стёртыми ступенями, мы оказываемся на втором этаже. Нам отведены две комнаты с общим балконом — тем самым, который был виден снаружи. Я заглядываю в каждую: на стенах неяркие гобелены, на полах ковры, на кроватях свежее бельё, у кроватей высокие подсвечники. Комнаты выглядят как зеркальное отражение друг друга.

— Ну что, выбрал? — интересуется Гилберт. — Я хочу полежать.

— Мне подойдёт любая комната, — отвечаю я, и мой друг падает на ближайшую кровать.

— Подойди-ка, — говорит он. — Не терпится услышать историю о том, как же ты всё-таки сумел последовать за мной.

Я сажусь у него в ногах.

— Дело в том, что Нела... — начинаю я.

— Надо же, а я всегда считал её такой разумной, — покачивает головой Гилберт.

— Так и есть, — спорю я. — Она была уверена, что ты попадёшь в беду, и так оно и вышло. Если бы не я, разве кто-то помог бы тебе выбраться с корабля?

— Я уверен, что Леон помог бы. Или моряки бы вернулись.

— Или ты бы истёк кровью, — не соглашаюсь я.

— Итак, Нела...?

— Превратила меня в птицу. И отправляла письма, чтобы я летел вслед за ними.

— Что ж, теперь понятно, чем объясняются эти странные письма, — вздыхает Гилберт. — «Сильвер был у нас» — это ещё ладно. Затем я получил «На ужин ели репу», «У Бартли прохудился башмак», «Нынче чудная ночь», и это днём-то. Собирался спросить, всё ли у них там в порядке, но как раз началась буря...

Тут в синих глазах внезапно вспыхивает гнев, Гилберт привстаёт, сердито сдвинув брови.

— О чём она только думала?! — негодует он, ударяя кулаком по покрывалу. — Уж лучше бы предупредила меня! Ты чуть не погиб!

— Не погиб же, так что и говорить не о чем, — скромно говорю я.

— Только чудом! Я увидел тебя в воде, но если бы не капитан, никто и не подумал бы тебя вытаскивать! Как раз тогда сломалась мачта, Бартоломео спускался по ней вниз и с трудом поднялся обратно вместе с тобой. Корабль едва не перевернулся, Брадан настаивал, что мачту лучше обрубить, а мы тянули с этим. Боги, как Нела могла так поступить!

Он раскачивается взад и вперёд, глядя в пустоту. Я уверен, если загляну в его глаза, увижу там картины собственной гибели во всех красках.

— Эй, — негромко окликаю я, — вернись ко мне. Я жив-здоров, даже целее тебя.

Он не слушает.

— Ну что ж, — заключаю я, — мне остаётся только сесть рядом и представить, что не успел тебя спасти и ты истёк кровью.

Я обхватываю колено и принимаюсь раскачиваться взад-вперёд, сделав печальное лицо, но тут же получаю по шее.

— Это не смешно! — сердится Гилберт.

Тут раздаётся стук, но не успеваем мы ответить, как дверь открывается. На пороге возникает Теванна с большим подносом.

— Вот и ваш ужин, — сообщает она. — Я накрою на балконе.

Я спешу придержать дверь, а затем иду следом.

Отсюда открывается любопытный вид на площадь, а вдали виднеется море, которое выглядит спокойным. Вечереет.

— Здешние жители любят прогуливаться вечером, — говорю я Теванне, пока помогаю расставлять тарелки. — Днём город выглядел почти пустым.

— Днём у многих есть дела, — поясняет она и кладёт салфетки. — Ведь чтобы город процветал, каждый должен что-то делать на общее благо. Да и, — понижает голос хозяйка, — мы все из мира, который был к нам не очень-то добр. Оттого мы в большинстве своём привыкли выходить наружу лишь в темноте, когда нас не видно. Здесь никто не насмехается над другими, но старые привычки держат крепко.