Доминика забралась под одеяло, обхватила колени, притягивая их к животу, и закрыла глаза.

Так холодно. И некому согреть.

Кхассер покинул замок сразу после обеда. Оседлал вирту и на полном скаку вылетел за ворота, даже не подозревая, что его провожал грустный взгляд лаами. Она смотрела в окно, чувствуя, как душа снова начинает болеть от одной только мысли, что не увидит его. Не говорить о чувствах можно, но как спрятать их от самой себя, чтобы не цеплялись когтями и не мучали.

Сидеть у себя было невыносимо. Простоная комната внезапно показалась ей тюрьмой, каменным мешком, в котором нет воздуха. Поэтому Доминика собралась и отправилась в лес, но не к Нарве — даже старую травницу не хотелось видеть — а в другую сторону.

Она долго шла по берегу реки, не замечая, что тропа давно закончилась. Обходила тихие заводи, перебиралась по поваленным деревьям через впадающие ручьи, прыгала по камням, через притоки.

Зачем она туда шла — неизвестно. Просто позволяла ногам нести себя вперед, слушала природу, надеясь, что ее голос вытеснит из головы дурные мысли, дышала. И спустя несколько часов выбралась на каменистый отрог над водопадом. Река в этом места становилась уже и злее. Темные потоки бурлили, разбрасывая белые шапки пены и с ревом обрушивались вниз.

Подойдя к самому краю обрыва, Доминика покачнулась и охнула, тут же отпрянув назад.

Так высоко! И страшно…

Кипящая бездна внизу притягивала взгляд, будто душу в плен брала, не позволяя отвернуться. Но почему-то здесь, вдали от любопытных глаз, в окружении нетронутой природы становилось легче.

Ника стояла над пропастью и смотрела вдаль. Петляя среди желтеющего леса, темная лента реки уводила взгляд к горизонту. И казалось, что там, далеко, другая жизнь. Без ревности, обид, и боли.

Там свобода.

Так странно было осознавать, что всего за пару дней Вейсмор потерял свою привлекательность и стал казаться чужим. Нет, Доминика по-прежнему приходила в восторг от суровой красоты природы и улыбалась людям, идущим навстречу, но сам замок теперь угнетал. Едва переступая через порог, она превращалась в маленького встревоженного ежа, и бегом неслась к себе в комнату, моля богов только об одном. Не столкнуться с другой Высшей.

Видеть ее не могла! Это кукольное личико и взгляд трепетной лани. Голос слышать не могла. Он казался шипением коварной змеи, подползавшей все ближе и ближе.

К счастью, все это время ей удавалось избегать встреч. Тиана все чаще пропадала в своей комнате, спускаясь вниз для приема пищи и лишь изредка выходя на прогулку во двор. И почему-то рядом с ней вечно сновала Берта. Доминика уже не единожды наблюдала из своего окна как невеста кхассера неспешно вышагивает по двору, а в паре шагов позади семенит Берта, угодливо отзываясь на каждый жест. То воды принесёт, то рыжую дворовую собачку Пенку отгонит, громко ругаясь и размахивая руками.

Налаживать контакты с жителями Вейсмора Тиана не спешила, держалась обособленно и, как казалось Нике, заносчиво. Может ревность в ней играла или желание очернить соперницу, но везде мерещился подвох.

Чтобы сократить возможность столкновения, Доминика перестала показываться во дворе. Дни напролет пропадала в лазарете, распорядившись чтобы ей, как и остальным лекарям приносили туда еду, а свободное время уходила за крепостные стены, то в деревню где жителям помогала, то в лес, который манил осенним убранством и щедрыми дарами.

Так и спасалась, с каждым днем все больше задумываясь о том, а что дальше? Прятаться все время не выйдет, а жить тенью она не умела и не хотела.

— Ника! — Серхан появился внезапно.

Вот она одна в пустой палате лазарета, а вот он уже рядом, и светлый взгляд пылает решимостью.

— Что случилось?

— Одна из прачек опрокинула на себя чан с кипящим щелоком.

— Ох, — Доминика прижала ладонь к щеке, а потом метнулась к полке, где стояли лечебные зелья, — бедняга.

— Не доведут ее. Кричит, и кожа лохмотьями сползает.

— Не надо никуда вести! — уже выскакивая из комнаты, крикнула она, — я сама приду.

О том, где находится пострадавшая стало ясно еще до того, как Ника добралась до крыла прислуги. Полные страха и боли крики стояли на ползамка.

— Умру я, — стонала пухлая Яра, разметавшись по лавке, — умираю.

— Тише, потерпи!

Вокруг нее метались другие служанки, больше мешая, чем помогая.

— А ну разошлись, — гаркнула на них Дарина, — мельтешите, как мошкара ща болотом. Марш по своим делам.

— Но как же… — запротестовали встревоженные работницы.

— Нечем заняться? Так я мигом вам дел надаю — до ночи не разогнетесь.

Угроза подействовала и девушки поспешно разбрелись по служебным помещениям.

— Ты, — Дарина указала на Берту, которая не успела сбежать, — останься. Помогать будешь.

— Почему я…

— Рот закрыла и подошла, — припечатала Дарина.

— Это противно, — Берта брезгливо сморщила нос, глядя как кожа вздувается кровавыми пузырями, лопается, и сочится сукровицей.

— То же мне фифа. Противно ей.

— У меня другие дела вообще-то

— Пока кзассер или его наместник не отдадут специального распоряжения, твои дела это те, которые я тебе дам.

Спорить с Дариной — себе дороже, поэтому Берта угрюмо насупилась и, не скрывая неприязни, смотрела на пострадавшую. Неумех всяких понабирают, а ей потом возись с ними!

К этому моменту Доминика добралась до них. Выскочила из-за угла, всклокоченная, запыхавшаяся. Только на миг позволила себе остановиться, чтобы перевести дыхание и бросилась к Яре, которая от боли уже провалилась в беспамятство.

— Доминика! — Дарина умоляюще протянула руки, — как хорошо, что пришла. У нас тут…

— Вижу, — Ника на ходу закатала рукава, — воду, уксус. Срочно!

— Что стоишь, как растяпа? — шикнула на Берту, — слышишь, что госпожа сказала!

— Да какая она гос…

— Я высеку тебя, если не пошевелишься, — Дарина даже слушать не стала ее причитания, только грозно кулак под нос сунула, — пошла.

Берта сердито развернулась, трак что юбки вокруг ног взметнулись, и побежала за водой.

— Мы обмыли ее.

— Мало и одежду снять надо.

— Приварилась местами. Страшно трогать.

— Надо! Иначе сколько бы ни лечила, разъест заново, — Ника начала расстёгивать пуговки на лифе. Пальцы жгло и щипало, приходилось саму себя подлечивать, а заодно и Дарине, стягивающей обувь, помогать.

— Не снимем. Нож давай.

Доминика распорола платье от груди до края подола, следом разрезала нижнюю сорочку, и только после этого им удалось полностью раздеть Яру.

— Где вода?!

— Берта! — взревела Дарина, — шевели своей тощей задницей, лентяйка.

— Да иду я, иду, — пыхтела та, волоча два ведра воды и бутылку с уксусом под подмышкой, — фу, она голая!

Ника выхватила у нее одно ведро, плеснула туда немного уксуса и содержимое лечебной склянки, и окатила Яру с ног до головы. На ранах зашипело и запенилось, и Яра сквозь беспамятство глухо стонала.

Ника подождала минуту и окатила чистой водой, смывая гашеный щелок. И только после этого приложила обе руки к чистому месту на боку, ухватила мерцающие нити и рванула что есть мочи, вытаскивая прачку из подступающей темноты.

Сердце, которое уже хотело сдаться, сократилось и принялось разгонять кровь по телу. Раны затягивались на глазах, кожа теряла бардовый окрас и восстанавливалась, и даже прокушенные до крови губы и те стали мягкими и гладкими.

— Все, — Ника отняла от нее руки.

Яра распласталась на лавке. Ее рука безвольно свешивалась вниз, а дыхание было глубоким и размеренным. Спала.

— Сегодня ее лучше не будить. Пусть отдохнет.

— Конечно, пусть спит, — Дарина бережно укрывала чистой простынею свою сырую, но живую подчиненную, — бедная девочка.

— С ней все хорошо будет, — Ника стерла рукавом пот со лба и облизнула пересохшие губы.

Дарина тут же распорядилась: