Марина выныривает из размышлений и пока она застегивает куртку и надевает вязанную шапку, я юрко выскакиваю из машины и огибаю её, чтобы открыть своей принцессе дверь.

— Ты грустная такая… Плохо себя чувствуешь? — всё же не выдерживаю я, глядя как девушка прячет от меня взгляд.

Напряжение витающее в воздухе вполне себе ощутимо физически и от этого совершенно, блин, некомфортно! Было бы легче, если бы она поделилась тем, что так её беспокоит. Но, Марину не проймёшь — она упорно молчит.

— Всё хорошо. — девушка растягивает губы в улыбке, но получается совершенно неправдоподобно. — Покажешь куда идти?

— Д-да… Пойдём. — пропускаю её вперёд, а сам гоняю мысли о том, каким образом попытаюсь разговорить эту молчунью.

Много времени Марине не понадобилось, я успел только оплатить свой наикрепчайший кофе и её горячий шоколад, как почувствовал её присутствие рядом и не ошибся.

— Купишь мне этот блокнот и ручку? — протягивает мне розовое пушистое «нечто» и ручку с каким-то помпоном. — Я деньги в машине забыла…

— Конечно! Посчитайте. — протягиваю кассиру, та бьёт чек.

— Спасибо! — чуть ли не визжит от радости моя красотка.

Как мало ей для счастья нужно! Я же рад уже от того, что настроение у малышки поднялось, сейчас ещё горячим шоколадом закрепим её шаткое душевное состояние и можно будет поговорить.

— А писать ты там что будешь? — спрашиваю кивая на блокнот, когда мы подходим к машине.

— Это секрет! — ухмыляется лиса и прижимает подарок к груди.

Счастливая такая! Глазюки блестят, улыбка до ушей, аж сердце защемило от одного её вида — красивая аж жуть! Люблю видеть Марину именно такой — радостной и беззаботной.

А не такой, какой она была с ним…

Марина

Было бы сейчас светло, я бы первым делом разместилась на заднем сидении, скинула бы кроссовки, подогнула бы ноги под себя и начала строчить собственные мемуары в обалденно красивом блокноте.

А пока остаётся только прижимать свой трофей к груди и следить за тем, как точка нашего местоположения в навигаторе неуклонно движется к месту назначения.

— Долго ещё? — спрашиваю, когда время переваливает за полночь.

— Пару часов до Липецка и около часа до посёлка. — Никита окинул меня сочувствующим взглядом и спросил: — Устала? Как себя чувствуешь? Не тошнит больше?

— Не тошнит… — глухо откликаюсь я.

— Тогда поспи немного, я разбужу когда будем на месте.

Знаю, что он и правда беспокоится, что нет какого-то скрытого смысла в словах, но у меня мурашки по спине табуном побежали, когда Бахчев спросил про тошноту. Чувство такое, что поймали на горячем. У меня аж щёки жаром запылали.

Так же стыдно мне было только один единственный раз — в школе. Как сейчас помню: первый класс, меня ужасно бесила одна девочка, в чём была причина не знаю, может сказала она мне что-то не то или вела себя по отношению ко мне как-то заносчиво как умеют дети, пытаясь занять своё место в коллективе. В общем причину не помню, да и не важна она, а вот то, что сделала я, в памяти отпечаталось как очень гадкий поступок, за который и сейчас стыдно.

Триггернуло… Тогда я тоже до последнего скрывала правду о том, что это я разрисовала дневник той девочки. Было жутко страшно признаваться, ведь все прекрасно знали крутой нрав нашей учительницы — та бы по головке точно не погладила. А мой папа? Если бы он узнал! Никакая Елизавета Петровна с ним и рядом не стояла по части наказаний — фантазии у отца хоть отбавляй. Поэтому я молчала.

Спустя некоторое время случилось так, что обвинили другого ребёнка, отругали, наказали, а я всё так же молча следила за тем, как из-за моего проступка страдает невиновный. В свою защиту могу сказать, что хотела всё рассказать учителю и даже репетировала речь, но все попытки заканчивались одинаково — я пасовала.

Нет ничего хуже, чем не иметь силы воли побороть собственный страх — это настолько саморазрушительно, что я дала себе слово больше никогда и ничего подобного не допускать.

И вот теперь снова трушу!

Но понятно, когда боится ребёнок, который и не обязан собственно уметь бороться со страхом, ведь смелость не всем «отсыпают» одинаково, некоторым приходится учиться пробивать дорогу через собственные страхи.

А что делать, когда так ведёт себя достаточно взрослая женщина, тем более, будущая мать?

Видимо эти мысли всколыхнули что-то, потому что тошнота к горлу подступила так неожиданно, что я смогла только взмахом руки привлечь внимание Никиты, но и этого короткого движения хватило, чтобы Ник аккуратно притормозив, остановился у обочины.

Я не стала ждать, пока он по-джентельменски откроет мне дверь и поможет выйти из машины, справилась сама — пулей выскочила и тут же весь свой ужин отправила в сугроб. Стало легче, особенно, после глотка воды — Никита протянул поллитровую бутылочку минеральной. Я прополоскала рот, а затем сделала пару аккуратных глотков, прислушиваясь к себе в ожидании очередной волны недомогания. Которого к счастью не случилось.

— Утром отвезу тебя к доктору, сдадим анализы… — начал было Никита, но я тут же остановила его, понимая, что прекрасно знаю причину своего состояния, тем более, что обычно превосходно переношу поездки на дальние расстояния.

— Не надо… — хрипло воспротивилась я, но откашлявшись смягчила тон. — Укачало просто, да и нервы… Сам понимаешь…

Никита с сомнением несколько секунд буравил меня взглядом насколько это позволял мигающий рыжий свет аварийных фонарей, но я не стала дожидаться пока он снова что-то скажет и отправилась обратно в машину.

— Хорошо, если ты считаешь, что к врачу не нужно — будь по-твоему. — сказал Бахчев усаживаясь в водительское кресло и натягивая ремень до короткого щелчка. — Но, если вдруг передумаешь — сразу поедем, тем более, что у моей тётки свой медицинский центр в городе.

Ого! Вот это новости! А я-то думала, что мы будем совершенно оторваны от цивилизации.

Не знаю, почему именно сейчас, может прочитала что-то во взгляде Бахчева и поняла, что вот он — тот самый момент, но я решилась сказать правду и будь, что будет!

— Никит, я всё же должна сказать тебе кое-что, что, возможно тебе не понравится и ты не захочешь мне помогать… — я замялась, но переведя дух, продолжила понимая, что либо сейчас я всё говорю, либо буду опять мяться и рефлексировать, забрасывая себя нелицеприятными эпитетами. — Но сказать я должна, иначе это нечестно.

— Говори. — коротко бросил Никита не отрывая взгляд от дорожного полотна.

— Я беременна... — даже глаза прикрыла от страха, но произнесла эти слова вслух.

Всё! Сказала!

Машину в секунду немного повело, но Бахчев моментально справился с управлением.

Я это сказала, а Никита молчит в ответ. С силой сжимает руль своего автомобиля, аж до побелевших костяшек, но не произносит ни слова. Даже не смотрит на меня, увлечённый заснеженной дорогой, он всё своё внимание сосредоточивает именно там.

Так странно... Мне казалось, что моё откровение должно было вызвать бурю негодования, но мой спаситель внешне абсолютно спокоен.

Может не расслышал?

— Никит, я говорю, что беременна от Игоря... — совсем тихо произношу и внимательно слежу за его реакцией.

— Я понял. — буднично замечает мужчина и, почесав бровь указательным пальцем, плавно возвращает руку обратно на руль. — Почему сразу не сказала?

— Боялась... — судорожно выдохнула я.

— Ты не меня бояться должна, а мужа! — хмыкнул Никита.

— В смысле?

— Если он узнает об этом, развода тебе не видать...

Марина

— Почему ты так говоришь? — раздосадовано мямлю, немного огорошенная таким заявлением. — Что значит «не видать»?

Никита тяжело вздыхает и окидывает меня печальным взглядом, таким, словно перед ним не взрослая женщина, а несмышлёный ребёнок, которому всё приходиться разъяснять по нескольку раз.