Около дороги в лесу стоит на высоком фундаменте одноэтажное здание театра с портиком полуколонн и расходящимися лестничными всходами на узкой стороне, украшенными розоватыми мраморными вазами. Судя по чертежу, находящемуся в Театральном музее, постройку эту проектировал для кн. Н.Б. Юсупова знаменитый архитектор — декоратор и перспективист кавалер Гонзаго, чье имя неразрывно связано с историей императорских театров конца XVIII века. И это неудивительно, поскольку владелец Архангельского по должности своей имел близкое соприкосновение с артистическим миром конца XVIII — начала XIX века[31]. Театр сохранил целиком свою внутреннюю отделку. Зал подковообразной формы расчленен колоннами, ограничивающими ложи, расположенные в два яруса. В этом отношении он близок к Эрмитажному театру и к давно уже разрушенному театру Таврического дворца. Раскраска в два тона — белый и палевый — в сочетании с голубым бархатом обивки мебели и скамеек партера создает удивительную, ласкающую глаз красочную гармонию. Со сцены свисает занавес; на нем изображена в перспективе уходящая колоннада. Едва ли не писал этот занавес также Гонзаго. Узкие коридоры охватывают зал; они ведут за кулисы с крохотными комнатками — уборными артистов. Здесь кое-где еще остались висеть прелестные и столь типичные ампирные левкасовые бра. Театр в Архангельском, кажется, в последний раз действовал в 1896 году; тогда было проведено туда электричество. Несмотря на все запреты, им захотели, конечно, воспользоваться и в 1921 году. Местный “культактив” репетировал на сцене классического усадебного театра, видевшего когда-то на своих подмостках оперы с превращениями и балетные интермедии, какую-то шаблонную мелодраму из эпохи революции. Но даже выкрики и напыщенные ходульные фразы героев пьесы не могли нарушить того впечатления гармоничной законченности, которое давал пустой зал, погруженный в полусумрак.
Выстроенный в дереве, архангельский театр в конце концов был закрыт, и доступ в него сделался затрудненным. От малейшей неосторожности запылает как спичка в течение ста лет абсолютно высохшее дерево. А ведь театр в Архангельском — единственный, так хорошо сохранившийся среди сооружений этого рода.
Сады Архангельского, бесспорно, самые интересные среди подмосковных усадеб. Итальянского типа, они разбиты на постепенно спускающихся к долине реки террасах. Мраморы ваз, статуй, меморативных колонн отмечают главнейшие архитектурные линии и точки. На верхней террасе дом, стоящий на низком совсем фундаменте, точно непосредственно возникающий из зелени стриженого газона. Стеной стоят по сторонам старые ели, симметрично по сторонам центральной дорожки посажены лиственницы и помещены большие беломраморные вазы. На темной зелени белыми пятнами выделяется мрамор статуй. Балюстрада намечает следующую террасу. Здесь разбегается дорожка по сторонам флигеля, где друг на друга громоздятся мраморные putti* (* амуры-дети (итал.).). Небожители и сторожевые псы неподвижными изваяниями украшают площадку, снова отграниченную парапетом, где по два размещены бюсты римских императоров. Лестница по двум сторонам арочного гротового сооружения спускается к зеленому лугу, окаймленному стрижеными стенами лип, с уходящими в перспективе шарообразно подровненными деревьями и статуями между ними. В массивах лип спрятались аллеи, приводящие к оранжерейным корпусам; между ними в конце зеленого луга, против дома — мраморная колонна и копии с двух фигур античных бойцов, в стремительном движении направленных друг к другу. Еще дальше — обрыв к реке. В этих террасах парка сказался широкий и величественный размах. Дом, скромный и изящный по архитектуре, кажется действительно роскошным дворцом на этом подножии в перспективе слившихся ступеней парка. В Никольском-Погорелом Барышниковых, да в Яропольце Чернышёвых можно встретить еще аналогичную садово-архитектурную композицию.
В стороне от главной перспективы парк делается интимнее; одна из широких боковых аллей, украшенная бюстами на постаментах, приводит к памятнику Пушкину; на пьедестале вырезаны строки знаменитой оды "К вельможе".
В противоположной стороне дома, — павильон с ионическими колоннами “Каприз", — тоже выстроенный шевалье де Герном, четырехугольная беседка с арочными пролетами и украшенным кессонами куполом, наконец, арка-ниша, где помещена бронзовая статуя сидящей Екатерины II работы Рашетта. Около “Каприза" — следы ранее бывшего здесь трельяжного сада. А дальше сад переходит в лес с проложенными в нем дорогами — здесь одиноко стоит архангельский театр.
Интерьер Архангельского дворца. Фото начала XX в.
О владельцах усадьбы, о старой жизни с ее вкусами и интересами расскажут не парадные комнаты, обставленные дворцовой мебелью, бронзой, увешанные картинами, убранные фарфором, мелочами-сувенирами, осветительными приборами. Пополнявшаяся новоделами и просто подделками, эта обстановка холодна и бездушна, как всякая дворцовая. Иное дело — верхняя библиотека. Она занимает целый этаж мезонина правого флигеля около ворот. Здесь в шкафах стояли книги, переплетенные в кожу, большей частью, конечно, французские, громадное количество всевозможных увражей по искусству, в частности по архитектуре, планировке и устройству театров. Эти издания, конечно, тесно были связаны с постройками в Архангельском. Ветви деревьев почти касаются стекол квадратных окон, солнечные блики играют на полу, оставляя в полусумраке шкафы с книгами. За столом фигура Жан-Жака Руссо, сделанная в натуральный рост из папье-маше, как бы приглашает посетителя широким жестом руки войти в это книгохранилище XVIII века[32]. Жутко жизненной кажется против света эта кукла, обманчиво-реальная, как всякая иллюзионистическая фигура из паноптикума... Обманно-жизненная, эта кукла [нрзб.] подобна восковому бюсту Людовика XIV работы Бенуа[33] или такому же бюсту князя Потемкина, она стоит на грани между искусством и [мощами]-реликвией. Но здесь, в книгохранилище Архангельского, она, кроме того, символ, символ той эпохи, той культуры, которая в конце XVIII века внезапно открыла человечеству природу, опьянив его чистым воздухом полей и лесов. И кажется — встают рядом с Жан-Жаком образы Б. де Сент-Пьера, Жеснера, Делиля и других авторов-сентименталистов, в какой-то степени пленивших вкусы знатного русского барина-крепостника.
Круглый зал Архангельского дворца. Современное фото
Кое-что о прошлом могут рассказать и оголенные теперь комнатки челяди в другом, соответствующем флигеле у ворот, где сложены вышедшие из употребления, но когда-то висевшие по стенам обрамленные гравюры и рисунки — упражнения учеников юсуповской рисовальной школы.
А экипажи XVIII века, кареты и коляски — парадные, дорожные, выездные, дормезы для долгих путешествий “на своих”, по-своему комфортабельные, устроенные со всевозможными остроумными приспособлениями, — раскрывают частицу той жизни небыстрых темпов, когда переезды составляли не минуты и часы, а дни, недели и месяцы.
После этих впечатлений трафаретными кажутся парадные комнаты Архангельского дворца. И это несмотря на то, что прав был автор оды “К вельможе”, перечисляя художественные сокровища кн. Н.Б. Юсупова[34]; и действительно, до сих пор в обстановку вкраплены ценные произведения искусства, вошедшие и в скупые описания дворца, печатавшиеся в журналах и путеводителях, поразившие когда-то посетившего дворец молодого Герцена. В Архангельском находятся плафон работы Тьеполо, панно и картины Клода Жозефа Верне и Гюбера Робера, двух почему-то очень распространенных в России художников, с которыми кн. Н.Б. Юсупов лично познакомился, сопровождая в заграничном путешествии Павла I и его жену, графа и графиню Северных[35]. В аристократической Вене запечатлел его (Юсупова. — Сост.) тогда знаменитый портретист и миниатюрист австрийского двора Фр.Фюгер в широкополой шляпе и плаще, открывающем кружевной "испанский" воротник несколько фантастического покроя. Художник в живом повороте лица и фигуры, в условных облаках фона предвосхищает здесь, подобно своим английским собратьям, тот романтический стиль, которому суждено было развиться на переломе XVIII и XIX столетий. Верно, тогда же, во время поездок в чужие края, были приобретены как сувениры виды Венеции работы кого-то из перспективистов конца XVIII века и некоторые антики — бюст Нерона (?), вазы, неплохие копии с древних мраморов и, конечно, панно Гюбера Робера, чью мастерскую посещали, как видно из записок княгини Дашковой, представители высшего общества, в том числе Павел I с женой в обществе Н.Б. Юсупова.
