Она стонет и опускается на меня. Я обвожу клитор кончиком языка, а она дергается надо мной, ее бедра дрожат от напряжения.

― Данте, ― рычит она. ― Пожалуйста.

― Пожалуйста, что, воробушек? ― Я лижу, сосу и дразню ее. Каждый ее стон посылает стрелу похоти прямо мне в пах, но я решительно игнорирую свой член. У меня давно никого не было, но сегодня речь идет не обо мне и не о том, чего я хочу. Сегодня ― все для Валентины. Я сделаю все, что потребуется, чтобы она кончила мне на лицо, чтобы ее соки размазались по моему подбородку, чтобы ее запах наполнил каждый мой вдох.

Она запускает пальцы в мои волосы.

― Данте, ― стонет она. ― Пожалуйста… черт. ― Последнее слово прозвучало как стон. ― Я не могу… Я собираюсь…

Ее бедра обхватывают мое лицо, ее клитор сжимается, и она кончает, долго и сильно. Я продолжаю ласкать ее языком, пока она наконец не расслабляется и не отстраняется от меня.

Весь этот эпизод не мог длиться и десяти минут. Но эти десять минут сделали то, что не смогли последние десять лет. Они изменили все.

Я попробовал Валентину на вкус, и это только подтвердило то, что я всегда знал. Она ― наркотик в моей крови, и я никогда не смогу ее отпустить.

Долгое время она лежит рядом со мной, смотрит в потолок и ничего не говорит.

― Ты собираешься меня развязать? ― спрашиваю я ее наконец.

― Ах, да. ― Она вскакивает. ― Прости.

― Ты в порядке?

― Лучше не бывает. ― Она садится, ее взгляд останавливается на моем напряженном члене. ― Можно мне…

― Да.

Она тихонько смеется.

― Я не закончила задавать вопрос.

― Что бы ты ни захотела, я не против.

― А если я хочу узнать, боится ли щекотки великий и могущественный Данте Колонна…

― Дьявол. ― Мои губы подергиваются. ― Только на стопах. Но это не совсем то, о чем я думал. ― Я замолкаю, когда она расстегивает мой ремень и ширинку, приподнимая мои бедра, чтобы снять с меня брюки. Она стягивает их с моих бедер..

А потом замирает.

Черт. Татуировка.

― Данте, ― шепчет она напряженным голосом. ― У тебя на бедре татуировка в виде воробья. Ее палец обводит тонкий контур.

Это не то, что я хотел бы обсуждать сейчас. Ну что ж. Слишком поздно отступать.

― Да, я знаю.

― Это выглядит точно так же, как татуировка у меня на бедре.

― Ммм…

― Когда ты ее сделал?

На следующий день после того, как я убил своего брата. Но это уже другой разговор, который нам сейчас не нужен. Не сейчас, когда я все еще чувствую ее вкус на своих губах.

Я делаю глубокий вдох.

― Я был эгоистичным и самовлюбленным. Я знал, что у Роберто есть девушка. Он звонил, чтобы похвастаться тобой. То, как он говорил о тебе… это должно было встревожить меня, но я не обратил внимания. Потом он отправил тебя в больницу. Ты заплатила цену за мою беспечность. Татуировка служит напоминанием о том, какими должны быть мои приоритеты.

― Когда ты сделал ее, Данте?

― Десять лет назад.

Она тяжело вздыхает.

― Данте, я не могу… Сначала ты говоришь мне, что не собираешься больше встречаться с Ларой, потому что она ― не я. ― Она отворачивается, развязывая меня. ― А теперь это?

Я делаю отчаянную попытку разрядить обстановку.

― Если уж на то пошло, после доставки виагры я уверен, что Лара тоже не захочет меня больше видеть.

― Это уже слишком, ― продолжает она, как будто я ничего не говорил. ― Я не знаю, о чем я думала. ― Она освобождает меня, затем хватает свои трусики и натягивает их дрожащими пальцами. ― Это была ошибка. Ты ― дядя Анжелики. Мы даже не нравимся друг другу. Когда все закончится катастрофой, а так оно и будет, мы все равно останемся связаны. ― Она натягивает платье на плечи, не утруждая себя застегиванием молнии на спине. ― Мы не должны были этого делать. ― Наконец она поднимает на меня глаза. ― Если Нил снова пригласит меня на свидание, я соглашусь.

Я смотрю, как она одевается, и мое сердце замирает. Она ошибается насчет того, что я ее не люблю. Моя проблема не в том, что она мне не нравится. А в том, что она мне нравится слишком сильно.

Но ее последние слова задевают за живое.

― Нет, ― огрызаюсь я. ― Мы не будем этого делать, ты и я. Для разнообразия мы перестанем притворяться.

― Я не понимаю, о чем ты говоришь.

― Чушь. Да, меня ошеломляет то, что я чувствую к тебе. Думаешь, я хотел ходить на свидания каждый месяц, зная, что ни одна из этих женщин не та, кого я хочу? Думаешь, мне нравилось смотреть, как ты ходишь в «Казанову»? Нравилось видеть тебя с Пероном?

Я пристально смотрю ей в глаза.

― Ты сказала мне, что паникуешь перед каждым свиданием, но потом оседлала мое лицо и кончила от моего языка. Потому что ты мне доверяешь. ― Я прижимаю ее к окну своим телом. ― Скажи мне, что это было настолько плохо, что ты хочешь уйти.

Она молчит.

― Именно. Вот что мы сделаем, Валентина. Мы не будем убегать, ни один из нас. Да, это сложно. Да, у нас может не получиться. Но я больше не буду молча тосковать, с меня хватит. Я хочу тебя, и я буду бороться за тебя.

― Отпусти меня, Данте.

Я делаю глубокий вдох и отхожу в сторону. Что, черт возьми, мне еще остается делать? Не позволить ей покинуть мою спальню? А если я это сделаю, что дальше? Избить ее, потому что она не хочет меня?

Я не Роберто.

Я ухожу с ее пути и смотрю, как она выходит за дверь.

Глава 20

Валентина

Лучия и Антонио теперь официально состоят в отношениях. Моя подруга рассказывает мне об этом, когда мы встречаемся в среду, ее лицо сияет, и я очень рада за нее.

Мое детство всегда было неспокойным. Мои родители поженились, потому что мама была беременна мной, но они ненавидели друг друга и и в конце концов обвинили меня в том, как сложилась их жизнь. Но у Лучии было не так, ее любили.

А потом, когда ей было восемнадцать и она училась в колледже, ее матери поставили смертельный диагноз ― рак.

По непонятной причине она скрыла эту новость от дочери. Я тоже не знала. Если бы я была в курсе, я бы рассказала Лучии. Вместо этого она хранила свой секрет до смерти. Лучия так и не смогла с ней попрощаться.

А в ночь, когда она умерла, отец Лучии застрелился.

Лучия похоронила обоих родителей в один день, а потом уехала из Венеции. Я не получала от нее известий больше года. Я не надеялась, что она снова вернется домой, и не верила, что она исцелится от этой раны, так же как я не думала, что когда-нибудь оправлюсь от травмы, нанесенной Роберто.

Но я ошибалась, потому что вот она, передо мной, практически сияющая от счастья. И я не ревную. Правда. Ладно, может быть, я немного… не ревную, а тоскую. Радость Лучии заставляет меня желать того, чего я никогда себе не позволяла.

Она заставляет меня желать Данте.

Этот оргазм… О нем нужно писать стихи. Сонеты.

Я играла с огнем и я знала это. Но когда он посмотрел на меня с тлеющим приглашением в глазах, и сказал связать его, чтобы использовать для моего удовольствия… Какая женщина смогла бы устоять перед таким предложением? Точно не я.

Поначалу я стеснялась, мучительно осознавая, что это не посторонний мужчина. Это Данте, и он важен для меня. Но потом я разделась, его взгляд впился в меня, и желание взяло верх над моими сомнениями.

Я не знала, чего ожидать. Когда он первый раз коснулся меня языком, моей первой мыслью было ― это совсем не похоже на мой вибратор. Это было легкое, почти дразнящее прикосновение, настолько нежное, что почти не ощущалось. Но потом его язык провел по моему клитору, и я потерялась.

Данте Колонна всегда такой сдержанный. Но в субботу он поглощал меня самозабвенно и с наслаждением, рыча от удовольствия, его подбородок был липким от моих соков, а мощный член натягивал брюки.

Я не позволяю себе вспоминать об этом. О нем. О татуировке воробья на его правом бедре. Если бы я легла на него сверху, две птицы соприкоснулись бы. Я не позволяю себе задумываться о ее значении и повторять его слова снова и снова.