— Значит, вы историк? — спросил папа по-французски.

— Я космический бродяга, — поправил Кристоф без улыбки и взглянул на меня. — Пора кормить Ала.

— Ал — это собака? — уточнила мама, которой безумно понравился наш колли.

— Нет, собака — Джейми.

— Не хватало, чтоб из-за собаки она прервала разговор с нами, — проворчал папа. — Или мы для неё уже вообще ничего не значим?

— Значите, — улыбнулась я. — Конечно, значите, мои дорогие. Можете ругать меня, считать неблагодарной и чёрствой, но вы будете не правы. Я очень люблю вас, просто мне теперь нужна своя жизнь. Я учусь справляться со своими неприятностями самостоятельно, но это не значит, что вы мне не нужны. Я здесь, потому что мне снова нужна ваша помощь…

— Чем мы можем помочь? — тут же поинтересовался папа, демонстрируя полную готовность к решительным и энергичным действиям.

V

Мы сидели в салоне катера, я, папа, мама, Саша и Кристоф, у которого на руках спал сытый и довольный жизнью Ал.

— Но почему Ален-Кристиан? — спросил папа, глядя на третьего внука.

— Так хотел его отец, — произнесла я.

Папа взглянул на Кристофа, который грустно и нежно смотрел на мальчика, и ничего не сказал.

— Он ровесник Вани, — улыбнулся Саша. — Настя посмотрит за обоими. И Кристина поможет. Она уже летает, но…

— А я на что? — с притворным возмущением воскликнула мама.

— Ну, вот и отлично, — кивнула я. — Мы только вам можем его доверить. Неизвестно, когда мы вернёмся, да и вернёмся ли вообще…

— Это опасно? — насторожился Саша. Услышав его голос, Кристоф поднял голову. Они посмотрели друг на друга.

— Не то, чтоб очень, но космос — это всегда небезопасно, — ответила я.

Саша опустил голову, а Кристоф продолжал смотреть на него.

— Если мы не вернёмся, позаботься о нём, но он должен знать, чей он сын.

— Так и будет, — произнёс Саша.

— Нет, — покачал головой Кристоф и взглянул на меня. — На сей раз я всё-таки вернусь. Обещаю. Только бы не слишком поздно.

У меня было время ждать, но Алику он будет нужнее всего в ближайшие годы. Именно это он и имел в виду, говоря «поздно». А ведь миссия может длиться не один десяток лет.

— Будем надеяться на лучшее, — встряхнулся Саша.

Я с благодарностью взглянула на него. Кристоф тоже улыбнулся и, поднявшись, вышел из салона. Папа подхватил плетёную колыбель, и мы все отправились в дом.

— Хорошо. Оставляем его здесь… — произнёс Кристоф, осмотрев уютную детскую, где плетёную колыбель поставили рядом с деревянной кроваткой Ванечки. Он осторожно положил Алика в колыбель и некоторое время стоял, наблюдая за спящим ребёнком. — Только пусть он спит здесь, пока не подрастет, хорошо? Эти лианы хранят в себе энергетику рокнарских джунглей и Великого Океана, между которыми он родился. Ему будет легче адаптироваться …

Кристина и Настя дружно закивали. Я видела, что обе они тронуты его заботой о сыне, но они и предположить не могли, что он чувствует сейчас. Кристоф взглянул на меня.

— Тебя всё устраивает?

— Конечно. Алу здесь будет хорошо.

Он снова тоскливо взглянул на колыбель.

— Как только я вернусь, я сразу же заберу его, даже если ты ещё будешь занята. Мы будем ждать на Рокнаре… Хотя, скорее всего, ждать придётся меня.

Он ушёл. Настя покачала головой, глядя ему вслед.

— Как он любит мальчика…

Я подавила вздох и попыталась улыбнуться.

— Алик — здоровый, крепкий мальчик. Он развивается очень быстро. Вот тут у корзины есть плетёная перекладинка. Поворачивайте её иногда к нему. Он любит на ней подтягиваться. У него очень цепкие ручки. Купали мы его в воде из Океана. Наверно, о составе воды можно прочитать в рокнарской энциклопедии, а синтезировать в обычном пищевом синтезаторе. Я ещё не начинала его прикармливать, так что вам придётся приучать самим… На всякий случай я привезла его карточку, которую заполнил наш врач, и свой дневник. Там о его привычках, — я усмехнулась. — Такой маленький, а у него уже много привычек. И очень независимый характер. Весь в отца. И пусть к нему подпускают Джейми. Они очень любят друг друга. По крайней мере, Ал всегда смеётся, когда видит его.

Я почувствовала, что сейчас расплачусь. Мне до безумия не хотелось оставлять моего малыша даже здесь, но что было делать? Кристина видимо почувствовала моё состояние. Она подошла и положила руку мне на плечо.

— Всё будет хорошо, — прошептала она. — К тому же, может быть, вы совсем скоро вернётесь.

— Может быть, — кивнула я, хотя не очень-то верила, что это будет скоро.

VI

Кристоф стоял в холле и смотрел на улицу сквозь прозрачную стену. Я подошла и, обняв за талию, уткнулась лицом ему в спину.

— Только не плачь, — попросил он. — И не вини себя ни в чём. Мы делаем всё, что можем, даже больше. Его могло вообще не быть, если б мы боялись таких моментов. А теперь он есть. Он совершенно недосягаем здесь для Зла. И к тому же… Не может быть, чтоб Блуждающие Боги покинули нас, если до сих пор были так милостивы.

— Ты мистик, мой милый, — улыбнулась я, украдкой вытирая слёзы.

— А разве можно при моей жизни не быть мистиком? — рассмеялся он и, обернувшись, с прежней иронией взглянул на меня. — Главное, что мы их всех обставили с их дурацкими Законами.

— И бунтарь к тому же!

— Я не исправим.

Он поднял голову и посмотрел на потолок.

— Опять кто-то летит? — спросила я.

— А мы ещё кого-то ждём?

— Двух прекрасных друзей.

— Значит, это они.

На площадку за прудом опустился большой флаер, и из него показались те, кого я очень хотела видеть. Первым тяжело выбрался Кентавр, огромнейший серебристый пёс с длинными ушами, зелёными блюдцами глаз и восхитительными белоснежными клыками, похожими на рога тура и не помещавшимися во рту. Вид у него был поистине устрашающий, но Кристоф, завидев нашего судового пса, издал восторженный вопль и выскочил навстречу. Я ещё увидела, как вслед за Кентавром появился Глеб Крымов, бессменный старший астронавигатор и творец «Эдельвейса», наш штатный гений, чей могучий разум нередко вытаскивал нас из самых безнадёжных ситуаций.

Кентавр тем временем уже остановился на полпути к дому, но смотрел он не на Кристофа, идущего к нему, а на меня. Он смотрел внимательно и вдруг радостно и оглушительно залаял. Это было невероятно, потому что, сколько я его помню, он всегда молчал, если конечно не считать нескольких исключительных случаев, когда его лай спасал кому-нибудь жизнь. Теперь я была совершенно уверена, что наш старый молчун приветствует меня. Не помня себя, я выскочила на улицу и обогнала Кристофа. Обнять Кентавра было трудно. Он был огромен и лохмат, но мне это удалось. Он радостно сверкал глазами и яростно крутил хвостом. Я твердила ласковые варианты его имени и рассказывала, как я по нему соскучилась.

— А меня обнимать не надо? — басовито поинтересовался Глеб.

Он был всё такой же высокий, плечистый, русоволосый и голубоглазый. Только наградных планок на груди прибавилось, хотя мне и раньше казалось, что новые цеплять уже некуда.

— Обязательно! — воскликнула я и обняла его.

— Какая ты стала! — покачал головой он, отстранившись и внимательно меня осмотрев. Потом взглянул на Кристофа. — А ты хорошо на неё влияешь!

Я рассмеялась и, пожалев, что это было сказано по-русски, немедленно перевела. Кристоф тоже рассмеялся. Им даже не потребовалось представления. Они мигом познакомились и пожали друг другу руки. Глеб всегда уважал космических скитальцев, и они отвечали ему тем же. Сейчас они с Кристофом быстро нашли общий язык и уже через минуту выглядели, как два старых друга, встретившиеся после долгой разлуки.

— А своего приятеля ты не представишь? — спросил Кристоф по-английски, кивнув на Кентавра,

— А это наш судовой пёс… — начал Глеб, но Кристоф перебил его с неожиданным раздражением:

— Что значит судовой пёс? Это же разумное существо с великолепно развитым интеллектом! — он повернулся к собаке и взглянул ей в глаза. — Ты ведь не просто пёс, верно? Ты философ и поэт. Ты великий путешественник. К тому же ты очень добр и мудр. Твой друг, конечно, всё это знает, старина, но люди — рабы привычек и стереотипов. Потому тебя называют просто судовым псом.