Помимо помощи по дому Анаис училась у нее готовке. Настоящая мастерица в этом искусстве была рада передать свой талант девчонке, которая ежедневно скрашивала ее одиночество.

— Вот смотрю я на тебя и вспоминаю те самые времена, когда мы с Рогги и Вигмарром были одной полной семьей, — произнесла однажды между делом Прасковья, лукаво улыбнувшись.

— Почему же? — с легким недоумением спросила Анаис, нарезая очень неосторожно лучок. Действительно, это казалось весьма странным сравнением.

— Ох-ох, Анютка! — женщина с трудом присела рядом и ответила. — Когда Вигмарр начал обучать Рогги бою, сынок мой упорно пытался делать все дела левой рукой. Из-за этого он постоянно калечился, резался, как и ты сейчас.

— Вы так проницательны! — абсолютно искренне восхитилась Анаис.

— Я все-таки мать, как никак, — душевно улыбнулась Прасковья и подошла к кладовой в поисках зайчатины. — Мой Рогги все-таки научился работать левой рукой. Но сколько же было выстрадано… Все-таки Вигмарр слишком много от него требовал!

— И в чем же секрет… матушка? — нетерпеливо полюбопытствовала Анаис. — Как он научился этому?

— Секрет? А никакого секрета и нет. Секрет в упорстве. Сынок мой никогда не сдавался. И ты, Анечка, никогда не сдавайся. — с этими словами Прасковья положила на стол остатки мясной тушки и уверенно подала нож для разделки дичи Анаис.

Однажды еще при жизни родителей Анаис впервые приехала к дядюшке Анатрогу, чтобы погостить у него некоторое время в деревне Ольх. Тогда она никого не знала, чуралась каждого жителя и старалась действовать в одиночку. Ближе к вечеру она наблюдала, как деревенские заходили гурьбой в баню, а выходили оттуда красными и вспотевшими, но зато веселыми и по-настоящему счастливыми. Анаис в деревне была предоставлена сама себе, а потому никто из служащих в доме Анатрога не заботился о ее интересах больше ее самой.

Анаис тронула зависть, и она решила сходить в баню, когда никого там уже не будет. И вот на закате дня с заходом солнца, когда все, кто хотел, уже туда сходили, Анька зашла в баню. Печь-каменка все еще горела, но внутри все равно было темно. И сыро. Из глубины бани доносились звуки плеска воды в бадье. Анаис не на шутку испугалась — она не видела, чтобы кто-то еще заходил и уходил оттуда. Затем звуки воды резко прекратились, и Анаис сильно выругнулась. Послышался злобный смех и похрюкивание. Анаис закричала и бросилась к выходу. Дверь не отпиралась! Такое было ощущение, что кто-то закрыл ее снаружи и принципиально не хотел выпускать. Анаис закричала еще сильнее и истерично зарыдала, моля о помощи дверь. Смех сзади девочки только усиливался. Воздух вокруг стал жарким, парным. Дышать становилось просто невозможно, Анаис задыхалась и кричала уже из последних сил. На мгновение она обернулась и увидела сквозь дымку светящиеся фиолетовые злые глаза на том месте, где стоит печь. Анаис уже начинала терять сознание, как вдруг, наконец-то, дверь «отозвалась» на ее мольбы и открылась. Она выпала из бани и, лежа на земле, вся огненно-красная, вспотевшая, в саже с ног до головы увидела над собой худенького мальчика с большой, несоразмерной со всем телом головой, взъерошенными во все стороны волосами и по-настоящему доброй улыбкой.

— Ты чего там делала, дурочка? — спросил мальчик. — С заходом солнца нельзя заходить в баню.

— Да я уже туда никогда не зайду, думаю, — вместо благодарности буркнула девочка и, приняв его помощь, опершись о руку, Анаис встала и стряхнула с себя грязь и золу. — Ты кто?

— Я Петька. А ты кто такая, я тебя здесь не видел ни разу?

— Эх, — вздохнула девочка и, успокоившись, ответила. — Я Анаис. Можешь звать меня Анькой, меня так мой дядюшка Анатрог величает.

— Ого! — округлив глаза, произнес Петька. — Да ты племянница нашего хозяина-барина?

— Именно так, племянница, — подтвердила Анаис. — Спасибо тебе, Петька, большое спасибо! Я уж думала, мне каюк!

— Не за что, Анька. Будем дружить? — и Петька протянул ей руку.

Так у Анаис появился как новый лучший друг, который впоследствии ввел ее в компанию других таких же мальчишек, так и дикий необузданный страх перед банями, а потому омовение свое она совершала исключительно в корыте с водой. Существо, обитавшее в бане, не давало ей покоя и оставалось для нее неразгаданной жуткой тайной…

***

… до поры до времени.

С наступлением зимы деревню поразила эпидемия болезни, которую деревенские жители называли «Крысиным мором». Разумеется, такое название было придумано неспроста, так как связывали чуму с особой плодовитостью крыс в периоды эпидемии. С появлением беды ольховчане стали подниматься поутру и ходить регулярно на службы в небольшой храм Зрящего, возведенный в соседней деревне Любятцы. Успевшая как следует привязаться к Анаис, как к собственной дочери, Прасковья пыталась приобщить ее к этому делу; Аня из вежливости походила с ней на пару служб, но ей это быстро наскучило, и она открещивалась от походов всеми правдами и неправдами. Прасковья не настаивала. Пока…

Настоящая очередь настаивать пришла к Прасковье, когда необходимо было уговорить девочку сходить с ней уже в баню, смыть грязь, порчи и болезни. Анаис сопротивлялась, как могла, пыталась придумать различные пути отхода, но Прасковья в какой-то момент просто-напросто притащила ее к бане силком. При виде этого деревянного нелепого сооружения, с которым у нее были связаны не лучшие воспоминания, Анька сглотнула и у нее потемнело в глазах. Как будто этого было мало — из бани вышел трясущийся болезненный Петька, поддерживаемый с обеих сторон двумя тетками, охающими и ахающими всю дорогу.

Анаис остановилась у бани, как вкопанная, и, когда она все-таки решилась зайти внутрь, Прасковья ее резко остановила:

— Ты что, дурная! Разве так заходят в баню!?

— Ничего не понимаю! — удивилась Анаис. — А как надо? С прыжками, разворотом, сальто, может, сделать?

— Анечка, Анечка! — Прасковья с укоризной посмотрела на нее и вздохнула. — Ты что ж это, в бани никогда не ходила париться?

— Нет, я… — Анаис замолчала на мгновенье и сильно покраснела. — Тут что-то страшное живет! Какой-то злой дух! Он хотел меня уби…

Прасковья засмеялась и ответила:

— Ох, Анечка, ну и насмешила! Злой дух! Он злой, если только все делать не по правилам. Поэтому слушай меня внимательно и делай все, что я говорю. Во-первых, в баню нам, бабам, нужно ступать левой ногой, а вот мужикам уже правой…

— Какие-то глупости, — проворчала Анаис.

— Не глупости, Анечка! Делай, что я говорю.

Зайдя внутрь бани, Прасковья прошептала ей:

— Теперь слушай, что я сейчас скажу, и повторяй за мной слово в слово, — затем она уже громко произнесла. — Доброго здравия тебе, банный дедушка! Изволь попариться у тебя в бане!

— Ээээ, — неуверенно произнесла Анаис. — Доброго здравия… эээ… банный дедушка! Изволь… эээ… попариться в бане!

Наступила гробовая тишина, лишь издалека из самой бани были слышны оживленные разговоры и смех.

— Ээээ, — начала Анаис. — Нас не пускают?

— Тсссс, — резко прошипела Прасковья, отчего Анаис съежилась. — Идем, Анечка! Ты молодец!

Они зашли в предбанник, где уже лежали чьи-то сарафанчики, тулупы и валенки. Прасковья спокойно начала раздеваться, пока Анаис стояла, как вкопанная, и смотрела в стену.

— Анечка, просыпайся! — проворчала она. — Раздевайся давай! Или мне это за тебя тоже сделать?

Анаис вздрогнула и начала медленно раздеваться, будто бы надеясь, что еще не поздно будет уйти.

— Давай-давай, пошевеливайся, а то замерзнем тут! — поежившись, подгоняла Прасковья.

Нехотя, но полностью раздевшись, Анаис, слегка прикрывая голое тельце, вместе с Прасковьей зашли в баню. Там уже сидели одна женщина с молодой девицей. Обе они были невероятно красивы и, совершенно никого не стесняясь, гордо несли свое по-настоящему женственное тело с весьма выступающими округлыми формами. Русоволосая женщина с простыми чертами лица выглядела отнюдь харизматично; за такими бабами в деревне, обычно, выстраивается табун мужиков. Смугловатая черноволосая высокая девица отдаленно была похожа на эту русоволосую женщину, а возрастом она была где-то между двенадцатью и тридцатью годами. Чернобровая и невероятно красивая девушка над чем-то заливисто хохотала, прищурив глазки. Анаис с восхищением посмотрела на ее чудесные формы.