Перебравшись в рабочую зону в спальне, доделываю и рассылаю готовые фотографии, заодно разбирая почту и сообщения, среди которых я нахожу одно милое от Карины.

Она ещё раз извиняется за беспокойство, желает мне выздоровления и пишет, что фотки подождут. Однако, Карина просит заказать несколько печатных снимков для того, чтобы повесить их на стенах в студии.

Нет вопросов. Таким пусечным клиентам, как Смолина, язык не повернется отказать.

А вот следующее сообщение меня подбешивает.

Рука тянется удалить номер Лисянского из телефона. Только ведь это делу не поможет. Надо мой телефон стереть в его мобильнике, чтобы наступила спокойная жизнь.

«Эля, мне кажется, ты про меня забыла. А зря. Вечером заеду».

Ну вот, что ему неймётся? Раздражаюсь я. Можно подумать, ему некому вдуть!

В эти его романтические порывы, связанные с ботаническим садом, верится, откровенно говоря, с трудом.

Красавчик! Жди его! Заедет он!

Ха!

Пускай приезжает. А мы с ба после забега по салонам зайдём в кофейню. А может, и в кино.

Покукует, поцелую дверной замок, и авось до него дойдёт, что ему не рады.

Тоже мне, грозный покоритель монашек.

Тогда погода к нам благосклонна, и мы с ба прогуливаемся до «Паруса» пешком с большим удовольствием. Я даже заряжаюсь энергией, которой, впрочем, по факту хватает ненадолго. Одно дело мерить платье летом, когда скинул сарафанчик, и ты готов наряжаться, и совсем другое дело – в октябре.

Уже на втором отделе я выдыхаюсь и поскуливаю.

Ба копается в каталогах, и я получаю небольшую передышку.

– Видела, какой? – шушукается две девушки-консультанта. – Я б дала.

Уши мгновенно начинают прислушиваться. Что-то там за самэц?

– Я бы тоже. Во всех позах. Чего он тут забыл?

– Небось, костюм свадебный выбирает, – со вздохом, полным сожаления, предполагает первая. – Повезло кому-то…

– Да ну, нафиг! – не верит вторая. – Такие кобелируют до самой пенсии. У них по пять любовницы, и все сыты.

– Ну вот, почему так? Как элитный экземпляр, так либо чужой, либо кобель?

– Ты задницу его видела? – смеётся другая. – Круглая, аж укусить хочется! Бицуха, как моё бедро. Спереди навес – я аж ноги свела, так моя писька сладко сжалась, когда я представила его без штанов. И в глазах блядинка. Как такое может не иметь баб? Да никак! Да то, что он их дерёт в очередь, это акт человеколюбия и самопожертвования!

– Ну не знаю, я бы, наверное, от ревности померла. И вроде не смазливый, но такой… Прям ух! И кобель!

С ума сойти. Они уже мужика приговорили. За то, что в салон только заглянул.

– У моего стоит только по праздникам. Государственным. И я бы не раздумывала, если бы он не подумал задрал. Бабник он там, или нет.

– Я не так такая, как ты…

– Да ладно, не такая. Видела я куда ты глазюками своими голодными пялилась.

– Всё равно… Ты вот говоришь «блядинка», а мне показалось, глаза грустные.

– Ну да, – хмыкает напарница. – Грустная блядинка – смерть для бабьего сердце. Завязывай таких мужиков романтизировать, а то тебя так и будут матросить…

Девчонки ещё продолжают чесать языками от скуки, но больше ничего пикантного не говорят, и я отправляюсь в примерочную.

О! – слышу я, стоит мне раздеться. – Опять заглянул!

Блин, как мне любопытно, но бежать в торговый зал одних трусах с развевающимися сиськами как-то не комильфо. Потому я так и не смогла полюбоваться на тот самый элитный экземпляр. Может, еще зайдет?

Но сколько я ещё не торчу в этом отделе, больше загадочный бык-производитель не появляется, к острому сожаления девчонок и моему тоже.

Истощив все физические ресурсы, я предлагаю бабушке на этом этапе уйти в завязку до завтрашнего дня, а сейчас посетить кафе. Она к моему удивлению отказывается. Почти весь день Роза Моисеевна с кем-то таинственно переговаривается по телефону. Пару раз я слышу что-то вроде «Герочка», но беседы явно не с дядей.

Уж не знаю, что там за махинация, дядю мне, конечно, жалко, но вставать на пути у бабушки Розы я не рискну.

Так что дождавшись, когда я сдамся, угнетенная тем, что мне не так ничего и не нравится, ба отчаливает на встречу с очередной подругой, имя которой мне ни о чём не говорит. Так что, даже предупредить Германа Александровича, откуда ему стоит ждать опасности, я не могу.

Ну ладно, ещё не темно даже. Катька тут рядом работает, скоро освободится, дождусь ее в кофейне на первом этаже. Посидим, потреплемся.

На подходе к кофе, вокруг которого витает аромат свежесваренного кофе, сквозь стеклянные двери я присматриваю себе свободный столик и предвкушаю, как сделаю глоток капучино и откушу свежий круассан. Всей душой я стремлюсь к вратам рая. Сегодня заслужила. Да и платье ещё не куплено. Сожру, пожалуй, два круассана.

Но в последний момент между мной и моими мечтами вырастает препятствие. Вход в кофейню мне перекрывает массивная мужская фигура, и даже прежде, чем я заглядываю в глаза с грустной блядинкой, меня окутывает знакомый мужской запах, заставляя сердце биться в два раза быстрее.

Так нечестно! Он обещал!

Я смотрю на Раевского и, кажется, только сейчас начинаю понимать, что в нём находят женщины. С первого взгляда, я отмечала мужественную фактуру, но потом его личность заслонила всё. Только теперь, когда я осознанно приняла решение, не допустить нашего сближения, когда попрощалась с ним внутри себя, я вижу всё истинно межское в нём, что отзывается в женском естестве, бьёт сбивая с ног.

Моё сердце жалобно скулит.

А чего сожалеть? Он не мой и моим не был. Олег сам от меня отказался.

– Не говори, что мимо проходил, – злюсь я за то, что не могу воспринимать его равнодушно.

Молча сверлит меня глазами. Не похоже на него. Обычно он за словом в карман не лезет.

– Ты мне мешаешь, – говорю. – Пропусти.

– Ты мерила платье, – говорит Олег утвердительно.

Капитана Очевидность!

Зачем ещё девушка придёт в торговый центр, в котором нет ничего, кроме свадебной атрибутики? Так и тянет спросить: «А ты тоже не нашёл подходящее?», но, наверное, я боюсь услышать, что Раевский приходил выбирать себе костюм.

Хотя представить его в роли жениха мне сложнее даже, чем девочкам-консультантам.

Мы явно затрудняем людям вход и выход из кафетерия. Видимо, чувствуя, что обстановка накалённая, посетители нам и слова не говорят, просто обтекает нас обеих сторон, бросая недовольный взглядом.

– А ты решил, что я скорбно сяду у окна оплакивать… э, даже не знаю что. Твой отказ? Сохранившиеся девственность? Что? Что должно было меня отвернуть от мысли о покупке платья?

Глаза Раевского вспыхивают злым огнём, крылья нос раздувается.

– Вот как? То есть ты и не думала бросать своего дрища-ботаника, собираясь после меня лечь под него и на зелёном бесстыжем глазу выйти за него замуж? Тогда, конечно! Если ничего не произошло, так и вообще препятствий нет! Сам Бог велел.

– Марк не дрищ, – мне становится обидно за жениха. – И вообще, чего тебе не нравится?

– Всё нравится, даже очень. Только думаю, что зря я погорячился, стоило сорвать цветочек-то.

– Ты свою шанс упустил, – огрызаюсь я, задетая за живое тем, что Олег обо мне так думает.

– Ну это как сказать, Эля, – недобро ухмыляется эта поцарапанная морда. – Я ведь знаю, что стоит пошевелить кудряшки, и ты таешь. Давай проверим. Заодно подтяну тебя по курсу молодой жены.

– А не пошёл бы ты на хрен? – взрываюсь я. Сейчас как добавлю ему росписи на самодовольной роже! – Проверяльщик хренов! Не для тебя моя кудряшки! Марк сам меня всему научит.

– Жопа Давидовна, ты сейчас испытываешь моё терпение, – цедит Олег. – По краю ходишь.

– Какого хрена? Ты белены объелся? Или ты решил, что раз я тебе не нужна, то мне больше другие мужики не светят? То-то ты конкурентов устранял. Сначала Марка, потом Лисянского.

– Что, Игореша опять нарисовался? Этот хмырь всё ещё не успокоился?