– Вызывай такси, – сейчас я могу говорить только рубящими фразами. Иначе либо скачусь в скандал, либо зареву от неловкости и смущения.

– Эль, ты же понимаешь…

– Ни хрена я не понимаю, – рявкаю я. – Но так действительно будет лучше. Зато не надо будет переживать, что ты испортишь мне свадьбу, и не надо думать, как не нарваться на Лютаевскую месть, если я проболтаюсь, чья я родственница.

– Макс знал? – закипает Раевский, отрываясь от вбивания адреса в приложение.

– Какой сюрприз, не правда ли? – застегиваю молнию на ботинках с такой силой, что отрываю язычок на одной собачке.

Звук уведомления о подъезжающем такси еще раз говорит мне о том, что ко вселенной надо прислушиваться. Еще никогда ко мне такси не приезжало в течение двух минут. Надо уносить ноги и больше никогда не встречаться с Раевским. Это слишком губительно для меня во всех отношениях.

Злой Олег накидывает куртку и подхватывает мои кофры.

– Я сама справлюсь, – я тяну на себя сумки.

– Эля! – рявкает Олег. – Я сейчас готов всех убивать. Заткнись и дай мне вынести это к такси!

Молча отворачиваюсь и выхожу из квартиры. Так же молча я сажусь в такси, слежу за погрузкой аппаратуры личным полуголым рабом и не прощаясь захлопываю дверь.

Стоит нам только отъехать, оставляя позади Раевского, как на глаза наворачиваются злые жгучие слезы. И как я себя ни ругаю, как ни объясняю, что реветь не из-за чего, и все сложилось наилучшим образом, ничего не помогает.

Поэтому бабушка, заставшая меня, когда я затаскиваю на свою лестничную клетку кофры, сразу видит красный нос и опухшие глаза. Ба, правда, тоже выглядит не лучше. Очевидно, она не откладывает важные вещи в долгий ящик и уже побывала у косметолога. Об это говорят следы инъекций на лице и общий легкий отек.

– Детка, что случилось? – тревожится она, вглядываясь в мое расстроенное лицо. – Ты плакала?

– Меня бросили из-за другого мужчины, – говорю я правду и начинаю реветь в голос.

Ба хватается за сердце.

– Не может быть! Учительница музыки определенно была женщиной! Бедная Фаечка…

– Да не в Марке дело, – всхлипываю я.

– А в ком? – Роза Моисеевна подозрительно прищуривается. – В этом Тихуиле?

– Он не Тихон, он – Федорас, – поправляю ее я.

– Как есть Федорас! Мою деточку променять непонятно на что! – соглашается ба.

У меня начинается новый виток рыданий:

– На дядю Геру променял, – завываю я.

Побледневшая бабушка медленно выговаривает:

– Не так я Герочку воспитывала… То-то я все внуков от него не дождусь. Ну, ничего! Я из него дурь-то повыведу. Еще не поздно перевоспитать! Долго ли умеючи!

В этот момент за дверью Скворцовых происходит какое-то шуршание, и мы с ба напряженно смотрим в сторону их квартиры. Впрочем, Лешка не высовывается, и мы дружно переводим дыхание. И только решаем, что пронесло, как из-за двери с плохой звукоизоляцией доносится приглушенное:

– Мам, не! Это не сектанты, это Герман отбил жениха у рыжей!

– Да, когда ж они съедут? – ругается бабушка.

Шмыгая носом вношу рацпредложение:

– По-моему, проще скинуться им на нормальную дверь.

– Проще не лучше, – пошли-ка домой, расскажешь мне, как это у тебя вдруг все так получилось. И у Герочки. Кошмар какой! Мне нужен чай на успокаивающих травах!

Мне в общем-то тоже не помешает бабушкин чай «на травах». И вот вроде дядя Гера – корень моих проблем, но родня же, жалко.

– Ба, ты не так поняла, дядя Гера не того… – начинаю я сквозь икоту.

– Вот и пояснишь заодно, пока я не слегла от твоих новостей, – тянет она меня за куртку. Да я особо и не сопротивляюсь.

Но для начала я закидываю свои сумищи домой к себе, попутно оглядывая с неизбывной тоской коробки и ящике стоящие вдоль всего коридора. Ну, хотя бы на них остались метки с датами доставки. И быстренько захлопывая дверь, иду к бабушке.

Бабушка же уже облачилась в домашний наряд и шуршит по кухне. Я с интересом смотрю на следы процедур на ее лице:

– А тебе «травы» вообще можно после инъекций? Не разнесет? – интересуюсь я.

Ба отвечает мне демонстративным оглядываем мужской футболки на мне:

– А тебе чужие майки можно после помолвки? Не разнесет? – подкалывает она.

Уела.

– Помолвка так и не случилась, ты же помнишь. По крайней мере, та, которая с кольцом, – вяло защищаюсь я, подставляя чашку.

Роза Моисеевна окидывает меня опытным взглядом и отставляет заварочник. Она бодро булькает мне в чашку сразу бальзамчик. Цапаю бутылочку и присвистываю: сорок пять градусов.

– Пей давай, – командует она, наводя себе свой обычный чай.

Зажмурившись, заливаю в себя жижу и передергиваюсь. Вот, вроде и приятное послевкусие есть, но все равно – гадость!

– Рассказывай! – поступает новый приказ.

И я как на духу, исключив особенно яркие детали моего общения с Раевским, исповедуюсь ба. Роза Моисеевна слушает молча, не перебивает, вопросов не задает, только свой чаек отхлебывает.

– Ну и, короче, он мне заявил, что это все меняет, – завершаю я недлинную повесть.

– А чего сразу мне не рассказала? Мужик какой-то, подвез из ресторана…

– Как чего? Ты у нас борец за обликом орале, – бубню я.

Ба хмыкает:

– Ну я ж не всегда старая была, и памятью не обижена. Прекрасно помню себя в твои годы. Какие у меня были романы… – ностальгически вздыхает она.

Я навостряю уши:

– Романы? Много было?

– Достаточно, – мечтательно улыбается ба, но тут же спохватывается. – Но мы сейчас не об этом. Детка, хотя именно опыт подсказывает, что Марк – лучший вариант. Знаем мы таких, как этот твой. Таким мужчинам всегда хочется поиграться, ты же не хочешь потом, как эта Мисс города, бегать за ним и смотреть воловьими глазами, как он другую ужинает? Да и директриса твоя новая не дергается, потому что знает, не одна, так другая. И чего тогда реветь?

– Да знаю я все, – фыркаю на эти увещевания. – Только все равно паршиво.

– Это пройдет, – успокаивает она меня и тут же пугает: – Сейчас подготовкой к свадьбе займемся, и тебе не до этого Федрилы будет.

Звучит так многообещающе, что у меня мороз по коже.

– А Герочкой все же стоит заняться. Как говорится: ложечки нашлись, но осадочек остался.

Бедный дядя Гера, бедная я.

– Давай не прям сейчас, – скулю я. – Мне еще раскопки вести в этих посылках. Там срочное что-то.

Ба благосклонно кивает, и, пока она не передумала, я сваливаю, зацепив по дороге пару пряников. Проходя мимо двери дяди, я опять ее пинаю от всей души. Да-да. Осадочек-с.

Кроме пропущенного телефонного звонка от родителей в мобильнике нахожу сообщение от мамы, в котором она сетует, что на Германа Александровича нет никакой надежды, поэтому она шлет мне ориентировку для поиска. Отстукиваю, что к розыскным мероприятиям приступила, и, вооружившись канцелярским ножом и стамеской, начинаю вскрывать все последние коробки и ящики.

Пока я занимаюсь неблагородным делом взлома, принимается названивать папа. Вот пару месяцев от них ни слуху, ни духу, а как понадобилось что-то для их ненаглядных раритетов, сразу спасу нет.

На пятидесятом звонке, порезавшись на нервяках от постоянный дерганий, я рявкаю в трубку не глядя:

– Да ангидрит твою перекись марганца! Йод твою медь! Я еще не кончила!

– А вот с этим я могу тебе помочь, – веселится в трубку знакомый и слегка гундосый голос.

– Лисянский, чего тебе надо? – я и так не желаю с ним церемониться, а в нынешнем состоянии я не способна даже на элементарную вежливость.

– Ты должна мне свидание, – наглеет он.

– У тебя есть запасной нос?

– Эля, ты мне отомстила. Я это понял. У тебя было на это право. Может, хорош уже дуться?

– Я не дуюсь, я не хочу с тобой на свидание, – отрезаю я. – У меня куча дел, и вообще. Не лезь ко мне.

– И чем таким ты занята? Ползаешь по полу фотографируя чужие ноги? Или пыхтишь дома, вытирая пыль с ящиков? А может, стоит все-таки выгулять вчерашнее платьишко? Вчерашний кавалер меня не впечатлил. Я тебе подхожу значительно больше.