«Наташа шла по улице, заледенев лицом от напряжения. За три дня до свадьбы нарваться на ситуацию, в которой жених в её отсутствие кувыркается с посторонней бабой во время мальчишника – это не хило для впечатлений… Впрочем, какое впечатление… Она постояла у двери в ту комнату, леденея от ярости. Потом огляделась. Справа была какая-то тумбочка с полками. На ней – пара керамических и стеклянных ваз. Наташа взяла обе. Примерилась к ним – и швырнула перед кроватью с двумя обнажёнными телами.

Взрыв, керамически-стеклянный, а потом открытые на неё рты взвизгнувших любовников лишь чуть-чуть успокоили душу. Но она ничего не сказала и вышла.

А сейчас она шла по улице и размышляла, что делать дальше. Что свадьба не состоится – фиг с ней. Что у неё нет теперь мужчины, который когда-то клялся в верности и обожал её (на словах, как выяснилось), тоже пусть… Хорошо, что в этом городе у неё квартира съёмная и до конца аренды осталась неделя. Будет приставать неудавшийся жених – она перетерпит эту неделю, а потом съедет – и поминай, как звали. А вот как убрать негативное впечатление, что осталось после этого эпизода…»

…- Слишком много раз повторяется слово «леденеть». А слово «негативный» – так вообще канцеляризм, - негромко вслух сказала Наташа.

И поёжилась от холода. Оделась-то легко, думая, что апрельский денёк будет тёплым и ласковым. Но повышенная влажность вкупе с сильным ветром превратили переменно облачно-солнечный день в промозглый.

По дороге на работу и домой Наташа любила выдумывать всякие истории о том, как она встретит своего замечательного мужчину, как он будет ухаживать за нею. Как они будут здорово проводить свободное время.

Вот только… Как она ни старалась, все её истории заканчивались изменой жениха и, соответственно, будущего мужа, с которым под конец, вместо создания сладостной истории совместной жизни, печально приходилось разбегаться. Девушка страшно жалела каждую свою красивую историю, но, смирившись, начинала придумывать другую…

Двадцать семь лет. «Ничего, - оптимистично напомнила себе Наташа. – Есть ещё время найти того самого!»

А пока её и впрямь ждала съёмная квартирка на окраине города.

Едва закончив школу, девушка немедленно съехала от своих родителей, которые чуть ли не каждый день повторяли, словно мантру, что родительская квартира достанется её брату, а Наташа должна выйти замуж за мужчину с личной квартирой – и это должна быть её непременная цель. «Ага. Щаз. Юбки подняла и поскакала искать перспективного жениха… Много хотите – мало получите: мне и для себя пожить хочется!»

Отучившись в университете и сразу найдя себе пусть не по специальности, но достаточно денежную работу – в автомалярке одного из городских частных автосервисов, девушка поняла, что она очень терпеливая и непритязательная. Так что снимать комнату или квартиру (квартира лучше! Никто под руку не лезет!) ей стало привычно. В еде она была неприхотлива, в одежде – тоже. Тем более на работе приходилось одеваться в выданный рабочий комбинезон, да ещё с фартуком поверх. Красота! На одежде ещё и сэкономить можно.

Приятельниц-подружек тоже на автосервисе нашла себе по душе и не одну: кто-то, как она, работал в автомалярке, кто-то – на мойке. Девчонки развлекались, бегая друг к дружке на дни рождения и дружно справляя все праздники, пока одна за другой не уходили из компании замуж. Ничего, появлялись другие. Ходили вместе в походы, на концерты, на дискотеки и в кино.

Жизнь кипела, и Наташа порой удивлялась, почему кто-то так переживает из-за того, что среди её друзей много парней и молодых мужчин, но ни одного из них она не видит в качестве постоянного спутника жизни. И, кстати, она ни разу не чувствовала на себе ни от одного из них того особенного взгляда, о котором подружки говорили с придыханием. На работе если и были какие-то «отношения», то на уровне панибратских: «Пошли, пивка бухнём? Днюху справляю!» А то и прилететь может по одному месту от наиболее бесцеремонных. Правда, последнее было только в первые месяцы работы. Наташа спуску нахалам не давала: кулачок крепким был – могла и заехать им, если слишком приставали.

Наташу девчонки-напарницы любили и всё пытались сделать из неё привлекательный для мужчин объект: то покушались отрезать ей тёмно-русые волосы, и так-то длиной чуть ниже лопаток, то подчеркнуть светло-карие глаза всякими косметическими карандашами и тенями, то рот старались намазать не той простенькой помадой, цветом потемнее цвета её губ, а чуть ярче, упрекая: «Он у тебя такой красивый, а ты ходишь монашка монашкой!»

И попыток затащить её в какой-нибудь модный бутик было много: «Нормально же зарабатываешь! Давай что-нибудь более привлекательное купишь, чем эти джинсы и футболки, а в холод – джемпера! И смени свои кроссовки на туфельки!»

Однажды одна из подружек, подвыпив на очередном дне рождения, глядя на неё, мечтательно сказала: «У тебя на лице родинки-уродинки. Почему не хочешь их свести? Сейчас в моде чистые лица». А другая, тоже соседка по праздничному столу, фыркнула: «А я бы – наоборот, подчеркнула бы их. Они такие пикантные!» И захихикала так, что Наташа расхохоталась: «Ага! А потом на какой-нибудь бал в королевском дворце или в замке, да? Добавим парик, добавим пудру и пышное платье – ой, не могу, что будет!» И девчонки тоже расхохотались, видимо представив Наташу на балу, да ещё с каким-нибудь кавалером, который танцует с ней, будучи в громадном парике и в пышных шароварах…

Весело жили.

Наташа не поддавалась намёкам, а то и прямым уговорам девчонок, хотевших пристроить её замуж, потому что не понимала их желания преобразить её. Смысл – перекрашиваться в блондинку? Смысл – менять черты лица? Правда, иной раз ей казалось: она спит для определённой части своей жизни и должна проснуться не сама. Должен её кто-то разбудить. Тогда и станет другой. Захочется стать другой для кого-то.

А ещё есть Шастя. Котёнком его Наташа принесла с мусорки. Кто-то бессовестный не постеснялся выбросить коробку с новорождёнными котятами – хорошо ещё, поставили её близко к контейнеру. Это потом ей рассказали, что в коробке было пять котят, и счастье, что большинство их успели разобрать…

Тем вечером Наташа шла с работы и, заворачивая с остановки к дому, услышала плачущий, зовущий писк. Темновато было, осень уже вовсю разворачивалась хмурым ноябрём. Но сердце откликнулось сразу, и девушка запустила руки в полузакрытую сверху коробку, чтобы выловить в ней последнего малыша.

Тёмно-серый комочек со временем, то есть всего через полгода, превратился в солидного кота, тёмно-серого, с чёрными полосками. И был этот кот хорош! Весил под семь килограммов (зимой – больше) и имел роскошную шкуру и роскошный, всем на зависть, хвостище! И обожал свою хозяйку, терпеливо дожидаясь её с работы.

В свободный выгул Наташа его не отпускала: страшновато для домашнего кота на улицах, хоть все собаки на поводках и в намордниках. Отчего и дрых Шастя дома весь день, а по ночам шуршал и топал по квартире, устраивая гонки не только по комнате и подсобным помещениям, но и порой по стенам: есть же старенький ковёр, да и старенькие шкафы и шифоньеры съёмной квартиры давали простор для сумасшедше стремительных перемещений, почти полётов громадного кошака.

…Наташа зашла в пекарню, потом в магазин и купила всё необходимое для себя и Шасти на вечер. Впереди – прогулка с котом к скверу, пока светло – конец апреля же, а уж потом сидение перед телевизором или за ноутом с книгой.

Перед своим подъездом поздоровалась с тремя бабулями из своего и двумя из соседнего подъездов, обсевшими скамейку. Те, улыбаясь, ответили или просто покивали. Все знали, что здешняя квартирантка живёт одна, но к себе мужиков не водит, за что и относились к ней благожелательно… Приложила ключ к домофону, вошла в подъезд и со вздохом остановилась.

- Что? – спросила она, мгновенно вспомнив старого волчару из мультика и почувствовав себя им же. – Опять?