Не так она себе представляла свидание с ним на катке. Совсем не так. Обычно парни выбирают то, в чём сильны, чтобы произвести впечатление как: сильного, надёжного и решительного самца, так сказать. А Доминик предстал скорее в образе перепуганного котёнка. Маленького крохи с глазами на мокром месте. Его хотелось прижать к груди и приласкать.

— Дальше бортика нет, — объявила София, оглядываясь на конец длинного коридора, за которым начинался зал, наполовину утонувший в тени. Основным источником света там была мягко переливающаяся подсветка, видимо, вмонтированная под лёд. — Ник, ну давай, доверься мне. Я правда неплохо катаюсь на коньках.

— Дело не в доверии, я не хочу потащить тебя за собой, когда буду падать. Вдруг ты повредишь руку. Дизайнеру нельзя повреждать руки.

— Дизайнеру всё можно. Это хирургам и музыкантам нельзя.

— Всё равно я не хочу, чтобы ты пострадала из-за меня, — упрямо гнул он свою линию и окончательно остановился напротив входа в зал, шаря растерянным взглядом по голым стенам без поручней.

— Смотри на меня внимательно, — попросила она и, развернувшись, покатилась по льду, постепенно набирая скорость.

Краем глаза София отметила, что в центре зала стоял стол с высоким букетом цветов и зажжёнными свечами, крутанулась, заходясь в любительском вращении на месте. И в процессе чуть-чуть перестаралась, едва не потеряв равновесие. Однако поскольку остановилась в нескольких десятках метров от Доминика, ей хотелось верить, что он не разглядел на таком расстоянии её маленькой оплошности.

Всё же София красовалась перед ним не просто так. Она хотела продемонстрировать свои умения, чтобы ему легче было ей довериться. Какое удовольствие кататься вдоль перил по коридорчику, когда здесь такая шикарная ледовая арена?

София уже собиралась возвращаться к нему обратно, чтобы продолжить уговоры, когда заметила, что он оттолкнулся от бортика и не покатился в её сторону, а именно побежал, рассекая лёд незнакомыми короткими, рубящими движениями. Доминик так стремительно приближался, сокращая расстояния между ними до пугающего быстро, что она от растерянности замерла на месте. И когда до столкновения осталось меньше пары локтей, он вдруг развернул коньки и ребром прочесал лёд, высекая прохладную стружку, которой окатило её по пояс.

— Что это было? — прошептала она, смотря в улыбающееся лицо напротив. Его глубокое дыхание щекотало щёку. — Ты всё это время притворялся⁈

— Можно и так сказать. Я в прошлом хоккеем занимался, — признался он и, приобняв Софию за талию, повёл по краю зала, с лёгкостью подстроившись под её скользящий шаг. — Недолго. Но кое-какие навыки, как видишь, сохранились.

— А зачем тогда было устраивать этот цирк и прикидываться коровой на льду?

— Я же уже говорил: мне нравится твоя улыбка. И ради неё я готов не только коровой прикинуться. Да и если быть совсем откровенным, так больше шансов, что запомнишь наше свидание надолго.

— Вот уж точно!.. Ты так правдоподобно грохнулся. Господи. Я же реально поверила, что ты кататься не умеешь, — прыснула она. И то, что это свидание до конца жизни будет всплывать у неё в памяти, даже не сомневалась. — Я ещё подумала: каким уникальным чудиком надо быть, что пригласить девушку на каток, когда сам на коньках стоять не в состоянии.

— Надо бы закрепить эффект, — произнёс он с загадочной улыбкой.

Они сделали пару кругов по залу, держась за руки. Доминик вращался вокруг неё, будто отыгрываясь за те полчаса, что изображал недотёпу. То и дело затягивал её в более сложные танцы на льду, в которых их ноги опасно переплетались, заставляя сердце встревоженно трепетать. И когда София почувствовала, что выдохлась, он это буквально сразу уловил и подвёл её аккурат к столу по центру зала.

Помимо пузатых свечей и пышного букета из любимейших цветов: кремово-кофейных роз, коричневых орхидей и белых эустом, — на клетчатой скатерти стояли стеклянные кружки на коротких ножках, два термоса и мисочка с круассанами.

— Какао или глинтвейн? — спросил Доминик, открывая один из термосов.

— Меня начинает пугать, как много ты обо мне знаешь, — тихо пробормотала она. — Какао.

— Много? Только то, что ты сама рассказываешь.

— Мы никогда не обсуждали цветы.

— Ты довольно часто их постишь у себя в ленте.

— А размер ноги? Я обувь точно не постила, но ты идеально подобрал мне коньки — ровно на полразмера больше, чтобы с тёплым носком влезть. Нигде ничего не жмёт и не болтается.

— Ты назвала его, когда я тапочки выбирал, — он протянул ей кружку с дымящимся напитком.

— Да, точно, — смущённо подтвердила София, забирая своё какао. — Ты внимателен к мелочам.

— Только к тем мелочам, что касаются тебя.

— С другими это так не работает?

— В своей группе я поимённо знаю только шесть человек. И это за четыре с половиной года совместного обучения.

— И как же ты тогда к остальным обращается при необходимости?

— Приходится через всяких «заек» и «приятелей».

— Почему именно «заек»?

— Они относятся к автокопрофагам. Я нахожу это забавным.

— Мне это слово ничего не говорит.

— Это животные, которые поедают собственные экскременты. К ним относятся всякие грызуны и зайцеобразные. У них так устроена пищеварительная система, что с первого раза они не могут переварить и усвоить растительную пищу. Приходится по несколько раз её употреблять в свой рацион, чтобы получить все полезные вещества. Морскими свинками или шиншиллами не очень удобно называть. А «зайки» всем привычны, и ни у кого не вызывают подозрений.

— Однако, на деле ты не очень приятный человек, — подытожила она его речь. Но уже в следующий миг подумала: то, что Доминик иногда завуалированно называл девушек «пожирателями экскрементов» — сущая мелочь на фоне остальных его проказ.

— Думаешь? — хмыкнул он, тоже пригубил какао и опрокинул голову, дабы посмотреть на потолок, имитирующий звёздную ночь. — Честно говоря, ты — единственная, кто знает, каков я настоящий. Я так долго притворялся, что почти забыл своё истинное лицо. И, пожалуй, ты права, я не очень хороший человек.

— По-настоящему нехороший человек никогда себя не назовёт таковым, — не согласилась София и тише добавила: — И меня никогда не тянуло на плохих парней — не мой типаж.

— И кто же в твоём типаже? — не упустил возможности пофлиртовать Доминик.

— Сложные, многогранные личности? — игриво предположила она, неопределённо пожав плечами. И пискнула, когда он притянул её к себе, чтобы сначала куснуть за щёку, а потом поцеловать место укуса.

— Понимаю, мне такие тоже нравятся.

После катка Доминик повёз Софию в ресторан, расположенный на окраине городка, живущего преимущественно летом, благодаря наплыву туристов, устремляющихся к морю. Там их накормили жареным мясом на открытом огне, от которого аппетитно пахло костром. И напоили конкретно её вкуснейшим красным вином. Оно было таким сладким и лёгким, что она даже не заметила, как и когда хитрый напиток вдарил ей в голову. Просто в один момент поняла, что язык слишком развязался, а руки чересчур любознательно исследуют балдеющего от происходящего Доминика.

— Поедем домой? — спросил он, заправляя ей за ухо прядь волос. И волнующе провёл подушечками пальцев по его краю, под конец подцепил мочку и нежно за неё ущипнул.

— К тебе? — София прикусила губу и поёрзала у него на коленях.

— К тебе, — Доминик положил ладони ей на бёдра, заставляя сидеть спокойно.

— Но ко мне нельзя — у меня родители дома.

— А ты не такая уж и пьяненькая, как я погляжу, — усмехнулся он одними краешками соблазнительных губ. — Я бы отвёз тебя к себе и с удовольствием не давал бы спать всю ночь, но…

— Так вези. Я хочу этого, — прошептала она перед тем, как ворваться своим языком в чужой рот. Целовала его, как изголодавшийся по свежей родниковой воде бедуин, давно и безнадёжно затерявшийся в песках Сахары.

— Подожди, — Доминик выглядел так, словно был готов её взять прямо здесь, на столе посреди ресторана. — Хорошо, твоя взяла. Поедем ко мне. Думаю, за три часа ты успеешь протрезветь и, если передумаешь, то сообщишь… Но после всех твоих издевательств, мне бы очень хотелось, чтобы этого не произошло.