Как я и предполагал, ее рот приоткрывается.

— Что… что это? — таращит она глаза, все быстрее шлепая ногами по грязи.

— Это поле.

Рука ударяет меня в живот. — Я знаю это, умник. — Она мило улыбается, словно только что не выбила воздух из моих легких. — Я говорю о цветах.

Я выпрямляюсь, прижимая руку к животу, и смотрю на море ярко-красного. Каждый лепесток перетекает в другой, создавая цветовое одеяло, согревающее траву под ним.

— Маки, — говорю я и улыбаюсь, видя выражение ее лица.

— Я никогда не видела таких ярких цветов, — моргает она. — Они оранжевые, красные и повсюду.

Я не могу оторвать от нее глаз. — И что? Что ты думаешь?

Она оглядывается на меня, ее улыбка вызывает беспокойство. — Я думаю, ты меня тормозишь.

Едва произнеся эти слова, она поворачивается и устремляется к полю. Я успеваю ринуться следом, прежде чем цепь срывает меня с места. Я наблюдаю, как она раскидывает руки навстречу ветру, когда ее ботинки достигают края поля.

Я не видел ее такой беззаботной с того самого дня, когда вышел за ней под дождь, сорвал незабудку и заправил ей за ухо. Видя, как она радуется жизни, я понимаю, что выживание в моей жизни того стоит.

— По крайней мере, старайся не отставать! — зовет она, маки облепляют ее ноги при каждом шаге. — По-моему, ты не в форме, Азер!

— Неужели? — смеюсь я, настигая ее.

Она слишком поздно понимает, что происходит.

С ее губ срывается визг, когда я останавливаюсь перед ней, нагибаюсь, чтобы схватить ее за ноги и перекинуть остальную часть ее тела через свое неповрежденное плечо. Я прикусываю язык от жжения, которое все еще пронзает мое тело, но звук ее смеха исцеляет, он способен заставить человека забыть собственное имя, не говоря уже о боли.

— Что ты делаешь? — смеется она, хлопая меня по спине и размахивая руками.

Я кручу нас в разные стороны. — Показываю тебе, насколько я не в форме.

Она хихикает, как девушка, которой не пришлось оплакивать своего отца и лучшую подругу. Как девушка, которая не боролась за выживание, не воровала, чтобы не умереть с голоду. Как девушка, которая не прикована к парню, которого должна ненавидеть.

В стойкости, в способности смеяться, несмотря ни на что, есть своя прелесть.

— Хорошо, — говорит она, — ты высказал свою точку зрения. Теперь можешь опустить меня на землю.

— Но я открываю тебе лучший вид на цветы, — говорю я с улыбкой, которую она не может видеть.

Ее голос звучит слегка приглушенно. — Нет, ты протаскиваешь мою голову сквозь цветы.

Я смеюсь, приседая, обхватываю ее за спину и перекидываю через плечо. Медленно опуская ее на землю, я укладываю ее так, чтобы цветы окружали ее, а она улыбается мне.

Заходящее солнце золотит ее лицо, голубые глаза ярко горят на фоне ярко-красных маков. Трудно поверить, что нечто столь прекрасное добровольно смотрит на такого, как я.

Я чувствую себя недостойным ее взгляда, того, как ее глаза блуждают по моему лицу. Я качаю головой, все еще глядя на нее сверху вниз. — Не смотри на меня так.

— Как? — мягко спрашивает она.

— Так, будто я достоин быть увиденным.

Ее ресницы трепещут от моих слов. Она сглатывает и поднимает руку, чтобы коснуться моего лица. Мои глаза закрываются от ощущения ее ладони на моей коже, от привилегии быть тронутым ею.

— Потанцуешь со мной? — шепчет она.

Мое сердце замирает от этого робкого вопроса.

Я открываю глаза и вижу, что она смотрит мне в лицо таким взглядом, которого я не заслуживаю. — Сколько захочешь, дорогая.

Я помогаю ей подняться на ноги, прежде чем обвить ее руки вокруг моей шеи. Мои руки находят ее бедра, крепко сжимая, когда я поднимаю ее ноги на свои. Она удивленно ахает, а затем улыбается, запуская пальцы в мои волосы.

Я покачиваюсь, прижимая ее тело к своему. Мои руки блуждают по ее спине, непривычные к ощущениям без тяжелой завесы волос. Я наклоняю голову к ней, любуясь серебристым беспорядком, спадающим на ее плечи.

Заправляя волнистый локон за ухо, я провожу пальцами по его короткой длине. — Ты не жалеешь об этом?

Она качает головой, ее улыбка грустна. — Нет.

— Хорошо, — бормочу я. — Потому что мне всегда нравились короткие волосы.

— О, правда? — Она смеется, пока я раскачиваю нас по кругу.

— Правда. Помимо всего прочего, конечно. — Я пожимаю плечами. — Короткие волосы. Голубые глаза. Двадцать восемь веснушек. И, — я делаю паузу, изучая ее, наклонив голову, — какого ты роста?

Она растерянно моргает. — М-м-м, около пяти с половиной футов?

— Пять с половиной футов, — продолжаю я ровным тоном. — Ужасающая способность надрать мужчине задницу. Потрясающая улыбка. Невероятное упрямство. Волосы как расплавленное серебро. Легко угрожает мне кинжалом. — Я улыбаюсь ей. — Мне продолжать?

— Что дальше? Баллада от моего имени? — В ее голосе звучит вызов, но на лице — улыбка.

Я притягиваю ее ближе, моя рука обвивает изгиб ее талии. — Разве поэты — это не просто дураки с причудливыми словами? — Я опускаю лицо, пока наши лбы не соприкасаются. — Думаю, я подхожу под это определение, дорогая.

Она тихонько смеется, глядя на цветы, окружающие наши ноги. Мы покачиваемся в лучах закатного солнца, ее ботинки стоят на моих, а в качестве свидетелей — поле цветов.

Я наблюдаю, как ее взгляд поднимается вверх и пересекает море лепестков, устремляясь к небу. Мне не нужно поворачивать голову, чтобы понять, на что она смотрит. — Последняя ночь, — тихо произносит она.

— Последняя ночь, — эхом отзываюсь я.

Она кивает, крепче обнимая меня за шею. — Тогда мы можем наслаждаться ею, пока она длится.

Мы раскачиваемся в тишине, пока она не шепчет: — Притворись, да?

Я сглатываю, ненавидя звук лжи, которая срывается с моих губ. — Притворись.

Глава 44

Пэйдин

Мы сидим на ложе из красного цвета, такого сладкого и мягкого, а не тошнотворного и липкого, к которому я так привыкла.

Я вытягиваю перед собой больные ноги, чувствуя, как лепестки щекочут кожу. Закончив танцевать, мы прошли гораздо дальше по полю, у Кая, вероятно, онемели пальцы на ногах. Я держусь спиной к замку, который теперь совсем рядом, предпочитая игнорировать неизбежное.

— Как, черт возьми, ты это сделала?

В голос Кая просачивается разочарование, которое, я уверена, он не привык допускать. Он лежит на боку, опираясь на локоть, и возится со стеблями мака. Я фыркаю при виде того, что должно быть цветочной короной, и наблюдаю, как она сминается в его руках.

Он кивает на почти готовую корону у меня на коленях. — Как твоя не разваливается?

— Может быть, — медленно говорю я, — потому что я все делаю правильно.

От его унылого взгляда у меня из горла вырывается смех. Лепестки проскальзывают между его пальцами, когда он пытается скрепить стебли. Его слова звучат как бормотание под нос. — Я могу держать меч в обеих руках, но не могу заставить эти чертовы цветы держаться вместе.

— Если честно, — говорю я, прикручивая последний цветок на место, — у меня было много практики. Мы с Аденой постоянно делали их из одуванчиков.

Эта мысль вызывает на моем лице грустную улыбку, и я любуюсь своей работой. Я надеваю корону на его голову, поправляя ее на черных волнах. — Ну вот. Снова стал принцем.

Он улыбается, отвлекая меня своими ямочками. Я ложусь на бок, зеркально отражая его, приподнимаюсь на локте и смотрю на корону. Яркие цветы контрастируют с каждой чертой его лица, мягкого и изящного, хотя в остальном он совсем не такой.

— Вот. — Он достает из руки наполовину раздавленный цветок. Пальцы перебирают мои волосы, когда он заправляет стебель за ухо. — Представь, что это незабудка.

В голове проносится та ночь на последнем балу, а также воспоминание о поцелуе, который мы почти разделили. И подумать только, что теперь мы разделили больше, когда нам действительно суждено было стать врагами. — Мы неплохо притворяемся, — бормочу я, наблюдая за его лицом.