Его грудь вздымается подо мной. — Ты убила короля.

Я качаю головой, не отрывая глаз от предательства в его взгляде. — Да. Я убила короля. Но что еще важнее, я убила злобного тирана. Я убила человека, который перебил бесчисленное множество людей. Я убила человека, который пытался убить меня только потому, что в моих жилах не течет сила. — Я тяжело вздыхаю, оскалив зубы. — Но я забыла еще кое-что. Кого еще я убила, Принц?

У него перехватывает дыхание. — Ты убила… моего отца.

— Еще одна вещь, которая нас объединяет, — выдыхаю я. Он хмурится, когда я подношу нож к его животу. — Может, мне воткнуть его тебе в грудь, как ты сделал это с моим отцом? Это кажется вполне уместным, не находишь?

Он качает головой, на его лице отражается недоверие. — Твой отец…? Я не… — Его глаза слегка расширяются от осознания. — Сколько лет? Сколько лет назад он был убит?

Я отказываюсь верить, что он не знал, чью жизнь забрал той ночью. Отказываюсь верить, что он не обманывал меня все эти месяцы, заставляя доверять ему после всего, что он у меня отнял. Отказываюсь верить, что он не знал, что именно мое сердце он разбил в ту ночь, когда пронзил мечом сердце моего отца.

— Пять, — хриплю я. — В моем доме. — Мои слова — не более чем шепот. — Я видела, как ты его убил.

Он качает головой, ужас просачивается сквозь трещины его маски, сквозь щели его разрушающихся стен. — Пэйдин, я…

Он впервые произносит мое имя, и какая-то жалкая часть меня хотела бы услышать его снова. Но я даже не успеваю услышать, что он скажет потом.

— Он здесь!

Крик, который может принадлежать только Имперцу, эхом отражается от стен, а вслед за ним раздается стук дюжины пар ботинок. Я поднимаю глаза на звук и вижу, как тени приближаются. Потом я снова смотрю на него. Он открывает рот, чтобы что-то сказать, но вместо этого из него вырывается придушенный хрип.

Чистый порез на его плече дает мне несколько секунд, и я не смею потратить их впустую.

Я снова бегу, как, кажется, всегда.

И не оглядываюсь.

Глава 16

Кай

Заноза в заднице — это еще не все, что можно сказать об этой девушке.

Она заставила меня бежать по незнакомым улицам, спотыкаясь о неровные булыжники в кромешной тьме. Моя рука в крови, прижатая к удивительно неглубокой ране, которую она преподнесла в качестве прощального подарка.

У нее был шанс убить меня. И не один раз.

И все же, несмотря на все ее разговоры о том, что она перережет мне горло, ей не удалось сделать это уже несколько раз. А еще я не выполнил обещание всадить ей в спину ее же кинжал, хотя виню в этом строгий приказ сохранить ей жизнь.

Я задыхаюсь от забытой Чумой жары, которая постоянно окутывает этот город. Сворачивая на пустую улицу, я едва не сталкиваюсь с одним из своих людей, прежде чем подать ему сигнал повернуть налево, а самому взять правее. Даже когда мы разделены на тринадцать человек, ей удается ускользать от каждого из моих людей уже почти полчаса.

Заноза в заднице — это еще мягко сказано.

Луна протягивает свои бледные пальцы через весь город, заливая все тусклым светом, который никак не помогает найти ее. Если тени — ее друг, то луна может быть ее сообщницей, ее серебряные лучи струятся сквозь ее кровь и окрашивают волосы, которые скрывают ее в лунном свете.

Я сворачиваю за очередной угол, морщась от раны на руке. Мои ноги стучат по неровной дорожке, как и мысли, проносящиеся в голове. Ее слова эхом отдаются в моем сознании, отвлекая внимание от улиц, которые я должен обыскивать.

— Я видела, как ты убил его.

Пять лет.

Пять лет назад я совершил первое убийство. Пять лет назад я впервые вонзил меч в грудь человека. Пять лет назад я наблюдал, как человек рухнул на пол, прежде чем убежать от первого из моих многочисленных преступлений.

Пять лет назад я впервые убил именно ее отца.

Как она узнала об этом, а я нет? Почему меня вообще послали убить его? Может, она ошибается? Может, она ищет еще одну причину ненавидеть меня. Я вспоминаю ту преследующую меня ночь, ту, что навязала мне мою судьбу. Я почти вижу комнату, кровь, шаткость моих рук…..

Комнату.

Я едва не спотыкаюсь, когда осознание этого врезается в меня.

Ее дом. Тот самый, который я сжег дотла. Та комната, в которой я стоял…

Я был там не в первый раз. Кусочки начинают вставать на свои места, связывая тот тенистый дом, где я проходил свое первое задание, с тем, который был освещен пламенем.

Это был я. Я убил ее отца…

Движение заставляет меня повернуть голову в сторону движущихся теней.

Я понимаю, что это она, еще до того, как замечаю фигуру, метнувшуюся через переулок. В руке у меня метательный нож, нацеленный на нее, прежде чем она успеет снова раствориться в темноте.

Ее крик звучит напряженно, как будто у нее едва хватает сил выразить свою боль. Я не спеша подхожу к ней, наблюдая, как она прислоняется к грязной стене, прежде чем соскользнуть на землю под ней. Она задыхается от боли, прижимая окровавленную руку к заживающей ране на ее бедре, которую я снова вскрыл.

— Что? — хрипит она. — Одного раза разрезать мне ногу тебе было недостаточно?

— Ну, — вздыхаю я, — очевидно, тебе этого было недостаточно, учитывая, что ты все еще пытаешься от меня сбежать.

— Привыкай к этому.

— О, я уже начинаю.

Ее голова прислонена к стене, веки трепещут от утомления. Она выглядит усталой. Слишком усталой. Как будто стоит на грани чего-то более разрушительного, чем недосыпание. Я наклоняю голову, изучая ее в непроглядной тьме. — Ты хорошо себя чувствуешь, Маленький Экстрасенс?

Ее смех звучит надрывно. — Ты только что разрезал меня ножом. Что ты думаешь?

— Да ладно, я едва задел тебя.

Она смотрит на меня своими горящими голубыми глазами. — Да, ты задел рану, которая все еще заживает. Которую ты нанес мне в первую очередь, хочу заметить.

Я почти улыбаюсь. — Ты знала, что это я, да?

— Конечно, это был ты, — фыркает она. — Ты единственный, у кого прицел почти такой же хороший, как у меня.

— Почти? — сухо говорю я. — Правда?

— Ты слышал меня, Принц.

Я успеваю заметить, как ее пальцы тянутся к ножу в ботинке, прежде чем ее запястье оказывается зажатым в моей руке. — Хватит, — вздыхаю я. — Я устал. Ты устала. Давай закончим на ночь. Не говоря уже о том, что ты истечешь кровью, если не перевяжешь рану.

— Если ты думаешь, что я уйду без боя…

— Я думаю, — вклиниваюсь я, вытаскивая кинжал из ее ботинка, — что у тебя не останется сил сражаться, если ты не отдохнешь и не перевяжешь раны.

— Разве не этого ты хочешь? — Ее голос срывается от тяжести обвинения. — Чтобы я перестала бороться с тобой? Смиренно приняла свою участь?

Я изучаю ее мгновение, изучаю упрямство, запечатленное в ее хмуром взгляде. Правда заставляет мою грудь сжиматься, мое сердце тяжело вздыхает, когда мои легкие не могут этого сделать. Потому что я, кажется, не могу решить, что страшнее — видеть, как она перестает бороться, или видеть, как она умирает.

Кем она будет без своего огня? Оболочкой Серебряного Спасителя, которым она когда-то была? Призраком девушки, ради которой я был готов погубить себя? Если она сражается ни за что, то живет ради смерти. Но если она горит ради чего-то, она живет ради надежды.

Я хочу, чтобы она сражалась со мной.

Я хочу, чтобы она горела ради меня, даже если это будет означать ненависть.

Я вздыхаю, выдыхая эмоции, сопровождающие каждую головокружительную мысль, и вместо этого говорю: — И где же тут веселье?

— Это просто смешно.

Ее бормотание приглушено, когда я тяну за ткань, закрывающую ее лицо.

— Нет, это необходимо. Ты отлично выглядишь. — Как ни стараюсь, я не могу сдержать смех, сопровождающий каждое слово. Я практически чувствую ее свирепый взгляд сквозь платок, который набросил ей на голову, отчасти для того, чтобы скрыть ее очень узнаваемые волосы и лицо, но в основном потому, что мне было лень обернуть вокруг нее ткань.