— Я тебя ненавижу, — шипит она.

— Да, ты и все остальные в этом королевстве, дорогая.

Трактирщик машет рукой, подзывая меня к своей стойке. Я слегка подталкиваю ее вперед, в результате чего она неохотно хромает. — Всего одна комната. Мы возьмем то, что у вас есть, — говорю я с натянутой улыбкой, скрытой за банданой, закрывающей нижнюю половину моего лица.

— Вам повезло, — фыркает мужчина. — Только что освободилась комната на третьем этаже. Мелочь.

В качестве ответа я бросаю несколько монет на обшарпанный прилавок и наблюдаю, как он пересчитывает их, а затем сурово кивает мне. Затем его взгляд падает на девушку, которую закрывает платок. — Что с ней?

Я чувствую, как она сдвигается в предвкушении какого-нибудь остроумного комментария, который вот-вот вылетит у нее изо рта, не видимого мне в данный момент. — Ужасный несчастный случай, — отвечаю я, грустно покачивая головой. — Ты не захочешь увидеть, что там под ним. — Я наклоняюсь и бросаю на него понимающий взгляд. — Она немного стесняется. И вполне заслуженно.

Трактирщик кивает с таким видом, будто мы только что разделили уморительную шутку. — Тогда, во что бы то ни стало, пусть будет прикрыта!

Он смеется. Смеюсь и я. Но прикусываю язык, когда каблук ее ботинка встречается с пальцами моей ноги.

Я знаю, что лучше не смеяться снова, когда она вслепую, спотыкаясь, поднимается по скрипучей лестнице, кровь стекает по ее ноге и грозит забрызгать дерево под ней. Дверь на третьем этаже скрипит, когда я толкаю ее, открывая комнату размером с мой шкаф во дворце. Через заплесневелое окно проникает достаточно тусклого света, чтобы можно было разглядеть грязь, украшающую помещение.

— Я убью тебя. — Она срывает с лица платок, сбивая волосы в кучу.

— Неужели? — размышляю я. — У тебя были проблемы с этим даже до того, как ты была ранена.

Она отворачивается от меня, качая головой. Ее голос звучит отстраненно, как будто слова так и остались мыслями. — Я всегда ранена. Всегда немного сломана. Я наблюдаю за тем, как она осматривает комнату, хотя бы потому, что любой ответ, приходящий на ум, застревает у меня в горле. — Это все? — спрашивает она, обводя рукой комнату. — Что, все твои люди собираются завалиться к тебе в постель?

— Забавно, — говорю я без тени юмора. — Нет, мои люди останутся сегодня в городе. Такая большая группа привлекает нежелательное внимание. Не волнуйся — они встретятся с нами утром, когда мы отправимся в путь.

Она бросает на меня взгляд, слегка напоминающий одну из тех хитрых улыбок, которыми она обычно одаривала меня. — Ты действительно думаешь, что сможешь справиться со мной в одиночку?

Я пожимаю плечами. — Думаю, я единственный, кто может справиться с тобой в одиночку.

— Все еще самоуверенный ублюдок, как я вижу.

— У меня есть репутация, которую нужно поддерживать.

Она фыркает и, прихрамывая, проходит мимо меня, чтобы опуститься на край кровати. Я смотрю на ее кровоточащую рану и сложенное под ней одеяло. — Во что бы то ни стало, пожалуйста, окровавь кровать, на которой я буду спать.

Она едва удостаивает меня взглядом. — И почему ты так уверен, что будешь спать в этой кровати?

— С чего ты взяла, что я не буду?

Абсолютно не обращая на меня внимания, она начинает осматривать рану на своем бедре. Вид того, как она закатывает свободную штанину, обнажая огромное количество загорелой кожи, кажется неожиданно более значительным в полумраке комнаты.

Она шипит сквозь зубы, когда ткань задевает липкую рану, и я наблюдаю, как она изо всех сил старается не выдать своей боли. Я провожу рукой по волосам и тихо вздыхаю: — Иди сюда.

— Спасибо, мне и так хорошо, — безразлично отвечает она.

— Ты такая заноза в моей заднице, ты знаешь об этом?

— В таком случае, — мило говорит она, — ты можешь просто отпустить меня. Проблема решена.

— Мы с тобой оба знаем, что это не вариант.

— Верно. — Ее голос суров. — Потому что твой новый король заставил тебя преследовать меня.

Проходит несколько ударов сердца, прежде чем я говорю: — Ну, ты убила его отца, короля. И сыграла ключевую роль в восстании Сопротивления. Не говоря уже о том, что ты использовала Китта, чтобы помочь в этом.

— И я ни о чем не жалею. — Она смотрит мне прямо в глаза, и в ее взгляде не отражается ни капли раскаяния. — Все, что я делала, все, за что я боролась, было ради Ильи.

Моя челюсть сжимается. — И это включает в себя убийство короля Ильи?

Она качает головой, отводя взгляд. — Я не шла на то Испытание, планируя убить его, когда выйду из него. Он пришел за мной. — В ее глазах читается нечто, до ужаса похожее на мольбу, но не потому, что она просит прощения за свой поступок, а потому, что ей нужно, чтобы я понял, почему она так поступила. — Но это не значит, что я не думала о том, чтобы вонзить клинок в его черное сердце десятки раз до этого.

Даже несмотря на ненависть, сквозящую в каждом слове, это самая честная фраза, которую я получил от нее. Я слышу это в хриплом голосе, вижу по дрожащим рукам. Возможно, все, что было до этого момента, было фальшью, фасадом, сказкой, придуманной, чтобы заманить меня. Но, начиная с этого момента, я никогда не видел ничего более реального.

Я вздыхаю, позволяя тишине затянуться между нами, а затем хватаю с пола маленький умывальник. Я не беспокоюсь о том, что оставлю ее одну, пока буду спускаться по лестнице, чтобы наполнить умывальник ледяной водой, учитывая ее травмы, из-за которых она изо всех сил старается не дрожать передо мной.

С каждым шагом по крутым ступенькам вода переливается через бортик, и, когда я открываю дверь мокрым ботинком, девушка, лежащая на кровати передо мной, выглядит совсем не так, как та, которую я там оставил. Ее волосы словно слились с телом, растворившись в нем и лишив всякого цвета, кроме пунцового, окрасившего ее дрожащие руки. Она не отрываясь смотрит на кровь, покрывающую ее пальцы, и тяжело сглатывает, содрогаясь при каждом неглубоком вдохе.

С Серебряным Спасителем что-то не так.

И меня это не должно волновать.

Я видел, как травма принимает худшие формы. Видел, как она губит мужество, пожирает мечты и выплевывает оболочку человека. Мы с травмой хорошо знакомы.

— Иди сюда.

На этот раз приказ звучит мягче, сочувствие словно заглушает суровость моего голоса. Ее глаза поднимаются на меня, расфокусированные и полные паники. Она моргает, ее голос срывается, когда она начинает: — Я… я не могу…

— Мне не нужно знать, — тихо вклиниваюсь я. Потому что не нужно. Мне не нужно знать, что не дает ей спать по ночам, что преследует ее сны, что заставляет ее так дрожать. Потому что, чтобы знать это, нужно знать ее. А это то, чего я поклялся больше не делать.

Она — это история, которую я отчаянно пытаюсь не повторить.

И для одной ночи я потерпел в этом достаточно неудач.

Я смотрю, как она сглатывает, как сползает с кровати и садится рядом со мной на потертые половицы. Не теряя ни минуты, она окунает окровавленные пальцы в ледяную воду и энергично оттирает их онемевшими руками.

Мои глаза скользят по ней, используя ее отвлечение как шанс позволить своему взгляду задержаться на зазубренном шраме на ее шее. Я не спрашиваю, потому что и так знаю, что это дело рук моего отца. Я практически чувствую, с каким усилием он вдавливал шрам в ее кожу.

Но я ничего не говорю об этом, зная, что рана, скорее всего, гораздо глубже, чем ее физическая форма. Эта мысль напоминает мне о том, с какой осторожностью я все еще отношусь к ее чувствам. Это сводит с ума.

Она так увлечена задачей очищения себя от собственной крови, что мне приходится схватить ее за запястья и вернуть к реальности. — Если ты не надеешься содрать с себя кожу, думаю, этого достаточно.

Медленно кивнув, она отнимает свои затекшие руки от моих, чтобы вытереть их о скомканную рубашку, которую я достаю из одолженного имперского рюкзака. Пачки грязных бинтов падают на пол, когда я вытряхиваю их из сумки, хмурясь и пытаясь распутать один из них.