Внезапно взгляд упыря упал на рослого хорга, державшего в руках до боли знакомое тело. Мар подорвался и рванул вперед.

– Хейта!

Цепи натянулись, не давая ему сделать и шага, но на ногах он устоял и теперь сверлил хорга, что держал бездыханное тело девушки, с исступленной яростью.

Он не мог видеть лица Хейты, лишь растрепанные вишневые волосы и повисшую бледную руку, вымазанную в крови.

– А ты смел для предателя, – вдруг произнес чей-то грубый голос. – Только это тебе не поможет.

Мар затравленно огляделся.

– Кто говорит? – глухо выкрикнул он.

Вперед выступил матерый хорг. Мар тотчас признал в нем главаря, виденного накануне. Он был крупней и выше остальных. Крепкие руки его, перевитые черно-серыми мышцами, покрывали старые шрамы – свидетели одержанных им боевых побед.

– Я – Горрах, – надменно произнес тот. – Но здесь меня все зовут Мясником. В том, чтобы разделывать человеческих выродков, мне равных нет.

В обычное время Мар не преминул бы отпустить по поводу этого прозвища едкую шуточку. Но останки человеческих тел на земле и тело Хейты в руках у хорга не располагали к шуткам и смеху.

– По правде сказать… гадить я хотел на то, как тебя зовут! Что вы собираетесь с ней делать? – Мар еще раз попытался вырвать цепи из стены. – Убить, как и меня?

Главарь смерил его взглядом, преисполненным презрения.

– Глупец! Ты – лишь прах. Она пламя. Ее огонь изменит мир.

Упырь вновь яростно дернулся.

– Что это значит? Что это, мать вашу, значит?

В ответ Мясник лишь погано оскалился. Натянув цепь до предела, Мар шагнул вперед. Зеленые глаза его налились кровью, губы дрожали, лицо побелело от трудно сдерживаемого гнева.

– Когда я освобожусь отсюда, а я непременно освобожусь, – прошипел он, – то перережу вас всех до единого, и за девушку, и за тех, кого вы оставили гнить в этой пещере, заживо и замертво. Уж ты не сомневайся. Пожиратели человечины вроде вас другой участи не заслуживают!

Кривая ухмылка сползла с лица главаря. Он тоже шагнул вперед. Стремительный удар распорол упырю бок, тот задохнулся от боли, но не успел издать ни звука. Второй прошелся по лицу. Мар рухнул, давясь собственной кровью.

– Вот так, – мрачно проронил Мясник. – Лежи. И не смей открывать рот, предатель!

Он кивнул остальным, и хорги двинулись к узкому проходу, отделявшему жуткий склеп-темницу от остального подземелья. Только Рогзох остался, заняв свой сторожевой пост. Но Мар того уже не видал.

Тьма разливалась внутри его существа, застилая взор. А кровь растекалась под ним уродливой лужей. Тело деревенело, делаясь непослушным, вязким, чужим. Рассудок покидал упыря. «Холодно, – вдруг подумалось Мару, – очень холодно. Мама не зря говорила… Не играй на реке зимой… Там серпы[23] водятся… Не послушался… Теперь я умру…»

Повелитель хоргов, Угзох, высокий, жилистый хорг с коварными обсидиановыми глазами и безобразным лицом, мрачно восседал на исполинском нерукотворном троне – нагромождении зубчатых гранитно-серых скал. В леденящем взоре его, как блики на лезвии клинка, сверкали осколки безумия.

Повелителя мучила жажда. Но то была не столько жажда крови, сколько жажда власти. Ему опостылел этот лес и до смерти надоело считаться с людьми, этими жалкими мешками с костями и мясом.

Люди были созданы для того, чтобы служить пропитанием им, хоргам, но никак не для того, чтобы разгуливать на свободе, требуя признать себя равными, живыми существами, способными мыслить и чувствовать.

Угзох жаждал покончить с этим, разрушить настоящий порядок дел, подчинить людей, загнать их в стойла, где им и место, резать и убивать их так, как заблагорассудится ему, заживо, медленно, наслаждаясь их воплями.

Он начал воплощать свой план с подкупа Гула. Но понимал, что этого было недостаточно. И тут, так кстати, в лесу объявилась она.

Гулкое шарканье босых подошв возвестило о приходе подданных. Мясник приблизился к трону Угзоха и с небрежным почтением склонил голову.

– Я принес тебе деву, как и обещал, повелитель.

– А что упырь? – прорычал тот.

– Предатель в подземелье, закован по рукам и ногам.

Угзох кивнул.

– Хорошо.

Мясник жестом приказал положить пленницу на землю. Тот повиновался. Угзох, пристально наблюдавший за этой картиной, вдруг распрямился и прыгнул. Мгновением позже он уже ощупывал девушку тяжелым взглядом. Сдернул с пояса ключ, ловкое движение – и ее цепи оказались прикованы к кольцу в стене. В жестах повелителя хоргов читалось нетерпение.

Угзох шагнул к стене, зачерпнул воды из тощего подземного водопада и плеснул девушке в лицо. Воздух огласил глухой стон. Хейта с трудом разлепила тяжелые веки, отупело помотала головой, медленно приходя в себя.

– Встань! – властно приказал Угзох.

Стиснув зубы, Хейта повиновалась. Бесцеремонно оглядев ее с головы до ног, правитель вдруг схватил ее когтистыми лапами за подбородок и впился взглядом в отметины на лице.

– Занятно, – наконец хрипло изрек он.

– Что занятно? – дерзко спросила девушка.

Вместо ответа хорг коснулся пальцами ее отметин. Хейта дернулась, скривившись от омерзения.

– Что вам от меня нужно?! – теряя остатки терпения, воскликнула она.

– А сама как думаешь? – вопросом на вопрос ответил Угзох. – Быть может, убить тебя хотим, как и остальных?

– Ну так убейте! – с вызовом бросила девушка.

Угзох не ответил ей, только растянул в гадкой улыбке тонкие губы.

– Ты ведь прекрасно знаешь, почему ты оказалась здесь, Чара.

Хейта выдержала его взгляд.

– Не понимаю, о чем речь.

Безобразное лицо Угзоха скривилось в колючей усмешке.

– Да брось! Ты смогла обмануть Гула, но меня, Угзоха Беспощадного, не проведешь.

– Я не понимаю, о чем речь, – упрямо повторила Хейта.

Правитель гадко прищурился.

– Странно, потому что подчиненные донесли мне, что ты можешь рождать свет из своих рук. Покажешь?

Хейта молчала. Угзох провел когтистой лапой по ее спутанным волосам. Она отклонилась, глаза ее опасно блеснули.

– Бросай упрямиться, – гадко ухмыльнулся Угзох. – Мы ведь оба знаем, что ты Чара. Осталось только показать.

Хейта поглядела на него в упор. Отпираться не было смысла. Он знал. Всю жизнь она страшилась этого момента. Того, что кто-то захочет использовать ее силу во зло. И вот этот момент настал. Она всегда думала, что растеряется и испугается. Но ее обуяла какая-то странная уверенность и твердокаменное спокойствие. Он может делать с ней что угодно. Она не поддастся. А прежде чем позволит использовать свою силу в темных целях, скорее умрет.

– Нет, – твердо сказала Хейта.

Угзох зашелся тихим зловещим смехом.

– Не хочешь по-хорошему, значит? Ну-ну, – кивнул он, нарочито небрежно потирая руки, и вдруг хлестнул ее по лицу.

Правую щеку Хейты словно облили крутым кипятком, но девушка не издала ни звука. Новый удар. Из разбитой губы потекла кровь. Хейта молчала. Она чувствовала, как во рту сделалось солоно. В голове ее звенело. Перед глазами вспыхивали яркие пятна.

– Что?! – прорычал правитель. – Всё еще не хочешь показать, на что способна?

Удар. Кровь потекла по подбородку. Окропила рубаху. Тишина. Удар.

– Ты сделаешь это, тварь!

Хейта вскинула на него полубезумный, пылающий болью и яростью взор.

– Не дождешься!

Угзох нехорошо ухмыльнулся.

– Думаешь, зря тебя бью? Может, надо иначе, вежливо, уговорами. – Он пожал плечами. – Может, и так. Но я думаю, по-доброму тебя на нашу сторону перейти не заставишь. Да и зачем действовать так? Сторона-то у нас недобрая.

Удар. Кровь полилась из носа. Взор девушки затуманился. В голове словно взрывались заряды драконьего пламени. От нечеловеческой боли стало трудно дышать. И всё же она молчала. Она чуяла, Угзоха это приводило в ярость, хотя он того и не показывал. Удар.

– А у меня действенные методы, – невозмутимо продолжал тот. – Пытки, знаешь ли, зелья. После них родную мать позабудешь. Я сломаю тебя, как ломают кость, и прежней жизни ты уже не захочешь. Ты и вспомнить ее не сможешь. Станешь видеть мир моими глазами. Будешь делать то, что угодно мне, думая, что того хочешь ты. Я сделаю тебя своей слугой. Ты будешь ноги мне целовать и вырезать целые города. И не будет в мире силы, способной нас, хоргов, остановить. – Он приблизил уродливую рожу к ее лицу. – Видишь ли, нам до смерти надоело сидеть в этом лесу. Мы хотим свободы. Желаем править миром, жрать кого и когда захотим. Но нас слишком мало. Нам нужна сила. И это силой станешь ты!