Путники вздрогнули. Неземные чары развеялись, словно болотная дымка. Лица их медленно обретали привычное выражение, а разум – ясность и остроту.

Харпа скрежетнула зубами:

– Я не просила, чтобы меня очаровывали!

Фела развела руками.

– Прошу прощения. Я не нарочно. Для меня очаровывать всё равно что… дышать, – она призадумалась, – или смеяться.

– А отчего глаза пастырей болот так ярко горят? – не выдержал Мар, вызвав раздражение на лице Харпы. – Как… как блуждающие огоньки?

Фела устремила на упыря недоверчивый взор, а потом ее полные губы тронула загадочная улыбка. Она наклонилась к нему, одна рука нежно обвила его шею, вторая утонула в густых иссиня-черных волосах. Мар от неожиданности оцепенел.

– Ты вроде древний, а на деле юн, как мальчишка, – прошептала она. – На твоих руках столько крови! Больше, чем у них всех вместе взятых, и при этом ты невинен, словно дитя. Любознателен, но не знаешь самых очевидных вещей.

– Каких, например? – бесстрастно вопросил Брон.

Дева метнула в его сторону недовольный взгляд, но тут же смягчилась и продолжила тихо:

– Что по легенде именно благодаря блуждающим огонькам мы обладаем такими глазами. Когда появились первые пастыри болот, Праматерь Луна решила, что ее детям будет на болотах слишком безрадостно и темно. Но на удачу над болотами как раз кружили блуждающие огоньки. Под их смелым напором тьма отступала. Тогда Праматерь Луна и решила наделить пастырей болот светящимися глазами. – Фела окинула их задумчивые лица пытливым взором и заливисто рассмеялась. – Ну что же вы? Пейте же! Пейте!

Путники оживились, подбодренные одним лишь звуком ее голоса. Однако хвататься за кружки никто не спешил. Мар подозрительно принюхался.

От неведомого питья исходил чудный аромат, таинственный, точно далекие звезды. В нем был запах сосновой коры, согретой лучами осеннего солнца, грибных шляпок, омытых первым дождем, ягод морошки и голубики, спелых настолько, словно те вот-вот лопнут и во все стороны брызнет яркий, душистый сок. Аромат был легок, как поцелуй юной девы, и согревал, как объятья искусной возлюбленной. И от него у всех пятерых бешено закружилась голова!

Волк-оборотень, совладав с собой, вдруг поглядел на Фелу в упор и бросил строго:

– Пeрвой испей.

Дева понимающе усмехнулась, подхватила со стола кружку упыря и сделала несколько беззвучных глотков.

– Эй! Мне-то оставь хоть немного! – возмутился Мар.

Фела протянула ему кружку, прильнула губами к его холодной щеке и прошептала лукаво:

– Не тревожься, тебе хватит!

Переведя взгляд на оборотня, она добавила уже без улыбки:

– Вы на нашей земле, в трактире, полном нашего народа и прочих волшебных существ. Убить вас для нас всё равно что прихлопнуть пьявку. Вот и пораскинь на досуге мозгами, с чего бы нам вздумалось вас травить?

Брон не нашелся с ответом. А Фела, просияв на прощанье чародейными глазами, подхватила поднос со стола и была такова.

Путники остались в одиночестве. Харпа обвела друзей цепким, колючим взглядом.

– Ну? И что будем делать? Может, побоку это ее питье?

Мар, с вожделением взиравший на дивный золотистый напиток, заметно приуныл.

Гэдор скрестил на груди руки и поглядел на Хейту.

– Что думаешь?

Девушка вздохнула и закусила губу.

– В ее словах много правды. Травить им нас незачем. Да и в случае драки силы не на нашей стороне. А кроме того… – Она смущенно осеклась.

– Да? – нетерпеливо выдохнул Мар.

– Это дар от пастырей болот, понимаете? – веско сказала Хейта. – Если мы не примем его, то нанесем им смертельную обиду.

Харпа едко хмыкнула.

– Да, ловко эта чародейка всё обставила.

– Спору нет, – охотно согласилась девушка, – ловко. Однако я не уловила в ней и намека зла по отношению к нам. Надо сказать, добра я не приметила тоже. Скорее, любопытство.

– Выходит, пьем? – с надеждой вопросил упырь.

Хейта обратила взор на Гэдора.

– Думаю, это тебе решать.

Тот положил руки на стол и трудно вздохнул. Поразмыслил немного и неожиданно хлопнул ладонью по столу.

– Пьем, но не налегаем. Мало ли что. Да и потом неведомо, каков этот борэй. Не хватало еще, чтобы нас развезло на раз-два!

Мар первым поднес к лицу затейливую кружку и просто опрокинул ее в рот. Харпа немедля огрела его кулаком по спине. Тот закашлялся.

– Сказано же было не налегать! – рыкнула она.

Хейта улыбнулась и пригубила душистый напиток. Его дурманящий вкус разлился по рту, словно мед. На нее пахнуло осенним разнотравьем, лицо будто овеял свежий утренний ветер, ягодная сладость заискрилась на губах.

Она сделала еще один глоток. И помстилось, будто свет померк и опустилась ночь. А потом вдруг откуда ни возьмись вспыхнули два огонька. Хейта глядела на них, как завороженная, и не могла наглядеться. Они манили и очаровывали. Она открыла рот, чтобы что-то сказать. И неожиданно поняла, что смеется.

Ей было невдомек, над чем она смеется, да это было вроде и неважно. Мар вдруг тоже загоготал своим ярким, безудержным, упырьским смехом. Глядя на него, и Харпа невольно заулыбалась. Посетители трактира принялись оборачиваться на них, но друзья того не замечали.

Гэдор дружески похлопал Брона по плечу, что-то прошептал ему на ухо, и губы волка-оборотня тронула робкая улыбка. Следопыт же прыснул в кулак и снова взялся за кружку.

Они не помнили, о чем говорили. Слова ложились сами собой, никто не трудился их искать. Беседа вилась, точно лента на ветру. Тревоги словно бы разом оставили их. Обычно напряженные лица разгладились, смех звенел то и дело, как весенняя капель.

Упырь осмелел до того, что приобнял Харпу за плечи, а та отчего-то и не подумала сопротивляться. Напротив, проявив невиданный такт, выслушала его незатейливую шутку и даже ласково похлопала ладонью его по тощей щеке.

Брон то и дело бросал на Хейту смелые, пылкие взгляды. Девушка чувствовала, что краснеет, но это ее почему-то совсем не заботило. Она глядела в ответ с вызовом, пламенем, страстью и загадочным блеском в больших жемчужных глазах.

Гэдор принялся сказывать какую-то байку. Все слушали его, раскрыв рот. Говорил он запальчиво, громко, помогая себе когда руками, а когда и всем телом. А они безошибочно знали, когда надо было молчать, а когда взрываться очередным ураганом смеха.

Время летело. А они любезничали и хохотали. Волосы растрепались, лица раскраснелись. Они улыбались так много, что заболели щеки. Дышалось легко. Заботы более не тяготили сердце. Мир вокруг кружился и ярко сверкал, словно омытый радугой. И никто не заметил, как кружки их постепенно опустели…

Хоровод из огоньков, кружившихся перед глазами, начал понемногу стихать. Заливистый смех раздавался все реже и реже. Слова все трудней рождались на устах.

Мар было наклонился к Харпе, чтобы что-то ей прошептать, а она оттолкнула его локтем. Гэдор на половине истории вдруг позабыл, о чем хотел сказать, и оторопело умолк. На лбу волка-оборотня собрались привычные морщинки. Хейта вдруг поймала себя на мысли, что бесстыдно пялиться на оборотня ей не пристало, и смущенно потупилась.

Мар тряхнул головой и недоверчиво пробормотал:

– Эка нас развезло!

Все еще приходя в себя, Гэдор обвел своих спутников встревоженным взором, остановился на Хейте и резко поменялся в лице. Девушка немедленно вскинулась.

– Что такое?

– Твои глаза, – хрипло выдавил тот.

– Что с ними? – Хейта затравленно огляделась.

Мар судорожно сглотнул.

– Они… светятся…

Хейта онемела всего на мгновение, а потом торопливо накинула капюшон. Натянула по самый нос, прикрывая ладонью лицо. Но все понимали, что было поздно. Слишком поздно. Быть может, на час или два.

– Надо уходить! – жестко бросил оборотень.

Гэдор согласно кивнул:

– Уходим!

Подскочил на ноги, выудил из кармана кошель с деньгами, растянул завязки, высыпал на стол монет так, чтобы хватило с излишком, и, уперев в стол оторопелый взгляд, так и остался стоять.