- Если мальёк Лаурис придумал лекарство, значит, его можно придумать, – сквозь зубы прошептала я. То, что я знала, о чём догадывалась, но малодушно не хотела задумываться последние два года, теперь словно бы обрушилось на голову ледяным душем. Лезвием. – Просто никто не хочет… утруждаться.

- Я думаю, леди, дело не в этом, – мальёк Карэйн вздохнул. – Вы же учитесь на факультете артефакторики, верно? В таком случае… в таком случае вы должны понимать, что любой артефакт в своём роде уникален. В каждый предмет его одарённый создатель вкладывает частицу себя, своего неповторимого особенного дара. И лекарство мальёка Сиора работало, вопреки другим, столь эффективно именно потому, что оно было не просто лекарством, а скорее, артефактом. Заряженным очень сильным магом-целителем артефактом. А мага больше нет, и запасы подошли к концу… Простите, леди. Молодому человеку не повезло. но если уж так судить… кто знает. Я неодарённый и медленно умираю от своего хронического тяжелого недуга. Если бы у меня был выбор… что ж, я предпочёл бы недолгую жизнь, недолгую, но яркую, озарённую чаровством, хоть благим, хоть скверным.

Всё относительно, леди. Всего вам доброго. Я буду рад видеть вас в Сенате по четвергам, как мы и договаривались.

Изначально я планировала задать Рабраю Карэйну ещё множество вопросов, например, о возможных детях благих и скверных: будут ли они вдвое сильнее, как предполагала наша ещё не до конца выжившая из ума библиотекарша, или нет. Попросить ничего не говорить Армалю о сегодняшнем разговоре. Спросить о мальёке Реджесе – нет ли у скверных ещё каких-нибудь особенностей или слабостей, из-за которых мог упасть в бассейн и утонуть здоровый, в принципе, человек. Если следы ожогов были его собственными… Может меня обжечь собственный огонь? Может, тут грань тонка: на самом деле всё зависит от восприятия. Если огонь будет восприниматься как нечто чужеродное, он обожжёт, думаю, с кислотой то же самое… Да, у меня ещё были вопросы к Карэйну. Но по итогу я расстроилась так, что едва выдавила из себя "спасибо, до свидания". Нет, расстроилась – не то слово, неправильное, недостаточное. Наверное, глупо было возлагать столько надежд на эту встречу, но я надеялась, и теперь эти расколотые надежды резали меня изнутри, как попавший в тесную туфлю осколок стекла.

А вот Эймери выглядел совершенно невозмутимым и отрешенным. Благодарить гостя не стал, но попрощался безупречно любезно. Постоял у окна ещё секунды две, а потом посмотрел на меня.

- Завтра я буду занят, а в воскресенье можем поехать во Флорбург, вместе, если твои планы не изменились. Поговорим с матерью этой девушки. Вдруг она всё же вернулась.

- Не изменились, - эхом откликнулась я.

- Тогда до воскресенья.

- Стой! Ты куда?! – Эймери преспокойно двинулся к двери, собственно, оставаться здесь нам было без надобности: не знаю, какие чудеса придумал Сай, но Армаль мог вернуться в любую секунду.

- Завтра сложный день, в воскресенье, возможно, выезд до позднего вечера, - отозвался он. - А у меня дела. Контрольные у первого курса не проверены. Экзаменационные билеты не дописаны.

- Можно мне поехать завтра с тобой?

- Нет, конечно. Никто не должен знать обо мне, кроме директрисы. Это одно из условий моего здесь пребывания.

Мне хотелось закричать, топая ногами и расшвыривая мебель кругом: "Как ты можешь оставаться таким спокойным, таким нечеловечески спокойным, когда всё настолько ужасно?! Как ты можешь думать о расследовании, о дурацких контрольных, когда ты умираешь? Когда ты в жизни ничего не видел, кроме бесчеловечного приюта, лабораторий, дома, больше похожего на тюрьму, каких-то продажных девок и..."

Я ничего не сказала, даже рта не раскрыла. Дверь за Эймери закрылась, а я опустилась на пол и стала изо всех сил тереть переносицу и моргать глазами, представляя, как он возвращается, берёт меня за руку и уводит за собой, в домик с красной крышей – или любой другой дом, где кроме нас и кошки не будет больше никого и ничего.

Хотя бы до начала экзаменов. До моей свадьбы.

До его смерти.

***

Всё субботнее время после занятий я посвятила работе над выпускным артефактом и секретарской каторге, это заставляло сосредоточиться и не думать... обо всяком разном. Например, о том, что последняя доза целительского зелья мальёка Сиора неожиданным образом тоже могла куда-то исчезнуть, и теперь Эймери осталось жить не полтора месяца, а всего несколько дней, наполненных мучительным угасанием.

...как он мог подхватить какую-то редкую смертельную инфекцию, связанную – это даже в голове не укладывается! – с поражением костного мозга? Не банальную простуду или хотя бы чесотку, а инфекцию некоего Брастерса? Звучит абсурдно: умудриться сбежать из столь хорошо охраняемого приюта, оказаться в какой-то глухой деревне, порезаться и... подписать себе смертный приговор.

Но жизнь и не обязана действовать логично и закономерно. В отличие от людей.

В купальне, куда я отправилась смыть с себя трудовой пот и усталость, мы столкнулись с Аннет. На самом деле мне нужно было чем-то занять себя в ожидании возвращения Эймери. Возвращения, о котором я просто могла не узнать – не ходить же кругами возле его дома в ожидании, а сам он вряд ли сподобится уведомить меня. Аннет поздоровалась со мной привычно хладнокровно и с лёгким пренебрежением, покрутила коралловый браслет на запястье и отвела взгляд.

- Извини, - неловко сказала я.

- За что? – её удивление, деланное равнодушие были ненастоящими. Я пожала плечами – нет, так нет. Глупо чувствовать себя виноватой так долго из-за такой ерунды.

Служанка Тирша встретила меня на выходе из купальни:

- Малые, вам просили передать...

В записке не было слов, только нарисованный второпях забавный червяк со скошенными к переносице вытаращенными глазами. Я схватила записку, понеслась обратно в комнату и выскочила из КИЛ, едва просушив волосы.

Эймери ждал меня и открыл дверь ещё до того, как я успела коснуться двери сжатой в кулак рукой. Я зашла – и он обнял меня так, что ступни оторвались от пола. Прижал к стене, а я обхватила его шею руками.

- Как всё прошло?

- Ожидаемо, – Эймери поцеловал меня в щёку, в краешек губ, в губы. – Ты уставшая. И бледная. Что-то случилось? Гийом... узнал о той встрече?

- Не знаю. Во всяком случае, он ничего не говорил.

Эймери снова меня поцеловал, это сильно мешало концентрироваться на разговоре. Не растечься лужицей отлично помогала тревога: какой-то он был сегодня не такой, как всегда. Более... мягкий и податливый.

- Чем тебе помочь? – сказал вдруг Эймери, подтверждая мои невнятные подозрения.

- В каком смысле? – растерялась я.

- В любом. Что я могу для тебя сделать? С учебой? С лайгоном? С дипломом? С... Гийомом? Что-то узнать про него? Или про кого-то другого? Скажи. Я сделаю.

- Ты перегрелся? – я потянулась к его лбу, но не дотянулась. Эймери перехватил мою кисть, прижал к губам.

Как же с ним было хорошо. Я должна была бояться, мне, как и любой добропорядочной малье моего круга, строгая гувернантка с детства внушала, что не следует оставаться с мужчиной один на один, что мужчин следует опасаться. И про "потерянную честь" я понимала всё... теоретически. Но я настолько доверяла ему, что мне было не страшно, наоборот: хотелось поторопить его, попросить быть смелее. Подставляла губы, щёки, шею, наслаждаясь ощущениями этой волшебной близости. Его пальцы мягко расстёгивали пуговицы платья, я вытащила руки из рукавов, помогла ему стянуть с меня нижнюю рубашку. Почувствовала прикосновение к груди прохладного воздуха и контрастно горячего дыхания.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

- Пообещай мне, – шепнул Эймери, наклонился, поцеловал родинку на груди, опустился губами ниже, выбивая последние здравые мысли из головы. Я застонала, смутилась самой себя и сжала губы. – Пообещай.