Я оторвалась от него только, чтобы вдохнуть немного воздуха. Не помню, когда и как мы отступили ближе к стене – моя спина прислонилась к двери, дверная ручка упёрлась в поясницу. Эймери придавил меня своим весом, и это было головокружительно, невероятно возбуждающе, меня трясло. И его, кажется, тоже.

Он целовал моё лицо, губы, щёки, шею, втягивая и прикусывая кожу, невесомо, почти благоговейно касался губами закрытых век. Руки спустились на мои бёдра, огладили ягодицы, прижимая к себе – я бы зажмурилась, но и так уже была зажмуренная, дальше некуда. Мне должно было быть стыдно, конечно же, может быть, даже страшно, потому что я чувствовала желание в каждом клеточке его поджарого, упругого и сильного тела, и это желание отдавалось во мне, словно невидимые крючки натягивали струны внутри – в запястьях, в груди, в животе, скручивались болезненным клубком. Я и не заметила, как Эймери расстегнул мой жилет, блузку, почувствовала прикосновение пальцев к обнажившейся почти до самого кончика груди и только тогда открыла глаза.

Мы смотрели друг на друга, взъерошенные, растрёпанные, дышащие как после спортивной тренировки. Я увидела сеточку предательски лопнувших – не без моего участия – сосудов на его шее, увидела его прикушенную мною нижнюю губу. Стальная космея, какой стыд!

Эймери расстегнул ещё одну пуговку на блузке, не отрывая от меня серо-стального взгляда.

- Родинка.

- Что?

- У тебя родинка на груди. Вот тут. В прошлый раз не заметил, - он наклонился и поцеловал злосчастную коричневую точку, и я опять задрожала.

- В прошлый раз было темно.

- Точно.

Мы уткнулись лбами друг в друга, пытаясь восстановить дыхание.

- Хочу тебя, - сказал он, снова прижимая меня к себе, и я не протестовала, потому что в этом не было смысла. Что-то в животе продолжало тянуться, требовательно, вибрирующе и сладко. – Безумно тебя хочу.

- Уже заметила, - я уткнулась носом в его грудь. Где-то там, за пределами аудитории, раздавались шаги, голоса. Кто-то может зайти сюда в любой момент.

- Когда свадьба? – от этого как-то слишком уж буднично произнесённого вопроса я застыла, осознание произошедшего накатывало волнами, перемалывало в труху, точно горный обвал.

Рассыпавшиеся камушки оникса на полу. Моя расстёгнутая блузка, подушечка большого пальца Эймери, мягко очерчивающая окружность розового ореола вокруг соска. Я выгляжу, как девица лёгкого поведения! И веду себя не лучше.

- Второго июня. Убери руки. Пожалуйста.

- Хорошо, - хорошего я ничего не видела, но механически кивнула. Неловко отодвинулась, застегнула блузку, запутавшись в пуговицах, присела на корточки, чтобы собрать бусины.

- Хортенс, - он тоже присел рядом и вложил в мою ладонь несколько камушков. – Не надо вот всех этих мыслей.

- Каких? – рыдания подступали к горлу, а мыслей у меня, кажется, вовсе никаких не было.

- Никаких не надо. Я поступил отвратительно. Опять. Не сдержался. Никак не могу рядом с тобой сдерживаться. Должен просить прощения, но не буду.

- Не проси, не нужно, - я сунула камушки в карман и посмотрела на Эймери. – Следы остались? – только бы не разреветься, только бы не разреветься прямо сейчас.

- Разве что внутри, малявка Хортенс.

- А у тебя вот… - я ткнула пальцем в его шею, но Эймери перехватил мою руку и поцеловал кончики пальцев, а я едва сама себе губу не прокусила.

- Повяжу платок, как делают эти пижонистые мальёки, никто не увидит, всё будет в порядке. Больше подобного не повторится, обещаю.

- Да, - эхом откликаюсь я. – Не повторится. И... по поводу скверных в Колледже. Я хочу поговорить с тобой. Мне есть, что тебе сказать, но только не сегодня. Может быть, завтра.

Эймери посмотрел мне в лицо.

- Хортенс, может быть, из-за меня, у тебя сложилось... неверное мнение о скверных. Может быть, тебе кажется, что все они - несчастные, неправедно обиженные страдальцы. И это в чём-то так, но... Они могут быть по-настоящему опасны. И за свою тайну никого не пощадят. Потому что эта тайна - самое важное, что у них есть. Они росли в приюте, они обижены на весь свет, любить их никто не учил, а убивать научиться пришлось.

- Я буду осторожна, - сказала я. - Всё будет в порядке.

«Всё будет в порядке», - повторяла я на разные лады, возвращаясь обратно в КИЛ. Только не для всех, Эймери.

Оставалось чуть больше двух месяцев. До конца учёбы. До моей свадьбы.

До его смерти.

Несмотря на середину весны, ближе к полуночи на улице становилось прохладно. Я стояла у входа в купальню, и всё внутри подрагивало от тревожного ожидания. И нетерпения тоже. Не то что бы я совсем не боялась, да и последние слова Эймери внесли свою долю смятения в и без того спутанные чувства, но мне хотелось погрузиться в этот страх, в переживания о чём-то другом, стороннем. Не о себе.

- Привет, Хортенс! – я увидела Лажена и мысленно досадливо чертыхнулась: как его спровадить? И только потом осознала, что просто так появиться в полночь у женской купальни Лажен никак не мог. Да и Лажен ли это был – или очередная иллюзия?

Ответ на последний вопрос с пыхтением рухнул с ограды: взмокший от непосильной физической нагрузки Дикьен. И я посмотрела на Лажена по-новому:

- Ты тоже..?

Лажен обезоруживающе пожал плечами, а потом задрал рукав рубашки, продемонстрировав свою маленькую «Д» на предплечье.

- А… - начала было я, но тут появились девочки. В последнее время купальню стали на ночь запирать на ключ, но Леа как ни в чём не бывало вытащила ключ из кармана.

Возможно, применила свой дар, чтобы ей его подарили.

- Добро пожаловать в семью, Хортенс! – шутовски провозгласил Лажен, распахивая передо мной дверь и делая приглашающий жест рукой, а я некстати вспомнила, что мальёка Реджеса убили именно в купальне. Ночью.

И никто не знает, где я и с кем. Я не додумалась даже записку в комнате оставить!

Но, кажется, идти на попятную было уже поздно.

***

Ноэль беззастенчиво скинула туфли, стянула чулки и села на бортик чаши бассейна, опустила ноги в воду. Ступни у неё были маленькие, аккуратные. Дикьен присел рядом, скрестив ноги, Лажен, напротив, отсел подальше и смотрел на меня вроде бы дружелюбно, но в его тёмных глазах сквозила настороженность. Леа опустилась на небольшой деревянный шезлонг, обхватила себя руками.

- Ты пришла одна? – нервно спросил Дик.

- Я-то одна, зато вас много, - я хмыкнула, тоже довольно нервно. – Так что, пожалуй, тебе не стоит так напрягаться. Против таких опасных вас мой обычный огонь ничего не стоит.

- Мы сбежали из Джаксвилля впятером, - Леа подтянула ноги к груди. – Нас с самого начала было пятеро. Юнита скверны, как мы себя называли. Но, сказать по правде, мы не сговаривались, чтобы оказаться здесь. Ну, с Эли мы поддерживали связь, а с остальными потерялись. Правда, судьба – затейница. Впрочем, оказавшись на самом дне, мы хотели подняться повыше. Вот и поднялись… как смогли. Всё-таки это лучший колледж для одарённых в Айване.

- А кто же пятый? – ещё и пятый!

- Скоро придёт.

- Упаси нас Огненная лилия от старины Пятого! – вдруг засмеялся Лажен. – Нет уж, пусть себе бродит по Небесному лугу… – и пояснил. - В Джаксвилле, ну, в приюте, откуда мы сбежали, детей звали по номерам. Я звался Тринадцатый, а вот эта рыжая мелочь – Седьмой. Пятый же был такой говнюк, вечно отнимал хлеб у мелких, как подрос…

- Расскажите мне о Джаксвилле, - попросила я, хотя надо было спрашивать о Реджесе. Но мне вдруг стало безумно интересно. Да, по большей части из-за Эймери… я сжала зубы, чтобы не думать о нём и о том, что произошло утром.

- Сахарный домик без сахара, - подала голос Ноэль. – О чём тут говорить? Там жили ведьмы и злые колдуны, а детям было холодно, и всё время хотелось есть. Грустная сказка.

- О, да, - Леа слезла со своего шезлонга и перебралась поближе к подруге, хотя ноги в воду опускать и не стала. – Однажды Восьмой, был там такой придурок, придумал, что можно есть самого себя, хотя бы раз в месяц отрезать по кусочку мяса и лакомиться – всё равно же отрастёт снова! Ох, сколько же было крику и кровищи! Его потом выпороли до кровавых соплей, кажется.