Я помотала головой. Сухие и крепкие пальцы с лёгкой россыпью старческих пятен, держащие мои, сжались чуть сильнее.

- В таком случае – к чему откладывать? Ближайшее заседание состоится послезавтра в полдень и будет посвящено разработке и работе новых восточных шахт. Если вам не покажется скучным подобный предмет для обсуждения…

Я снова помотала головой.

- Ну, вот и отлично. Вам будет выписан персональный пропуск от моего имени. Думаю, в любом случае это будет полезный опыт для будущего сенатора… или просто для прекрасной малье, неравнодушной к проблемам собственной страны. Поделитесь со мной впечатлениями после, договорились? Есть ли какие-то ещё вопросы, молодые люди?

Вопросы были, но я опять потеряла нить обсуждения, думая о более насущных лично для себя проблемах: Армаль давно обещал мне визит в Сенат, и я безуспешно ждала исполнения его обещания почти год, а Мирук Трошич так просто уверяет, что устроит его послезавтра! Немыслимо и… замечательно. Тем более с учётом того, что сенатор действительно заинтересован в интеграции скверных. Я смогу увидеться с ним ещё раз – он же сам меня пригласил.

И поговорить о лечении Эймери…

***

Лажен выскочил из аудитории после сенатора первым, следом потянулись остальные. Я поглядела на красные щёки Сайтона и замешкалась, якобы застёгивая туфлю и перекрывая проход для Эймери. Он терпеливо ждал.

Наконец мы остались одни.

- Поговорим?

- О чём? О сегодняшнем мероприятии говорить не будем, умоляю.

- Ладно, не будем, хотя я не понимаю, почему. Но вы задолжали мне разговор о цели вашего… твоего присутствия в КИЛ и зимних вещах моих соседок. Эймери. Хватит делать вид, что мы друг другу посторонние.

- А мы не посторонние? Что ж… Как же твои, - Эймери выделил это «твои», - занятия? Ты никуда не торопишься? Хортенс.

- Мне просто жизненно необходимо удостовериться, что крыша твоего дома действительно очень красная.

Теперь фыркнул он.

- Нет, пожалуй, идти ко мне домой не стоит. Пойдём, прогуляемся.

- Посидим в кафе? – против воли и безо всяких причин мне хотелось улыбаться, пусть эта улыбка была не лишена изрядной доли нервозности.

- Увы, но не сегодня. Не могу допустить, чтобы за меня платила девушка. Я не настолько прогрессивен.

- А зарплату тебе не выдают?

- Так это первый месяц моей работы. Пока что я полностью на государственном обеспечении, то есть без реальных монет в кармане.

- Что ж, тогда просто погуляем, пощадим твою мужскую гордость. Хотя мой отец обязан тебя вроде как содержать... не надо так закатывать глаза. Через… час встретимся у ворот, как вчера?

- Договорились. Только не у самых ворот, а чуть подальше. Там есть такой небольшой скверик.

- Знаю.

Мне надо было ещё увидеть Армаля и отчитаться о прошедшем мероприятии у директрисы, но в данный момент всё это казалось таким неважным. Эймери вышел, а я медленно прошлась по рядам, собирая в стопку оставшиеся листы бумаги. И вдруг увидела, что из стоящего у доски ведра идёт небольшой дымок. Заглянула внутрь: воды, которой к началу лекции было внутри чуть меньше половины, не осталось вовсе, ведро издавало довольно резкий и неприятный запах, а лежащая на дне тряпка почернела и вроде бы даже обуглилась.

Я покачала головой, схватила ведро и сунула его в руки первому встреченному в коридоре слуге с наказом выбросить случайно испорченную мною вещь.

Встреча с Армалем, с которым мы не виделись ещё с пятницы прошлой недели, прошла с одной стороны неплохо, а с другой... кротова "другая сторона"! Я чувствовала себя виноватой. И, наверное, вела себя неестественно кротко и даже заискивающе, во всяком случае, во взгляде Армаля то и дело проскальзывало некоторое недоумение и какая-то настороженность. Вообще-то, мне было что утаивать: поцелуй с Дикьеном, договорённость с сенатором Трошичем... Вот уж о последнем непременно следовало рассказать: не я, так Лажен проболтается, они же с Армалем вроде как друзья.

Но я молчала о важном и говорила только о пустяках: своей секретарской практике, примерке платья, душевных беседах с матушкой – последнее постаралась рассказать в шутливом ключе, но шутку Армаль не оценил, как-то неодобрительно покачав головой.

Отчасти я втайне вынашивала надежду, что Армаль вообще никогда не узнает о моём визите в Сенат. Маловероятную надежду, с учётом пяти независимых свидетелей, но чем Небесный крот не шутит! Потом-то я, конечно, всё расскажу, но сейчас выслушивать недовольное ворчание не было никакого желания.

Отчасти же я понимала, что всё это меркнет по сравнению с моей главной тайной, сероглазой, ехидной и тощей тайной. Но сейчас, несмотря на чувство вины и стыда, сердце колотилось в предвкушении разговора с Эймери, и я ничего не могла с этим поделать.

Часа оказалось мало: директриса устроила мне подробный допрос о прошедшем мероприятии, при этом то и дело морщилась и кривилась так, словно её заставили есть сырую подгнившую картошку. Уже выходя, точнее, выбегая из её кабинета на вольную волю, я вдруг вспомнила о визите матери Лиссы. Надо рассказать! Но Эймери...

Ладно, не так уж это и важно. К тому же, женщина и так собиралась директрису дождаться и наверняка дождалась. А мне надо спешить, вдруг он не дождётся меня и уйдёт.

Выбежав в сад, я почти лицом к лицу столкнулась с Ноэль. Она, как всегда, была с кружкой, горячая жидкость выплеснулась мне на грудь, оставив мокрый след на жакете. Вечно со мной происходит нечто в таком вот духе!

- Поаккуратнее, - бросила Ноэль как ни в чём не бывало. А я остановилась рядом и вдруг спросила:

- Дикьен тебе уже рассказал?

- Что? - рассеянно переспросила моя загадочная соседка, вдыхая облачко ароматного пара. - Что рассказал?

Я посмотрела на неё и задала совершенно бессмысленный вопрос:

- А как назывался тот сахарный домик, из которого ты сбежала в детстве?

- Не все имена стоит произносить вслух, - по-прежнему невозмутимо ответствовала Ноэль. - Пусть покоится с миром.

- Покоится?

- Домик оказался карточным. И разрушился – такова судьба всех карточных домиков. Рано или поздно им суждено сломаться. Хочешь? Облепиховый чай со сливками и перцем. Я ещё не пила, но это должно быть вкусно.

Ноэль обогнула меня по дуге и пошла дальше, а я постояла, глядя ей вслед, сжимая пальцами горячую кружку с пряным молочным запахом.

***

Эймери не ушёл.

Правда, я обнаружила его не сразу, и несколько минут блуждала между голыми угрюмыми деревьями, прислушиваясь к звуку собственных шагов. А когда уже собиралась отчаяться, он неожиданно вышел из-за какого-то ствола, разглядывая меня с этой своей насмешливой полуулыбкой.

- Пришла со своей едой, раз с кафе не вышло? - хмыкнул он, а я пожала плечами.

- Годы идут, а ты всё такой же: тощий, ехидный, безденежный глист.

- Зато ты с каждым годом всё лучше и краше.

Я ждала продолжения, но не дождалась и покачала головой:

- Стареешь, фантазия истощается.

- Старею, - легко согласился он. - Одной ногой уже в могиле, - и прежде, чем я успела что-то сказать, продолжил. - Ты сама хотела поговорить. Я тебя слушаю.

Под ногами похрустывали ветки. Сквер был пустой и неухоженный, хотя несколько фонарей и скамеек там всё же имелось. Как ни странно, популярностью среди студентов он не пользовался и чаще всего пустовал: студенты КИЛ и КБД предпочитали гулять в более ухоженном и людном Флоттершайнском Лиловом парке, до которого было всего-то полчаса пешком.

За сквером проходил почти дикий густой пролесок, редкость для Флоттершайна. Говорят, эта зона по каким-то причинам считалась заповедной, и как-либо воздействовать на неё, в том числе облагораживать не полагалось, но подробностей я не знала. Вроде бы здесь обитал редкий вид вымирающих дроздов или скворцов, небесный крот их разбери. Там, в пролеске, не было вытоптанных тропинок, то там, то тут попадались поваленные деревья, тишина свисала с веток, как паутина, и в этой тишине то и дело раздавался скрип старых сосен и дубов и стук каких-то невидимых взгляду птиц.