Эймери отпустил мою руку и пошёл вперёд один. Дошёл до качелей, толкнул их вперёд – и они уставшим маятником медленно, неохотно, со скрипом стали раскачиваться взад-вперёд.

Если никто не позаботился убрать развалины, может, и тела остались там же?..

Я представила себе ночь, перепуганных, не проснувшихся до конца детей, тёмный глухой лес – и меня передёрнуло. Нет, тела просто обязаны были вытащить! Те, от которых хоть что-то ещё осталось…

Приставать к Эймери с расспросами раньше времени я не стала, подходить близко к пожарищу – тоже. Пошла вдоль забора, радуясь тому, что идти по довольно-таки ровной и утрамбованной земле было нетрудно. Природа потихоньку отвоёвывала некогда отнятое у неё пространство, прорастая, заполняя пустоты, но никуда не торопилась. В отличие от людей, у неё-то была вечность впереди.

Я обнаружила наконец, внушительные ворота и широкую, явно ту самую, ведущую в Вуджин дорогу, небольшой домик рядом. Видимо, там ютились сменяющие друг друга охранники, ели, спали и справляли естественную нужду – всё необходимое было под рукой. Воображение легко подбрасывало картинки: суровые, коротко стриженные вооружённые мужчины, не менее двух-трёх десятков, как оловянные солдатики, вытянувшиеся в струнку лицом к забору. Маленькая девочка, покачивающаяся на качелях, другая – жадно выискивающая жёлуди в траве, третья, прижимающая к груди бурую крысу…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

А Эймери всё бродил и бродил, подбирая то одну, то другую деревяшку, снова подходил к качелям, возвращался к обугленным обгорелым стенам. Может быть, если вещи умеют помнить и говорить, они могут чувствовать и боль тоже? Впитывая и отражая её… Потом он наклонился, поднял с земли нечто небольшое и белое, подошёл к обугленной стене и начал писать на ней, как на школьной доске:

"Я выжил. Приходи поговорить об Р.С. туда, где он умер. 30 мая"

***

Мы встретились у ворот, и в первый момент я испугалась, увидев, какое уставшее у него лицо: и без того резкие черты ещё больше заострились, под глазами пролегли тени. Эймери словно постарел лет на двадцать, а я поймала себя на мысли, что для меня возможность увидеть его такого – своего рода подарок.

- Ну и что это за бравада? - с упрёком спросила я. - Детские игры в полицмейстеров...

- А вдруг сработает. Ладно, идём отсюда, - сказал он, и я заметила, что покидал территорию Джаксвилля он не просто так, а с сувенирами. Те самые уцелевшие верёвочные качели, свёрнутые теперь в тугой рулон, были зажаты подмышкой, а в руке Эймери сжимал почерневший, но совершенно целый мельхиоровый подсвечник – в личной каморке Коссет стоял точно такой же. На мой вопросительный взгляд он только покачал головой, очевидно, беседовать с ним откровенно свидетели пожара не желали. Странно всё же, что развалины ещё не разграбили местные… впрочем, вряд ли кто-то рисковал приближаться к «нехорошему» месту, окаймлённому зловещими чёрными верёвками и полотнищами. Я сжала свободную руку Эймери – холодную-холодную – двумя своими и попросила:

- Постой ещё минутку. Закрой глаза.

Эймери подчинился без лишних вопросов – вряд ли потому, что ожидал от меня какого-то приятного сюрприза, скорее всего, он действительно устал. Мой огненный дар был не особо сильным, но он был – я попыталась согреть воздух вокруг нас, для верности соорудив огненное кольцо, диаметром около полутора метров. Удерживать пылающий обруч над землёй было непросто. Я представила себе невольного зрителя из простых суеверных местных и не удержалась от улыбки – со стороны ведь не разберёшь, благой это дар или скверный. Какая несусветная чушь: вызвать огонь, из-за которого может сгореть несколько зданий и погибнуть сотня людей – благо, а сотворить безобидную иллюзию этого огня, как мог бы сделать Дик – зло.

Становилось тепло. Я поднесла ладонь Эймери ко рту и подышала на неё – это было бесполезно, наверное, но мне хотелось. Другой рукой со всё ещё зажатым в ней канделябром Эймери подтянул меня за поясницу к себе поближе.

Качели упали на землю, но поднимать их он не торопился. Посмотрел на меня тёмным горячим взглядом. В серых зрачках отражались искорки.

- Учти, никаких поцелуев, пока ты не поговоришь с Ра… - он не дал мне договорить. Казалось, моё лицо под его губами – податливый тёплый воск, и воздух вокруг нас становился всё жарче, хотя, стоило мне потерять концентрацию, как огненное кольцо сразу погасло.

- Так нечестно! – притворно пожаловалась я, как только смогла. – Ты…

- Да поговорю я. Хоть с Карэйном, хоть с самим небесным кротом, - злополучный подсвечник снова впился мне в спину. – Угораздило же меня с тобой так вляпаться, верёвки из меня вьёшь!

«Это мои слова!» - мысленно возмутилась я, но внезапно Эймери замер. Отстранился от меня медленно-медленно, словно кто-то за спиной вжал ему под лопатку лезвие кинжала.

Никого не было. Никого, однако Эймери, придерживая меня одной рукой, буквально втиснул между нами вторую – с тем самым злополучным подсвечником.

- Ты можешь ещё раз сделать такое пламя? – тихо спросил он.

- Зачем? – так же тихо ответила я, словно подсвечник крепко спал, а разбудить его было ни в коем случае нельзя.

Как оказалось – совершенно наоборот.

- Предметы здесь будто в анабиозе, столько лет без людей, к тому же – такое потрясение, как пожар… они не желали мне открываться. Но твой огонь… похоже, он сработал, как катализатор. Тогда эта вещица оказалась в огне и вот теперь реагирует на огонь.

- Ты сможешь её прочитать?

- Попробую.

Конечно, стоило добраться до Вуджина, потому что Эймери и без того вымотался, потому что день клонился к вечеру, потому что небо снова хмурилось подступающим дождём, потому что надо было искать экипаж до Флоттершайна и возвращаться… Но, судя по всему, Эймери не думал о таких мелочах.

- Держи его за рукоять, - вздохнула я. Вытянула ладони по обе стороны от злосчастного подсвечника, сосредоточилась.

Где там хранится его память? Его, если можно так выразиться, душа? Это же просто кусок мёртвого металла, волею человека некогда обретший форму.

Неважно.

Вызвать огонь и удерживать его сегодня оказалось отчего-то тяжелее обычного. Но я старалась – не зря же мы уехали так далеко, вопреки моим жаждущим общения и разговоров о свадьбе родственникам и малье Лестор, страдающей из-за грядущей аттестации. Должна же была быть и от меня какая-то польза…

- Она держала его в руке, - тихо сказал Эймери. Бисеринки пота скатывались по его вискам, хотя я, несмотря на свой же огонь, замерзала. – Держала в руке, когда ходила в ночи по Джаксвиллю и запирала двери на задвижки. У неё тоже был огненный дар, поэтому здание загорелось так быстро. А потом пришла к нашей пятерке. Безумная.

- Ты видел её лицо? – зачем-то спросила я. Эймери покачал головой.

- Не видел лица и вряд ли идентифицировал бы голос, но… Сказанные ею слова услышал. Видимо, Агравис вложила в них слишком много чувств, энергии… «Всех вас надо было передушить ещё в колыбели. Из чрев ваших матерей вырезать, вырвать голыми руками и раздавить, как спелые сливы», - вот как она сказала, перед тем, как поджечь их комнату, Хортенс. Да зачем нам её лицо? Агравис, судя по всему, сгорела со своим ненавистным детищем. Я видел взрослую фигуру в огне. Туда ей и дорога.

- В смысле – в огне? Она загорелась?

- Одежда загорелась, но не уверен. Это всего лишь видения медного подсвечника. И она числится среди погибших – я запросил списки.

- Мельхиорового, - зачем-то поправила я. Стёрла крошечные капельки с щеки Эймери – это был не пот и не слёзы, просто дождь мелко заморосил.

- Дик и Лажен тоже там числятся?

- Да, но… Её родной брат был скверным, - пробормотал Эймери. Поднял с земли упавшие качели. – И тем не менее…

- Его она, во всяком случае, не сожгла заживо, - вздохнула я. – Пойдём?

Эймери в последний раз оглянулся на сгоревший приют, а потом снова взял меня за руку, хотя дорога до Вуджина была широкой и достаточно ровной. Кожа его на ощупь была гораздо теплее, чем раньше.