- Должен же быть среди студентов и надзирающий преподаватель. Остальным удалось счастливо отвертеться.

- Что с вами? - не выдержала я. - Это же такой шанс! Познакомиться с сенатором лично, обратиться напрямую к человеку, который как раз радеет за...

- Не здесь, - резко оборвал Эймери. - Не здесь и не сейчас. Вы-то зачем пришли? Как вообще узнали?

- Директриса взяла меня в рабство и приказала быть, - я, наконец, бросила тряпку обратно в ведро и, за неимением других чистых тканей, воровато вытерла руки о юбку. - Но я бы пришла и сама.

- Зря.

- Но...

- Вы ничего не понимаете.

Я недоумённо посмотрела на него. Реакцию всех остальных, от Армаля и Аннет до малье Лестор предугадать было нетрудно, но Эймери должен хвататься за любой шанс!

- Вы уверены, что вы не приёмный ребёнок в семье, малье Флорис? – вдруг с какой-то новой и в то же время такой знакомой насмешливой интонацией произнёс Эймери, и я опять растерялась.

- С чего вдруг подобные подозрения?

- Для благородной малье вы слишком органично смотритесь в процессе уборки, и даже не ропщете. Трудно представить кого-то из вашей среды на вашем месте.

- Трудно, потому что нечем, - мигом вызверилась я. – Ни ума у вас, ни фантазии, мальёк Флотарис!

Это была одна из любимых фразочек Коссет. Эймери открыл было рот, но ответить не успел: за дверью раздались голоса, и в комнату один за другим, переговариваясь весело и шумно, зашли пять парней, правда, в первый момент мне показалось, что их как минимум раза в три больше. Полного и неповоротливого Сайтона я опознала сразу, он широко улыбнулся мне, как старой доброй знакомой, потом увидела высокого Лажена, остальных троих знала шапочно, просто по именам. Дикьена среди них не было – а может быть, и был, просто под чужой личиной? Впрочем, вряд ли он стал бы так откровенно подставлять себя среди бела дня и при свидетелях… Или он не знал о лекции, почти никто не знал же?

Мальчишки расселись, Сайтон оказался за своим столом один и приглашающе кивнул мне. Но я сделала вид, что не поняла его намёков и опустилась за свободный стол напротив Эймери. Судя по лицу «надзирающего преподавателя», нас ожидала как минимум бандонская пытка дикими муравьями, а вовсе не встреча с единственным в стране человеком, имеющим возможности и желание нам помочь.

Нам. Я так и подумала это «нам» и сама же прикусила себя за щёку от досады.

- Привет, - прошептал, обернувшись, Лажен, явно пришедший за компанию с кем-то из мальчишек, уж слишком невозмутимым он выглядел. – Рад тебя видеть. Больше девчонок не будет?

- Меня отправила с секретарской миссией добрая малье Лестор, - скорчила я клоунскую рожицу, а Лажен украдкой кивнул на Эймери.

Да, при любом другом преподавателе я не стала бы что-то говорить о директрисе, но Эймери... все планы мне портит, все карты путает! Я уставилась на поверхность парты, исцарапанную и исписанную чернильными посланиями от студентов прошлых лет, хотя во всех других учебных классах Колледжа, где я успела позаниматься за эти два неполных года, парты были новыми и чистыми. Зачитавшись чьим-то страстным признанием в горячей нелюбви к лайгону, я пропустила момент, когда в очередной раз открылась дверь, и в комнату один за другим вошли трое взрослых мужчин.

Узнать сенатора Мирука Трошича было несложно: он оказался существенно старше своих молчаливых спутников, требовательно и прицельно оглядевших аудиторию и сидящих в ней студентов и Эймери. Один из охранников, если я правильно определила род занятий сопровождающих сенатора людей, уселся рядом с Эймери, второй остановился у входа. Их одинаково невыразительные лица мало меня интересовали, я разглядывала самого неугодного сенатора, о котором слышала так много всего. Раньше мне не доводилось встречаться с Трошичем лично, хотя Аннет давно уже в красках описала мне его неказистую внешность, разительно отличавшуюся от внешности его более удачливого соперника. Он действительно казался расплывшимся, обрюзгшим и, если так можно выразиться, совершенно обычным: далеко не новый и не самый дорогой и модный плащ, неряшливо растрёпанные седые волосы, кустистые брови, морщинки на лбу. Я ожидала этого всего, но одновременно надеялась на что-то этакое: ощущение силы и уверенности, сногсшибательную харизму… И была разочарована, обнаружив сутулящегося суетливого мужчину лет пятидесяти с хвостиком, который, поздоровавшись с позорно малочисленной аудиторией, тут же подавился воздухом и откашливался, пока Сайтон не сбегал за стаканом воды.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

- О, прелестная малье, рад увидеть наконец-то внимающие женские глаза! – каркающе-скрипучим голосом начал сенатор, ничуть, кажется, не смутившийся ни тёмной каморки, ни жалкой горстки слушателей. – Прекрасно, прекрасно! Давайте-ка познакомимся, дорогие мои друзья! К счастью, сегодня здесь только самые заинтересованные, поэтому я без труда всех запомню! Ну-ка, ну-ка…

Процедура знакомства слегка затянулась. Эймери сидел молчаливый, хмурый, и я начинала волноваться, не случилось ли у него что-то вовсе экстраординарное со вчерашнего вечера. Вчера он тоже был не в лучшем расположении духа, но и такого явного напряжения, как сейчас, в нём не чувствовалось.

- Вы знаете, пару дней назад я обдумывал сегодняшнюю лекцию, - мальёк Трошич снова обвёл нас маленькими тусклыми глазками. - Думал о том, какую интересную тему выбрать для молодежи, к которой, увы, не принадлежу уже очень давно. Те вопросы, которые больше всего интересуют меня: права всех без исключения людей на базовые жизненные ценности, обеспечение достойного уровня жизни после достижения пенсионного возраста, получение образования малоимущими и тому подобное, думал я, не будут так уж интересны тем, перед кем сейчас открываются все дороги. Тем, кому мир кажется полным удивительных открытий, чудес и возможностей. Да, он такой и есть, этот мир, безусловно. И в то же время люди, знаете ли, такой шебутной и неугомонный народец, пусти их на Небесный луг – они и там найдут, по какому поводу сморщить нос! – сенатор глухо засмеялся, в первый момент мне показалось, будто очередной приступ кашля одолел его. – Одним словом, сегодня, дорогие мои, я решил спросить вас. Что вас волнует, о чём болит душа у молодых?

Сайтон подскочил так, словно этого вопроса он ждал всю жизнь.

- Мальёк Трошич, я думаю, все ваши сторонники, сторонники реформ, стремящиеся к новшествам и прогрессу, были бы счастливы собраться воедино. Нас много, поверьте, за нами сила, но мы разобщены! Нам нужно как-то организоваться, может быть, основать клуб…

- Ох, молодёжь! – вздохнул сенатор, и глаза его вдруг сверкнули, остро и не без хитринки. – Не представляете, как я вас понимаю! Но поверьте моему многолетнему опыту воинственного оппозиционера-энтузиаста: ото всех этих клубов нет никакого толку. Вам кажется, что сила в массе и толпе, но стоит вам собрать эту толпу, как все порывы погрязнут в будничной рутине. Клуб, говорите вы? Что ж, хорошо. Но клубу будет нужно собираться где-то, и вы начнёте искать подходящий дом, отсеяв треть желающих, которым неудобно будет добираться. Потом вам нужно будет оплатить аренду и приобрести стулья для заседаний, как минимум, а для этого – вводить членские взносы. Ох уж эти взносы! Они погубили больше оппозиционеров, чем все палачи и темницы вместе взятые. Затем из оставшейся трети нужно будет назначить председателя… и вот у вас уже нет воодушевлённой толпы, а только кучка страждущих, как правило – праздных бездельников, которым попросту нечем больше заниматься, чем торчать в политическом клубе!

- Но как же… - растерянно и даже разочарованно начал было Сайтон.

- Начните с себя. Сделайте из себя лидера, за которым потянутся остальные. Во имя которого будут основывать клубы и в честь которого называть детей. Творите добрые дела, искореняйте зло: взяточничество, несправедливость, стремление к наживе любой ценой. Я таким лидером не стал… не спорьте, не стал! Но я буду счастлив, если кто-то из моих слушателей или приверженцев найдёт в себе силы сделать Айвану такой, какой она должна быть. Свободной. Страной, в которой каждый человек, независимо от происхождения и наличия благого дара, сможет ходить с гордо поднятой головой и быть самим собой. Тогда я смогу умереть спокойно.