А вот в руке — тяжелое копье с длинным мечевидным наконечником. Знакомый наконечник, хотя древко новое…

— Тайбэй, — произнес настоятель. — Возьми копье и положи на место. Невежливо так встречать гостя.

Конечно, невежливо! Но некоторые умеют понимать намеки так же, как иные умеют их раздавать. Наблюдая, как Тайбэй с поклонами забирает у господина копье и несет его к почетному месту, кладет к доспехам, я размышлял, можно ли меня теперь такой штукой пропороть до смерти.

— Моя семья издавна славна искусством владения копьем, — упомянул господин настоятель, похожий на кого угодно, только не на настоятеля буддийского храма. — И я свято чту традиции своей семьи. Занимаюсь каждое утро, пока лежит роса. Нынче с такой жарой приходится вставать все раньше и раньше. Откушаем?

— Как эти доспехи оказались здесь? — спросил я его, когда мы уселись каждый за свой столик и слуги понесли подносы с первой переменой.

— Их нашли три года назад, когда ремонтировали старую часть храма, построенную почти тысячей лет раньше. Все решили, что это доспехи какого-то позабытого местного божества. На радостях даже повозили в повозке на праздниках по главной улице. Но с тех пор как началась засуха, о них позабыли, конечно.

Красавец улыбнулся карминовыми губами и добавил:

— Я ценитель подобных вещей. Теперь я храню этот доспех здесь, почтенный господин дракон. Вам такое нравится?

— Терпеть не могу, — с ядом буркнул упомянутый почтенный господин.

Кушали изысканно. Подавали моллюсков с берегов Внутреннего моря, яйца перепелов, осьминога по-эдоски, рис из Бунго и рис из Овари. Сакэ. Местное. Хорошее сакэ — не то, что в озеро вылили…

Совершенно не буддийская трапеза.

Безупречно радушный хозяин только слегка озадаченным взглядом наблюдал, как я, по доброй змеиной привычке, заглатываю яйца целиком. Похоже, я тут допустил некую бестактность или нарушил какой-то обычай. Может, их следовало сначала от скорлупы очистить?

— Славное сакэ, — произнес я, отбирая у медлительного Тайбэя чайничек и наливая себе сам.

— Благодарю вас. Это новый сорт, и ваш недостойный хозяин приложил руку к его появлению, — произнес настоятель Сонсин. — Зовется «Сон Бодхидхармы». Его дегустировал сам император и составил самое лучшее мнение. Теперь поставляется в обе столицы и к алтарям святынь Исэ. Известен по всей стране. Наши сакэварни — славный плод славного труда многих поколений, и я был счастлив сказать и свое слово в сем почтенном искусстве. Вот только эта засуха… Омрачает.

— Могу понять. Народ дошел до крайней степени отчаяния, если уж вновь начали топить девиц в озере в надежде вызвать дождь.

Настоятель Сонсин был неприятно поражен:

— Вы меня огорчаете, господин Нагасиро. Ничего подобного не может быть! Места здесь и впрямь дикие и неизящные, вредные для здоровья и скучные до ломоты в висках, но ничего подобного у нас не случается! По крайней мере, мне ничего не известно.

— А девушка?

— Девушка? — удивился радушный хозяин. — Какая девушка? Нет, я не знаю никакой девушки. У нас ведь здесь монастырь. Оплот безбрачия. Девушкам тут быть не положено.

Я настороженно и, похоже, невежливо уставился на почтенного настоятеля. Это как понять? Это было странно. Это мне не понравилось.

Я угрюмо ел, а настоятель продолжал щебетать. Он не спрашивал меня о моих планах, как долго я собираюсь тут задержаться. Ни о чем таком. Он был просто рад слышать свой голос. Похоже, в этих местах поговорить ему было особо больше не с кем. А мне было все равно.

Уже расставаясь после завтрака, настоятель перепоручил в мое полное распоряжение послушника Тайбэя.

— Он несколько не в себе, скорее душевно, я бы сказал, но услужлив, на него можно рассчитывать. Располагайте им всецело. Он ваш.

Вот спасибо, господин настоятель. Ну и на что мне может быть нужен твой небыстрый разумом шпион?

Выйдя из трапезной во двор, я втянул в себя воздух — чувствовался в округе некий дисбаланс первоэлементов. Кто-то славно порезвился, сворачивая потоки ци с естественных путей. Впрочем, это может подождать. Но я обязательно разберусь. Чуть позже.

— Может, чего изволите, господин дракон? — возник под рукой сопровождавший теперь меня повсюду внезапный Тайбэй.

А то ж, конечно, желаю:

— Замолкни.

Затем господин дракон изволили удалиться в свиткохранилище работать. Но на пути туда остановился с умилением полюбоваться на древнюю черную черепаху, возившуюся в тине в мелеющем пруду за храмом. Количество пластин на ее поросшем мхом панцире впечатляло. Почти ровесник.

— Суп из нее желаете? — счастливо догадался быстрый разумом Тайбэй. — Я мигом! Я сварю!

Ничего себе, какой кровожадный. А он точно послушник?

Я перевел на него угрюмый взгляд и ядовито процедил:

— Я тебя потом самого сварю…

Сутры старца нашлись в тяжеленном дубовом ящике на алтаре. Они все были там. Размытые водой и кровью. Кровью старика. Моей кровью. Разорванные на сгибах, покрытые черной плесенью. Совершенно нечитаемые. Что ж, значит, мир не получил его послание. А ведь прочитавший сотню сутр мудреца необратимо обретает истину и оставляет сию юдоль скорбных перевоплощений. Если не пожелает остаться по каким-то причинам. Как я.

У людей таких зовут буддами. Как таких называют драконы, я не знаю. Возможно, дураками.

И то, что сутры погибли, кстати, также значит, что император-призрак где-то еще здесь. С нами.

Значит, я не зря поднялся со дна озера.

Я растер кубики туши в тушечнице, выбрал кисть потоньше, устроился за столом поудобнее. Развернул лист бумаги, длинный, сложенный по современной манере много-много раз, и начал покрывать его быстрыми столбцами скорописи.

К утру я восстановил по памяти первую сутру из девяноста девяти утраченных. Память у меня змеиная.

Те теплые вечера среди промозглого холода в келье учителя я запомнил навсегда.

Так я проработал две недели. День и ночь, не обращая внимания на приглашения настоятеля спуститься отобедать. Тайбэй приносил бумагу, тушь и новые кисти. Змеиное нутро равнодушно пропускало мысли о еде. Ветер приносил с галереи запах сгоревшей на солнце рисовой рассады, забрасывал сухие листья. Тайбэй каждое утро сметал их вниз. Засуха продолжалась…

Ночью меня потревожили.

— Батюшка, — услышал я тихий шепот этажом ниже.

— Киёхимэ? — услышал я шепот Тайбэя. — Ты чего пришла?

— Батюшка, я не могу больше ждать, пусти меня к нему.

— Глупая девка, да он тебя съест, и Будду Амида помянуть не успеешь!

— Тайбэй, — произнес я, отложив кисть, негромко, но внизу услышали. — Хватить шептаться, подымайтесь сюда.

Они робко взобрались по лестнице. Вместе кланяясь в пояс, приблизились. Да это же та самая девица, что с лодки в озеро свалилась!

— Рад видеть тебя в здравии, — произнес я, указывая им место на полу перед моим столиком. — Ты дочь Тайбэя? Да? У тебя прекрасная дочь, Тайбэй. Так чего тебе надобно, Киёхимэ, дочь Тайбэя?

— Милости, господин великий дракон! Коли уж не дали вы мне умереть ради людей, так заступитесь за них сами!

— Чего-чего? — поднял я брови. Удивила она меня. — Ты бросилась в озеро сама?

— Простите, господин великий дракон! Дети умирают в колыбелях. Старая жрица перед смертью нашептала, что на дне озера живет от веку белый змей, и, если разбудить его, задобрить дарами — всем самым лучшим, — пойдет дождь. Ну так вот и я… Я здесь самая красивая, я пошла.

— Потрясен твоей отвагой, — только и мог я сказать.

— Милости, господин великий дракон! Пролейте воды на сухие поля. Оросите живительной влагой.

Я некоторое время ее разглядывал, а потом уточнил:

— Ты же не понимаешь на самом деле, о чем говоришь сейчас?

— Так жрица научила…

— О да. Жрецы научат. — Я помолчал и добавил: — Ты сейчас в весьма изысканной форме изъявила желание возлечь со мной.