Бывало, я сидел на камне у дороги, сортируя и раскладывая собранные семена в ящички шкатулки, предназначенной вообще-то для переноски лекарств, но я не мог упустить такой случай достать семена необычных диких растений для столичного сада — когда еще мне доведется окааться здесь? А наш отряд наконец появлялся из-за поворота и с шумом приветствовал меня. Когда они проходили, я присоединялся к маршу, чтобы на следующем переходе снова обогнать их.

— У вас страсть к этому делу, — заметил как-то Ханосукэ, раскуривая трубку.

— Спасибо, — ответил я. — Хочется верить, что так. На склонах растет много полезного.

— Присматривайте оттуда за нами, — засмеялся Ханосукэ.

Я присматривал. Хотя так и не пригодилось.

В последующие дни мы миновали Хамамацу, переправились в большой лодке через знаменитую своей стремительностью реку Тэнрю у Мицукэ, где в туманной дали уже угадывалась между гор далекая, едва различимая снежная вершина Фудзи.

Без остановки прошли Фукурои и горбатый мост через реку Какэ, прошли мимо почтенного святилища на горе Акиба. Днем отдохнули в Ниссака, увидели знаменитый «камень плача» с вырезанной на нем древней сутрой, прошли Каная и остановились на ночь перед речной переправой на станции Симада. До Эдо оставалось еще дней десять пути.

Тогда я и заметил слежку за нами.

Вообще, нет ничего удивительного в том, что путники, двигающиеся в одном направлении, видят примерно одни и те же лица на местах ночевки — все идут пешком примерно с одной скоростью.

Вон та миловидная женщина с сямисэном в багровом платке — бродячая певица, эта крестьянская пара — муж и жена в белых одеждах паломников, старик аптекарь с мальчиком-учеником; я подходил к ним, знакомился с его набором снадобий на продажу. Там было что посмотреть: скрученная из конопли мокса для прижиганий, лепешечки сгущенного макового молочка с заметным своеобразным запахом, китайские пилюли от запоров и тому подобное. Они и еще пара лиц низкого положения примелькались в пути, то появляясь, то отставая, уже не привлекали особого внимания. Они вели себя как положено путникам, уступали дорогу вышестоящим, на станциях занимали приличествующие их низкому статусу места, берегли деньги и еду и совсем нами не интересовались.

Даже мы, старавшиеся опередить основной поток людей, выходя пораньше и останавливаясь попозже, не могли обогнать некоторых неутомимых ходоков. Вот только я видел этого крепкого молодца, с виду разъезжего купеческого приказчика, идущего нам навстречу, парой станций раньше. Так быстро закончил дела и уже возвращается? Или мы и есть его дело? Он снял комнату в гостинице недалеко от нас — какой богатый приказчик, гостиница-то не из дешевых, а комната на одного…

На следующей станции он тоже был с нами. И вот теперь тоже он здесь, на станции Симада. Это не случайно. У меня плохая память на имена и цифры, но людей я запоминаю превосходно.

Я бы выяснил, в чем тут дело. Просто потом мне некоторое время было не до него…

На станции мы расположились сначала у себя, переодеваясь, готовясь идти по очереди в баню.

Пока я возился с поклажей, наша смена уже возвратилась после бани, Ханосукэ позвал меня, и я обещал не опоздать.

Отмывшись и славно помокнув в деревянном бассейне с горячей водой, мы вернулись к себе, переоделись в свежее.

Оставив самых молодых у ящика, втроем, под главенством Ханосукэ, вышли в общий зал поесть и себя показать. Решили дать себе небольшое безопасное послабление после успешного марша. Зря, конечно. Но что уж теперь…

Зал был большой, и кроме нас там уже ужинали еще десяток человек. За столом в дальней части зала сидели пятеро, одетых единообразно, в темное, с белыми гербами на рукавах, — люди из младшей родственной ветви Датэ, с севера, из Микавы, но может, и из столицы. Вассалы «дальних князей».

В зале сразу возникло напряжение.

Мы — вассалы «приближенных князей». Князей, наследников взятого как трофей славного имени Ходзё, приближенных к правящему дому. Когда-то дом, которому мы принадлежим, сражался с теми, что сидят на той стороне зала, и нам довелось их победить — глава союзного нам рода-победителя наследует теперь титул сёгуна. Наши князья оказались когда-то по разные стороны в битве при Сэкигахара. Дело давнее, но никто ничего по сей день не забыл и не простил — убийства происходили и из-за меньшего, чем взгляд исподлобья…

Мы заметили их, они заметили нас. Мне не понравилось, как они прекратили свой застольный разговор, все как один сложили палочки для еды. Они провожали нас холодными взглядами — но прямо прожигали взглядами герб у меня на спине. Сразу стало неудобно и невкусно. Но теперь мы и не могли уйти немедленно, так чтобы это не выглядело бегством. Мы сидели и малословно кушали. Я вот вкуса точно не чувствовал.

Неприятно.

Просидев там целую стражу, угрюмо рассматривая чашки, мы почти одновременно встали с теми — за тем столом — и разошлись по своим комнатам, бросив друг на друга безразличные взгляды. Четверо молодых и один в годах, бритый по прежней героической моде, когда волосы на лице оставлены от висков до шеи. Ни мы, ни они сакэ сегодня не заказывали — иначе, уверен, все так просто не кончилось бы.

Утром мы ушли. Никого из вчерашних соседей не встретив, но настороженные, добрались до лодочной переправы через реку Ои и перебрались сквозь студеный утренний туман на другой берег на руках дрожавших от холодной воды голых носильщиков, промышлявших переправой «как по мосту» через этот брод.

Удалившись от берега, Ханосукэ пошутил о чем-то, мы посмеялись в ответ, и начался наконец обычный путевой разговор, сквозь ветви деревьев проглянуло утреннее солнце, стало теплеть. И все забылось.

До вечера.

На станции, которую Ханосукэ наметил как место очередной ночевки, мы встретили знакомые лица.

Знакомые кислые лица вассалов «дальних князей». Никто из нас не был рад друг другу.

Видимо, сегодня утром они умудрились уйти и переправиться раньше нас, дабы избежать неприятного общества в пути, а мы их нагнали.

Как нескладно получилось. Выглядело это так, словно мы усердно нарываемся на ссору.

И конечно, теперь мы не могли заказать еду в комнату — не боимся же мы их, в конце концов? Взаимное угрюмое настроение двух групп почтенных гостей было замечено всеми в гостинице. Остальные работники и постояльцы ходили на цыпочках по стеночке, опасаясь столкновения, пока мы без аппетита, спиной друг к другу, ели в общей комнате. Хлопотно.

Но и в этот раз обошлось.

На следующую станцию мы не спешили. Как обремененные грузом, мы обоснованно вышли вторыми и не слишком торопились, давая им возможность уйти подальше. Ханосукэ назначил для ночевки гостиницу станцией раньше от намеченной. Он не хотел искушать судьбу. Пусть злопамятные северяне идут себе впереди, наше дело не ссоры затевать, а ящик нести.

Вечером мы повернули к намеченной станции.

Как вы думаете, кого мы там встретили?

Гостиница ждала нас, постояльцы наблюдали за нашим появлением с явным напряжением и каким-то неприятным интересом — похоже, наши попутчики из низов разболтали о том, что было в предыдущей гостинице, и теперь все уже были знали, что происходит.

Один из тех северян, молодой, стоял скрестив руки у ворот и холодно наблюдал за нами.

Вечерело. Конечно, мы не могли пройти мимо в таком положении, не унизившись. Это было совершенно неприемлемо по отношению к репутации нашего княжества. Молодой северянин, не меняя выражения лица, ушел внутрь, когда мы приблизились к воротам.

Хозяин, расторопно встречая нас, был вежлив, но напряжен и поселил нас в прямо противоположной половине дома от комнат северян. Они снимали две — Ханосукэ предпочел считать это неподобающим расточительством. Не сомневаюсь, что они не менее грубо оценили нашу бережливость.

— Вся гостиница болтает по углам, будем мы драться или нет, — раздраженно сообщил Ханосукэ, задвигая за собой загородку. — Что они себе позволяют?

Все ощутимо напряглись.