Отец Адуарте отстал от Масахиро со своей латынью только на закате. А в темноте Руис, собрав на корме командиров, приказал:

— В полночь выступаем. И чтобы тихо. Вытряхнем Раму из постели тепленького.

Общий хищный хохоток был ему ответом. Руис, довольный настроением воинов, кивнул.

Они отплыли от места стоянки, тихо прошли в темноте на веслах вдоль берега, где деревья полоскали ветви в черной воде, свернули в никем не охраняемый канал, ведущий ко дворцу, и высадились на выложенную камнем террасу прямо у стены дворца около незначительных хозяйственных ворот, где-то недалеко от покоев короля Рамы.

А вся его армия сторожила брошенную у берега пустую джонку.

Под грохот барабана и выстрелы мушкетов они смели набережную заставу, а потом ударили по воротам, которые не смогла удержать слабая дворцовая стража.

Они ворвались внутрь, рыча как демоны, кровожадные как тигры, и, конечно, ничего не сталось так, как надеялся Руис. То ли от выстрелов, то ли от опрокинутой жаровни, но дворец полыхнул так, что атакующим пришлось спасаться немедленным бегством обратно на темный берег.

Пламя играло отблесками на шлемах-морионах испанских стрелков, построенных Руисом на берегу, и на лезвиях прикрывавших их нагинатами воинов Масахиро в славных доспехах в черной шнуровке.

Почти из самого пламени на причал выкатился человек со щитом и окровавленным мечом. Понс де Реал!

Понс приблизился к Руису и доложил:

— Не удалось. Я заколол его сына и одну из жен, но сам Рама ушел. А потом все начало рушиться, я не смог его догнать.

— Понятно, — процедил Руис.

Во всеобщем молчании, только слышен был треск горящего дворца, Масахиро обвел взглядом линию своих воинов, в их глазах играло пламя пожара.

— Блаженный Илион, пылая, разрушался,

И падали троянцы, сражаемы ахейскими мечами,

Медноострыми, как пламя языки! —

проговорил вдруг отец Адуарте, глядя на пожар из-под шлема:

— То Персеполис, Карфаген. То Рим, велик вовек, горит.

Смирись пред волею божьей, человек.

Внезапный поэтический приступ был выслушан во всеобщем молчании. Масахиро не мог быть уверен, что понял все тонкие аллюзии, но смысл о пожаре и войне уловил вполне. Момент для подобного поэтического отступления, на его вкус, был безупречен. Отец Адуарте в качестве поэта и воина пленял его больше, чем священник и монах.

Величественный, как лес, дворец Срей Сантор обращался в груду развалин у них на глазах.

— Отступаем, — угрюмо бросил Руис в общем молчании.

Крики и зарево в тылу заставили Руиса обернуться. Это воины короля Рамы, оставив позиции на берегу, прошли вдоль канала и наткнулись на лодку, и теперь она уже полыхала вовсю.

— Отступаем, — повторил Понс. — Куда?

— Туда, — Руис указал мечом в лес за дворцовой оградой. Лес темный и полный враждебных воинов.

Без звука недовольства они перестроились в походную колонну и отправились во тьму долины смерти.

Это была тяжкая бесконечная ночь, лес был полон огней, факелов мести в мстительных руках, их были сотни, казалось, лес загорелся и двинулся за ними следом, намереваясь нагнать и покарать. И когда из плюющейся стрелами темноты на них с ревом бросился закованный в доспехи с ног до бивней огромный слон, Масахиро даже не успел удивиться или вздохнуть. Это как сама ночь горой устремилась на них с ревом и воплями погонщиков.

Уже в который раз за ночь Руис приказал встать и взять мушкеты к плечу.

С трескучим грохотом они разрядили полсотни мушкетов прямо в надвигающуюся гору.

С воплем, не поддающимся описанию, слон медленно, как рок, поднялся на дыбы, запрокинул огромную голову, сбросив со спины покрытый щитами паланкин вместе с людьми в нем, поливая все вокруг фонтаном крови из хобота. А потом рухнул на спину, задавив там еще кого-то. Атакующие смешались, и это позволило отряду Руиса быстро отступить от этого места.

Лесная дорога, по которой они уходили из дворца, довольно быстро обратилась просто в просеку в ночных джунглях, звезды на небе сливались с огнями на земле, отражались в глубоких лужах, расплескиваемых ногами колонны, идущей споро, но не быстро.

Вскоре огни снова начали их нагонять, и они сделали то, что делали уже несколько раз: мушкетеры построились в три коротких ряда поперек дороги, а люди Масахиро с нагинатами и копьями их прикрывали. Летевшие из леса с нудным посвистом стрелы застревали в их плетеных шелком панцирях из сотен металлических и кожаных пластин. Порой кто-то стонал, если быстрая стрела раздвигала вязку и доставала до тела. Сам Масахиро, закрывшись огромной плечевой пластиной доспеха, прищурившись, следил за лесом.

— Товсь! Пли! — выкрикнул Руис, и первый ряд мушкетеров разрядил ружья над шлемами пригнувшихся воинов в ринувшуюся из леса толпу. Пули пробивали голые тела, вонючий дым затянул все.

Первый ряд отступил, и второй ряд пальнул прямо в дым. Взрыв воплей дал знать, что стреляли не зря, не в молоко.

Второй ряд отошел, а за ним и третий с ружьями наготове, на случай прорыва, пока Масахиро с его людьми рубил вырвавшихся из дыма одиночек.

— Отходим! — прорычал Руис. — Шаг за шагом! Все наготове!

Их не преследовали. Похоже, эту атаку тоже удалось сбить.

— Раненых в авангард! — скомандовал Руис, и Масахиро отправил двоих вперед, сменив их на двоих свежих.

Он нагнал заряжавшего мушкет Мацуда, тот улыбнулся, закидывая мушкет на плечо.

— Держитесь! Мы вырвемся, не сомневайся.

Масахиро и не сомневался, право…

До тех пор, пока путь им не преградила река. Один из малых рукавов полноводного Меконга. До того как повидал его, Масахиро и не предполагал, что реки могут быть такими, где берег теряется на горизонте, а вверх по течению поднимаются морские корабли…

— Здесь должен быть брод, — ни мгновения не падая духом, скомандовал Руис. — Ищите.

Стоя рядом с Мацуда и вглядываясь во тьму леса, Масахиро слышал, как, ругаясь сквозь зубы, испанцы меряют копьями реку и продвигаются в воде, поднявшейся по грудь. Ружья и пороховые припасы мушкетеры с себя сняли и несли в высоко поднятых руках.

Люди Масахиро входили в воду последними. Им почти заливало лица.

Вода хлынула под доспехи, и изрядно вспотевший Масахиро тут же замерз, заныли царапины, оставленные ударами кхмеров по доспеху. Шагая по вязкому илу, он упирался древком нагинаты в дно, едва удерживая ноздри над водой.

Покинутый берег залило светом сотен факелов, оттуда начали стрелять, но испанцы уже где-то с середины реки умудрились, не опуская рук, пальнуть на свет и поумерить пыл преследователей.

Огни отдалились в лес, и только тогда Масахиро заметил, что против течения к ним поднимаются другие парные огни, почти скрывавшиеся за мелкой волной. Это были глаза, отражавшие свет факелов.

Глаза крокодилов.

Кровь раненых привлекла огромных тварей.

Масахиро заорал, стараясь отогнать жутких тварей, которых он видел только с борта корабля и никогда так близко. Там, где было уже чуть мельче, он поднял нагинату над головой и ткнул в приближающуюся морду, прямо в светящийся глаз. Что-то лопнуло под ударом острия, и глаз погас, мощная волна едва не накрыла его с головой, он едва не захлебнулся в шлеме, а воина рядом сдернуло с места, унесло во тьму вод, никто даже охнуть не успел…

Пришел в себя Масахиро уже на том берегу. Вода лилась из доспеха на глинистый берег и подгибались ноги.

Нужно было стоять. Не дело, если начальник свалится на глазах подчиненных…

Следующий берег, на который они вскоре вышли, был морским и негде было в нем искать брода.

— Рубите лес, — гулко выкрикнул Руис, — строим заграждение. У нас еще есть время.

Они успели построить заграждение высотой по грудь из сваленных на песчаном берегу деревьев, прежде чем их атаковали. Потом взошло солнце.

Ближе к полудню, отбив четвертый приступ, Масахиро уже всерьез полагал, что их время вышло.

У мушкетеров не осталось зарядов в патронташах. Все были уже ранены, и не по разу. И даже, казалось, неуязвимый Руис, когда в джунглях полыхнул дымный выстрел, Руис, считавший ниже своего достоинства кланяться стрелам, покачнулся, опершись на верного Мацуда, с удивлением сплюнув кровь из отбитого легкого, озадачено глядя на возникшую на гладком нагруднике вмятину: