_ Ну, Оль, что тебе, трудно? — заныл Зурлов. Девушка, состроила сердитую физиономию, но кофе в пузырь все же набрала — и отправила его, словно мячик, собеседнику. Тот принял пас, зашипел, поперебрасывал её, словно раскалённый уголёк, с ладони на ладонь, стараясь не упустить в свободный полёт — а когда кофе немного остыл, сорвал с пластиковой трубки колпачок и присосался к, обжигающе-ароматному напитку.

— Юль, пока есть время, расскажи о совещании на «Звезде КЭЦ». — попросила Оля. Она наполнила свой питьевой пузырь, отплыла от кофейного автомата и стала устраиваться в одном из свободных кресел. — Уж сколько раз просили, а ты всё — потом, да потом!

Юлька чуть покраснела — чувство ответственности, развитое у неё сильнее, чем у однокашников по «юниорской» группе, заставило воспринимать обычную, хотя и настойчивую, просьбу, как упрёк. И, соответственно — пуститься в оправдания.

— Оль, я не виновата, некогда было! Сама ведь знаешь: меньше, чем через сутки после моего возвращения на корабль дали старт, и всё это время я возилась с настройкой торпеды. Да и потом, между прыжками…

К первому прыжку с помощью нового, не слишком пока апробированного оборудования, астрофизики и навигаторы «Зари» готовились с особым тщанием. Как, впрочем, и ко второму, и к третьему, который только предстояло сделать. Юлька всего час назад задала программу предназначенной для него тахионной торпеде и, впервые за долгое время посетила «юниорскую» кают-компанию, рассчитывая хоть немного прийти в себя после аврала.

— Да никто тебя и не упрекает! — влез Середа. — Просто интересно всем, вот и просим. А то засядешь снова за свои расчёты…

— Ну… — девушка замялась, не зная, с чего начать. — Вы все, конечно, знаете, что после исчезновения «Тихо Браге» лунный «обруч» перешёл в режим непрерывного функционирования. «Тахионное зеркало» в его плоскости не погасло, хотя ведёт себя немного странно…

— Как именно? — жадно спросил Середа. — Вы что-то такое заметили?

— Долго рассказывать, да вы всё равно не поймёте. Не обижайся, Вить, это сплошная тахионная физика, а у вас нет подготовки.

Середа поморщился — не слишком приятно, когда тебя вот так, в лицо, называют неучем! — но всё же кивнул. Неуч и есть, чего тут спорить…

— Так вот, в то же самое время начались какие-то странности с дальней связью. Именно дальней — в пределах орбиты Луны никаких сбоев не наблюдалось, а вот дальше пошли сплошные перебои…

Юлька, начав рассказывать, приободрилась, и речь её полилась ровно.

— … Наблюдались сбои с зондом «Зеркало-1» и с другими, находящимися сейчас на орбитах Марса и Венеры. Но в первую очередь пропала связь с «Лагранжем». Раньше мы, хоть и с некоторым трудом, регулярно обменивались сообщениями с этой станцией, заброшенной в систему Сатруна, и более-менее представляли, что там происходит…

— Ничего себе радиообмен… — буркнул со своего кресла Зурлов. — Восемьдесят минут в одну сторону, много так наговоришь…

— Мы пользовались методом, позаимствованным из одного фантастического рассказа: начав говорить, продолжали передачу всё время, пока не получали ответ. А потом с той стороны делали то же самое. Диалог, конечно, тот ещё, зато обмен информацией на высоте!

— Я слышал, что на Земле, в МИФИ, разрабатывают новый способ дальних коммуникаций, через тахионные зеркала. — снова заговорил Середа. — Если они добьются успеха, то переговоры хоть с Сатурном, хоть с Тау Кита вообще не будут требовать времени на прохождение сигнала!

Зурлов глумливо ухмыльнулся.

— В далёком созвездии Тау Кита

Всё стало для нас непонятно.

Сигнал посылаем: «Вы что это там?»

А нас посылают обратно… — пропел он. — Вот так пошлём однажды что-нибудь вроде: «Привет вам, братья по разуму!». Ну и они в ответ тоже…пошлют!

— Хорош хохмить, а? — недовольно сказал Середа. — Юль, рассказывай, не слушай этого клоуна!

— Барда всяк норовит обидеть. — ответил шутник, но умолк.

— Так я продолжаю? — Юлька обвела вопросительным взглядом присутствующих, дождалась Олиного кивка и заговорила снова.

— Собственно, из-за аномалий со связью меня и вызвали на «Заезду КЭЦ». Понимаете, Гарнье перед самым… хм… инцидентом с «обручем» переслал руководству свой доклад, в котором упоминал о возможном влиянии артефакта на дальнюю связь. Доклад был написан в его обычном стиле — эмоционально, ярко, но несколько… сбивчиво. Вот меня и пригласили, чтобы помочь с ним разобраться. Я всё же довольно долго с ним работала на станции Ловелл и привыкла к его манере излагать свои мысли…

— Да вы оптимисты, молодые люди! — начальник станции покачал головой. — Неужели на полном серьёзе рассчитывали учинённое вами троими безобразие?

Леонов, как и полагается, большому начальству, был вальяжен, строг и самую малость ироничен. Мизансцену он выстроил безупречно — сам устроился за большим столом (при строительстве «Лагранжа», как, впрочем, и других станций нового типа, не экономили ни на массе, ни на объёмах), провинившихся же подчинённых выстроил перед собой, не предложив присесть. Он недаром успел поработать на серьёзных руководящих должностях — например, руководителем старой, «добатутного» периода, лунной программы СССР, — и даже назначение на «Лагранж» было больше административным, станция с её немаленьким коллективом требовала совершенно особых управленческих навыков. У Алексея Архиповича они были — что он и демонстрировал сейчас, в своём кабинете, куда были вызваны на ковёр участники недавней эскапады.

Интересно, пришло мне в голову, а почему мне ни чуточки не страшно? Может, потому что я отбоялся своё, когда осознал, как близко была костлявая? Вот тогда, на краю Дыры, сразу после выброса, мне было страшно по-настоящему. Я с трудом посадил «омар», изведя на это три оставшиеся комплекта якорей-гарпунов — и понял, что ни на что другое меня уже не хватит.Страх, обессиливающий, от которого темнеет в глазах, а кожа под сетчатым термобельём покрывается липким ледяным потом — навалился и никак не хотел отпускать, размазывая волю в тонкий блин, превращая мышцы в трясущееся желе… Спасибо Валере — он, верно оценив моё состояние, в одиночку подтянул второй «омар» к поверхности, закрепил его якорями и занялся Димой, и пока я, слегка оклемавшись, не взял делосвои руки, прошло минут пять, не меньше. А ещё через пять минут вышел на связь «Лагранж» и мне окончательно стало не до страхов…

— И в мыслях не было, Алексей Ахипыч! — заговорил Валерка. — Да мы же всё и рассказали, сразу, как только из шлюза выбрались!

— Не умеете врать, Леднёв, так и не беритесь. — посоветовал, слегка поморщившись, Леонов. — думаете я не понимаю, что вы оба уговорили Ветрова на эту авантюру? И инициатива была ваша, не пытайтесь даже отпираться. Так, Монахов?

Он глядел прямо на меня — и в серых с лёгким прищуром глазах пряталась лёгкая смешинка. Точно так же он смотрел с фотокарточки, которую бабуля ещё классе в пятом принесла мне — с собственноручной его подписью. Карточка эта и сейчас у меня дома, да и в «прошлой жизни» она сохранилась при всех переездах. И в тот день, двенадцатого апреля две тысячи двадцать третьего года, когда я, взяв с собой Бритьку, отправился на Воробьёвы горы, она по-прежнему лежала в верхнем ящике стола…

— Так точно, товарищ начальник станции! — подтвердил я. Так всё оно и было. Я выслушал аргументы Леднёва и счёл, что они достаточно серьёзны.

— Счёл он… — фыркнул Леонов. — А кто ты, прости уж, такой, чтобы что-то «считать»? Твоё дело водить «омар» в соответствии с утвержденным планом полёта!

Он покачал головой.

— Впрочем, Монахов, я нисколько не удивлён. Меня предупреждали, что ты тот ещё подарочек — особенно по части проявленной некстати инициативы…

Я хотел спросить, кто именно его предупреждал, но вовремя прикусил язык. Ну, конечно, Евгений наш Петрович, всезнающий и вездесущий И. О. О. — кто ж ещё? Но откуда ему было знать, что я окажусь на «Лагранже? В последний раз, когда мы с ним виделись — тогда он вручал мне официальное предписание прибыть на борт 'Зари», — станция уже больше полугода находилась в системе Сатурна, и связь с ней ограничивалась несколькими кратковременными сеансами. Неужели И. О. О. стал тратить драгоценное эфирное время на разговоры о моей скромной персоне?..