Люди с «Лагранжа» будут небольшими партиями доставляться к кораблю и оттуда, группами по 5–7 человек, в пассажирских лихтерах отправятся домой, на Землю. Вместо них на «Зарю» прибудут сменщики — те, кому предстоит и дальше работать на станции.

Обслуживать этот «сатурнианский экспресс» будет «Гюйгенс»; капитаном его назначен Андрюшка Поляков. Он в восторге — в его-то годы, да с его не вполне законченной подготовкой получить свой корабль, да ещё для рейсов на такие дальние расстояния (дистанция от Энцелада до Титана втрое больше, чем от Земли до Луны) — это вам не жук чихнул. Если всё пройдёт благополучно — мечту Андрея о карьере капитана-межпланетника. Но, как известно, человек располагает, а Внеземелье предполагает, так что постучим на всякий случай по дереву, отыскать которое в системе Сатурна не так-то просто.

Описанным выше способом предполагается отправлять домой по двадцать-двадцать пять человек за неделю. Мы с Юлькой в самом конце списка. Подозреваю, что она с осталась бы здесь, чтобы продолжать работу в группе «Леднёва (Леонов обещал допустить его к 'обручу» наравне Гарнье справится со своей задачей) — но любовь всё же победила тягу к науке, так что на Землю мы отправимся вместе. Пока же мы останемся на «Лагранже» — Юлька работает в лаборатории Леднёва, а я буду, как и раньше, ловить в своём «омаре» грузы с Земли. Тем более, что с некоторых пор работы прибавилось — через «обруч» потоком пошли контейнеры с тяжёлой техникой для работы на поверхности Энцелада.

Итак, «Заре» на некоторое время предстоит переквалифицироваться из планетолёта в межпланетную пересадочную станцию. Заодно планетологи развернут широкую программу исследования атмосферы и поверхности Титана. Недавние исследования (в которых автор этих строк принимал самое непосредственное участие в качестве штатного бомбардира) подтвердили гипотезу об углеводородных океанах. Облака тоже в наличии, запас бомбозондов истрачен едва на треть — а раз так, зачем терять время?

Что ещё? На «Лагранже» и на Земле спешно разрабатывают проект глубокой модернизации «Лагранжа» и, прежде всего, усиления метеоритной защиты. Для этого предполагается развернуть на дальних подступах сеть наблюдательных зондов — они будут сообщать о предстоящей атаке, после чего мощные маневровые двигатели (которые ещё предстоит доставить с Земли) уведут станцию в пути роя обломков. Возможно, это не самое лучшее решение — но другого нет, во всяком случае, до тех пор, пока на Земле не разработают какие-нибудь особо мощные лазеры, способные сжигать обломки на безопасном удалении. Подозреваю, случится это нескоро — а потому, параллельно с работами по перестройке «Лагранжа» вовсю идёт проектирование ещё одной станции — на этот раз на поверхности Энцелада. Строить её собираются в толще льда, где метеориты будут не страшны. Ну, разве что, Кольца однажды выбросят глыбу несколько десятков метров в поперечнике, способную проделать в ледяном панцире планетоида дыру размером с парочку футбольных полей — но это уже, как говорят американцы, «форс-мажор», неотвратимая сила,противостоять которой не в силах человеческих…'

Сатурн всегда притягивает к себе взгляд. Всегда. Приходится прикладывать немалые усилия, чтобы оторвать глаза от этого титанического серо-белого пузыря, занимающего половину — нет, не неба, мироздания, — всё получается это далеко не всегда. Но на этот раз газовый гигант был позади, за кормой моего «омара», и я мол вдоволь наслаждаться пейзажами его спутника. Хотя, наслаждаться особенно нечем — это с орбиты он выглядит как неровно слепленный, искрящийся снежок, вблизи же, со ста метров, что значатся сейчас на моём альтиметре, ледяная поверхность неровная, вся в грязно-серых разводах, в зубчатых гребнях торосов и оспинах кратеров, в глубине которых лежат глубокие чёрно-лиловые тени. И всё равно мне здесь нравится — за месяц с лишним спусков и подъёмов я успел привыкнуть к видам Энцелада не меньше, чем к тем, что открываются из окон окна нашей московской пятиэтажки.

В наушниках предупреждающе пискнуло. Я скосил взгляд на курсограф — так, до Дыры ещё километров пятнадцать лёту. Вон она, выползает из-за горизонта 0 тёмное пятно на серо-белом фоне. С тех пор, как я впервые увидел этот кусок поверхности, тут много что изменилось — километрах в трёх от края Дыры, возникла неправильной формы яма, в глубине которой сверкают габаритами-мигалками оранжевые жуки «диггеров». Прозвище этим тяжёлым механизмам, чья задача нарезать лёд здоровенными, три на четыре метра, брусками, дал я, по аналогии с известной компьютерной игрушкой конца восьмидесятых. «Диггеров» в карьере три — их только недавно прислали с Земли, и успели запустить только два — третий сейчас стоит без движения, ожидая своей очереди.

Карьер — на самом деле никакой не карьер, а котлован под строительство новой станции, которая будет располагаться в толще льда. Здесь её не достанут метеориты — зато и обитателям «Папанина» (так решили назвать станцию, в честь знаменитого советского полярника) придётся жить и работать в условиях почти что невесомости. Так уж устроен этот мир — за а всё приходится платить. И Внеземелье тут отнюдь не исключение…

Так вот, «диггеры». При одной сотой «же» ни гусеницы, ни колёса не «цепляют» поверхность, позволяя работать без риска, что могучий механизм от неосторожного толчка воспарят над поверхностью планетоида, а потом будет долго на неё опускаться. Разрабатывавшие их инженеры вышли из положения так же, как и мы с Димой, когда добывали на Энцеладе лёд. А что? Схожие задачи требуют схожих решений; машины эти делали, в общем, то же самое, разве что в больших масштабах. Соответственно, и решение было аналогичным — в ледорит вбили несколько пар свай, соединили их туго натянутыми стальными тросами –по ним, как по перилам, и передвигались упомянутые агрегаты. Да, громоздко, да, хлопотно, особенно, когда приходится переводить их на новый участок — но работает же!

Есть и другие механизмы, поменьше — они работают на дне колодца, расчищая «обруч» — ими управляют дистанционно, опасаясь спонтанных выбросов. Но таковых, с тех пор, как Гарнье сумел-таки заблокировать «звёздный обруч», не случалось — и, надеюсь, не случится и впредь. Одновременно прекратились и перебои с дальней связью. С Земли сообщили, что «звёздный обруч» на орбите луны так же вырубился. А на следующий день Юлька, освоившая подобные операции под руководством Леднёва, осуществила первую переброску «полезной нагрузки» с «Лагранжа» к Земле. С этого момента пришёл конец многомесячной изоляции станции — теперь из системы Сатурна до нашей родной планеты добираться так же просто, как из Москвы до Королёва. Даже ещё проще — прыжок через «батут» занимает, считая погрузку в лихтер и последующую швартовку к «Гагарину», никак не больше получаса…

Так что — нет больше нужды корячиться, терять время, топливо, сжигать ресурс оборудования, таская грузы и пассажиров от Энцелада к Титану. Всё это попадает непосредственно на станцию — а не Землю направляются пассажирские лихтеры с людьми. Половина населения «Лагранжа» уже отправилась домой, на смену им прибыли новые сотрудники. А меньше, чем через сутки придёт и наш с Юлькой черёд.

Вот и подошло к концу моё пребывание в системе Сатурна. Несмотря на трагические обстоятельства, его сопровождавшие, я буду скучать — и по ледяному Энцеладу, и по загадочному, укутанному плотной атмосферой Титану. И, конечно, по самому газовому гиганту с его перечерчивающей небосвод полосой Колец, которые я так и не увидел сверху. Но больше всего — по пронзительного чувства удалённости от дома, от Земли, от всего человечества. Через три часа по бортовому времени я вместе с полудюжиной пассажиров войду в лихтер — и прощай, Сатурн!

Юлька тоже отправляется со мной — единственная из «ююниорского» экипажа «Зари». Остальные присоединятся к нам на Земле через пару недель, как только передадут корабль прибывающему сменному экипажу. Тоже, между прочим, выпускникам молодёжной программы Проекта. — И. О. О. спешно готовит новое поколение работников Внеземелья из вчерашних выпускников астрономических кружков и клубов юных космонавтов.