Кают-компания, она же столовая,– по сути, небольшой зал, в конце единственного в жилом отсеке корабля коридора, к уда выходили все каюты, — сообщалась через отдельный, внутренний люк с камбузом, но своего люка, отделяющего её от коридора, не имела. Люди собирались здесь только ради приёма пищи; всё остальное время кают-компанию оккупировал капитан «Тихо Браге», использовавший её в качестве рабочего кабинета. На стене кают-компании я обнаружил полный список членов экипажа и пассажиров.

Была здесь и фотография встречавшего меня второго пилота — с полным именем, написанным, как и положено, по-русски, по-английски и по-французски. Я задумался, припоминая, где я его всё-таки слышал, а потом едва не хлопнул себя ладонью по любу. Ну, конечно: в оставленной мной реальности он стал первым монгольским космонавтом, слетавшим на орбиту, кажется, в начале восьмидесятых, по программе «Интеркосмос». Между прочим, напарником монгола и командиром корабля был тогда Владимир Джанибеков, чьё промороженное в межпланетном вакууме тело мы вытаскивали из мёртвого «Эндевора»… Совпадение — или нечто большее? Да нет, ерунда… Я помотал головой, отгоняя некстати пришедшие на ум параноидальные мысли и, чтобы окончательно от них избавиться, вспомнил байку, ещё жизни. Согласно ей, советские офицеры, служившие в дальнем степном гарнизоне в Монголии, придумали своеобразный ритуал. Когда в разгар очередной пьянки (а чем ещё заняться в этой забытой богом и армейским начальством дыре?) предстояло отправить в ближайший городок, до которого было не меньше пятнадцати километров, гонца на «Уазике», на эту ответственную должность назначали того, что первым не сумеет без запинки выговорить имя и фамилию первого монгольского космонавта — Жугдэрдэмиди́йн Гуррагча́, он же Сансар, второй пилот космического грузовика «Тихо Браге». Я подумал — а знал ли, «тот, другой» Сансар об этой байке? Сомнительно — я, помнится, я позаимствовал её из какой-то книги про попаданцев, и вряд ли она могла попасть к нему в руки…

Нашлись на доске и наши фотокарточки с указаниями ФИО и приписками «пассажир». Я удивился — и когда только они успели раздобыть фотки? Наши с Кащеем «личины» явно были позаимствованы со служебных удостоверений, и, как по качеству, так и по художественным достоинствам безнадёжно проигрывали портрету Миры, переснятому с концертной афиши. Такими были залеплены коридоры «Звезды КЭЦ», а одна из них висела и в кают-компании– с объявлением, что гостья намерена дать концерт прямо во время предстоящего рейса. Я успел подумать, что надо бы посоветовать скрипачке хорошенько подготовиться к этому мероприятию — вряд ли ей приходилось до сих пор выступать в невесомости, — как за спиной у меня раздалось негромкое «кхе-кхе».

Я обернулся — капитан «Тихо Браге», собственной персоной -зависнув на пороге кают-компании, он приветственно помахал мне рукой. Я ответил тем же.

— Добрый день, Алексис! Мы с вами, кажется, знакомы?

На этот раз он говорил на родном языке, причём манера речи выдавала в нём выходца из южных штатов.

Итак, Юджин Эндрю Сернан платиновый блондин с узким, породистым лицом типичного англосакса, лет сорока пяти или около того, ещё в «той, другой» жизни запомнился мне тем, что стал последним человеком, побывавшим на Луне в рамках программы «Аполлон» — а в оставленной мной реальности так и вообще последним, о чём он даже написал, кажется, в девяносто девятом, книгу. Здесь же это произведение написано, вероятно, не будет — потому что автор уже который год не слезает вместе со своим кораблём с окололунных орбит, а на самом спутнике Земли побывала с тех пор не одна сотня человек.

— Так точно! — бодро отозвался я, тоже по-английски. — Вы были на «Ловелле», когда я имел удовольствие поохотиться на электрических гадин, повылезавших из «звёздного обруча».

Он хохотнул.

— Да, лихо вы их, взрывчаткой!..Признаться, Алексис, я вам до сих пор завидую — как же, первый обитатель Земли, убивший инопланетное животное, да ещё и такое опасное! Как минимум, место в книге охотничьих рекордов всех времён вам теперь обеспечено!

Я смутился — но только самую малость. Терпеть не могу, когда напоминают о подобных вещах…

— Не преувеличивайте, мистер Сернан. Во первых, мне тогда просто повезло, а во вторых — с чего вы взяли, что я был первым? Учёные раскопали массу описаний встреч монгольских с олгой-хорхоями, и в том числе — эпизоды охоты на них. Так что я не более, чем один из многих!

Он добродушно улыбнулся.

— Может, монголы и правда подстрелили парочку этих тварей из своих луков — но сделали это на Земле, в пустыне Гоби. За пределами же нашей планеты приоритет, безусловно, ваш — и придётся вам и дальше с этим жить!

— Тогда уж не мой, а наш. — я не собирался сдаваться. — Нас на «лунном багги» было двое, один я бы не справился!

— Да, помню, француз-механик Поль Дьбуа… — кивнул Сернан. — И, кстати, Алексис, оставьте этого «мистера». Здесь, на корабле, ребята обращаются ко мне просто «кэп». Что до скромности — это, конечно, дело хорошее, но палку перегибать не стоит. Кстати… он понизил голос до таинственно-заговорщицкого, — у меня есть друг, англичанин, заядлый охотник на крупного зверя, каждый год ездит в Южную Африку, на сафари. Он состоит членом лондонского «Хантер-Клуба» — эдакое, знаете ли, невыносимо аристократическое заведение с традициями чуть ли не от королевы Анны — и как-то раз намекнул, что они рады были бы видеть вас в своих рядах. Так что подумайте — и привыкайте к своей славе, вам с ней и дальше жить!

…ну что тут можно ответить? Лесть — сильнейший инструмент, и все мы так или иначе ему подвержены…

— Наверное, вы правы, кэп. — сказал я, демонстрируя приличествующее почтение к словам «первого после бога». — Что до клуба — ну, какой из меня охотник? Так, стрелял несколько раз по вальдшнепам в Подмосковье…

Я картинно развёл руками — и тут же поплатился за чрезмерное пристрастие к эффектным жестам: меня закрутило и едва не перевернуло вниз головой, и если бы не помощь капитана, вовремя поймавшего мою ногу — пришлось бы мне самым унизительным образом изображать из себя туриста, впервые оказавшегося в невесомости.

— Так вот, зачем я вас вызывал, Алексис… — Сернан перешёл на сухо-деловой тон. — Наш водитель буксировщика, как вам известно, получил травму, и мне сообщили, что вы готовы его заменить?

Я кивнул.

— Всё верно.

— Сертификаты, документы, подтверждающие квалификацию, надеюсь, в порядке?

Я похлопал себя по нагрудному карману.

— Как с практическим опытом?

— Сорок семь часов, включая аварийные работы на станции «Лагранж». Правда, это всё на «крабах», на «омаре» только проходил обучение. Но разница небольшая, справлюсь.

— Вот и отлично. — капитан удовлетворённо кивнул. — Тогда я сообщаю в диспетчерскую станции, что кадровый вопрос мы решили. А вы, Алексис, ступайте к своим друзьям — старт через тридцать минут, пусть подготовятся…

Из дневника Алексея Монахова

«…В моё — 'то, другое», разумеется, — время многие проклинали Хрущёва не за кукурузу, не за провальные эксперименты с целиной и прочие волюнтаристские выходки. Нет, они ставили ему в вину поворот вслед за Америкой, в сторону потребительского рая, торжества обывательского образа жизни. Причём сделано это было не только для СССР, но и для всего человечества — не окончательно, правда, потому что был ещё космос, ещё летали на Луну «Аполлоны», ещё теплилась надежда на «догнать и перегнать» заокеанского противника не только по молоку и мясу. Окончательно этот поворот закрепил Брежнев, а в Штатах — Рейган с его потребительско-кредитной рейганомикой…

На оставленной мной ветке истории все силы пропаганды и идеологии были брошены на то, чтобы убедить обывателя, что только так и нужно; потом появился призрачный символ личной свободы во всём — и закончилось это десятками гендеров, квир-людьми, экологическим безумием… возможно, даже ядерной войной, которую я, по счастью не застал, но к которой всё двигалось семимильными шагами. Здесь, вроде, всё пошло не так — но где гарантия, что история не вернётся на круги своя? Её нет, и пока тяга к новому — и не в плане личного благополучия, а в общечеловеческом плане — не стала определяющим побуждением всех до единого обитателей нашей планеты, эта опасность останется. И она тем более значительна, что на Западе, в Штатах, в Японии капитализм, а он так или иначе склонен воспроизводить именно мещанскую, потребительскую модель. Да, космос — лакомый кусок для крупных корпораций, особенно теперь, когда затраты на его освоение снизились. Но ведь и производство товаров массового потребления — больше, больше, больше! — не менее лакомый кусок?