Как ни странно, это решение взбодрило обитателей «Лагранжа» не меньше, чем появление «Зари». Они увидели в нём неколебимую веру в то, что всё обойдётся благополучно — а раз так, стоит ли переживать? Кое-кто даже шутил, что начальник станции решил дать людям возможность принять душ, постираться и вообще привести себя в божеский вид — в самом деле, не встречать же посланцев Земли грязными, вонючими, с небритыми физиономиями?

— Хотелось бы думать, что вы правы, Валери! — Гарнье произнёс имя Леднёва на французский манер, с ударением на последний слог, проглатывая «и краткое». От этого оно звучало словно женское, что раздражало Валерку несказанно. — Но, к сожалению, пока не могу разделить вашего оптимизма.

— Что же вам ещё нужно, мусью? — Астрофизик намеренно исказил это французское словечку, видимо, в отместку за давешнее «Валери». — Вот и ответный всплеск на Энцеладе мы засекли! Какие ещё могут быть сомнения?

«Нервы у всех, сдают, вот что… — подумал я. — Оно и неудивительно — после стольких-то месяцев, проведённых в замкнутом пространстве, в девяти миллиардах километров от дома, с сомнительным шансами выбраться живыми… Даже начальник станции стал раздражительным, и это с его-то железной нервной системой! Что уж говорить о таких, как Гарнье и Валерка — особенно после выматывающих качелей между жизнью и смертью, надеждой и отчаянием, которыми потчевала нас судьба за последние пару недель…»

— Я мог бы возразить, что мы не знакомы с особенностями «зеркал», возникающих при срабатывании тахионных торпед, — продолжал француз. Голос его звучал снисходительно, словно у учителя, объясняющего нерадивому школяру прописные истины. — Но не буду тратить на это время, поскольку самой «Зари» мы до сих пор не обнаружили ни в радио- ни, тем более, в оптическом диапазоне. Куда, по-вашему, она делась?

— Хм… позвольте мне, профессор? — заговорил Арно. Гарнье покосился на него с неудовольствием.

— Направление на след тахионного всплеска, о котором твердит нам мсье Леднёв, практически совпадает с вектором на Тетис. — канадец заговорил, не дожидаясь позволения своего шефа. — Сейчас находится в противостоянии с Энцеладом. Расстояние между ними минимально — шестьдесят четыре тысячи километров по прямой, соединяющей эти два планетоида и Сатурн. Если «Заря» вышла из прыжка позади Тетиса, то вполне естественно, что её сигналы могут до нас и не доходить. Надо немного подождать, вряд ли больше суток — и тогда всё станет ясно.

— Значит, будем ждать. — согласился Гарнье, с явной, как мне показалось, неохотой. Это было странно — неужели он не хочет, чтобы «Заря» появилась как можно скорее? Или неприязнь, возникшая в последнее время между ним и Леднёвым сильнее даже желания жить? Нет, разумеется — просто француз с его вздорным характером не может упустить случая кольнуть оппонента.

— Не вижу, о чём тут спорить, коллеги! — Я старался говорить как можно мягче, но в ответ удостоился лишь раздражённого шипения Гарнье — «тоже мне, коллега нашёлся, гусь свинье не товарищ…» — Столько ждали — подождём ещё сутки, это, в конце концов, ничего не изменит. Но на вашем месте я бы рассказал об этом Леонову — всё же начальство, ему нужно знать. Да и субординацию пока ещё никто не отменял, не так ли?

Из записок

Алексея Монахова

'…В моей жизни немало было моментов, про которые хотелось сказать «…никогда не забуду». Одни из них действительно сохранялись в памяти довольно долго, но со временем выцветали, как рисунок на стене, и в итоге таяли, оставляя по себе лишь смутные контуры. Другие исчезали из памяти почти сразу, не оставляя следа. Третьи же хранятся в сером веществе долгие годы, ничуть не теряя со временем своей яркости и важности. Таких. Намертво впечатанные в память, немного, но именно они составляют немаловажную часть того, что мы сохраняем из нашего прошлого; то, что, собственно и есть это прошлое…

Одним из таких и станет, безусловно, момент, когда вспыхнула над люком главного шлюза «Лагранжа» зелёная лампа, сигнализирующая, что атмосфера в камере пригодна для дыхания, как чавкнули пневмозатворы, как неторопливо отползла в сторону овальная бронированная створка. Я с трудом удержался, чтобы не кинуться к растущей щели, не заглянуть в неё, не заорать: «Юль, ты здесь? Это я, Лёшка, я, я!..», да этого и нен потребовалось — она сама протиснулась с полуоткрывшийся проём и кинулась мне на шею — как была, в оранжевом «Скворце» с большими синими цифрами «11» и нашивкой «ЗАРЯ» на груди, отшвырнув в сторону шлем и глухо брякнув о палубу выроненным чемоданчиком жизнеобеспечения. Вокруг нас толпились люди — кто в корабельных «Скворцах», кто в «лагранжевских» комбинезонах; раздавались гулкие хлопки по спинам и плечам, кто-то обнимался и целовался, кто-то жал руки и повторяли «Наконец-то!» «Всё-таки успели!» и «А мы уж вас заждались!» — а мы вдвоём замерли посреди этого столпотворения обнявшись, и я ощущал её мокрую щёку кожей своей шеи, куда Юлька уткнулась, неловко закинув мне на плечи руки в неудобных рукавах геромокостюма.

Наверное, мы и ушли из шлюзовой камеры последними, когда остальные уже рассосались по станции — кого растащили по каютам восторженные «аборигены», всё ещё не до конца поверившие в своё спасение, кто, как например, капитан «Зари» Волынов отправились делать официальные визиты. Мы же, не разжимая рук прошли по кольцевому коридору и скрылись в моей каюте. Мелькнула мимолётная мысль, что надо будет вернуться и забрать из шлюзовой камеры Юлькины чемоданчик и шлем, оставленные там в нарушение всех и всяческих инструкций — да так и пропала, растворилась в захлестнувших нас эмоциях.

На церемонию встречи отведено было не больше получаса; потом Леонов по ожившей внутренней трансляции предложил всем заинтересованным собраться в столовой. Как нам не хотелось отрываться друг от друга — вы, надо полагать, способны догадаться и сами. Но ничего не поделаешь: служебные обязанности звали нас обоих. Так что, наскоро приведя себя в порядок, мы покинули каюту и направились влево по коридору, куда уже торопились маленькими группками, а то и парочками, остальные участники события. Перед самой столовой мы нос к носу столкнулись с Середой, Олей Молодых и Володькой Зурловым, которых сопровождал Дима. Последовали объятия, поцелуи, похлопывания по разным частям тела. Зурлов кротко заметил, что всё понимает -гордости космодесантного отделения «внеземельного» факультета МАИ, конечно, было не до того, чтобы поздороваться со старыми друзьями. Но он, как будущий его коллега и нынешний однокашник по упомянутому факультету готов войти в положение и не выдвигать вполне обоснованных в подобной возмутительной ситуации претензий. Оля зашипела на Зурлова: «Отстань, Вовка, с шуточками своими дурацкими, не видишь, им не до нас!..» Я собрался возразить, что как раз очень даже до них, но тут запульсировал ревун общего оповещения, и мы, увлекаемые людским потоком, перешагнули высокий комингс и оказались, наконец, в столовой…'

Новый, модифицированный буксировщик (таких на «Заре» было два) отличался от своего предшественника значительно увеличенным ресурсом системы жизнеобеспечения, наличием дополнительных топливных баков и, прежде всего, сильно доработанной силовой установкой. Она была сконструирована по модульному принципу — при необходимости можно было снять маршевый движок и заменить его на более мощный, позволяющий совершать автономные полёты на дальность до десяти-пятнадцати тысяч километров. И даже самостоятельно садиться и взлетать с поверхности достаточно крупных небесных тел — например, спутников Сатурна Ио и Япета, Ганимеда и Каллисто, галилеевых спутников Юпитера, или хоть той же Луны.

Серьёзно возросла и грузоподъёмность, чем мы и не преминули воспользоваться на следующий день после прибытия «Зари», совершив рейс на Энцелад за ледяными брусками. «Омар» с флуоресцирующей красной единицей на борту номером «1» пилотировал Зурлов. Шарлю же, числившемуся командиром звена лёгких космических аппаратов «Зари», пришлось уступить место в капсуле «омара» мне — как более опытному, знакомому с фронтом работ и вообще, с обстановкой «там, внизу». Дима тоже просился с нами, и я готов был его взять — в скафандре, на внешнем подвесе, — но Леонов счёл, что он не вполне восстановился для подобных подвигов. Пришлось нашему артековскому вожатому дожидаться нас в ангаре за ремонтом нашего старого «омара», снимая с него плоды нашего технического творчества и заменяя их запасными узлами, позаимствованными с Зари'.