Скрежет металла, свист воздуха, вырывающегося из повреждённых отсеков, пульсация аварийных ламп, испуганные крики людей, заглушаемые пронзительным воем, несущимся изо всех динамиков системы внутреннего оповещения — вот чем были наполнены следующие несколько минут на «Лагранже». Потом те, кто уцелел, вступили в борьбу за живучесть — зря, что ли, Леонов изнурял их регулярными учениями и тренировками? — а камни, камешки и пылинки, «промахнувшиеся» мимо станции продолжили свой полёт. К несчастью, на их пути очень скоро — практически мгновенно по космическим меркам, — оказалось другое препятствие, гораздо меньшего размера — но и куда более уязвимое.

Внешняя обшивка, как и внутренние переборки «Тихо Браге» были изготовлены из листов сплава алюминия и магния полуторасантиметровой толщины. Способные держать бронебойные пули винтовочного калибра (тот же сплав шёл на бронекорпуса боевых машин десанта) эти листы несравнимо превосходили по прочности тонкий дюраль кораблей и орбитальных станций «добатутной» эпохи — но не шли ни в какое сравнение со сваренными из толстостенных стальных секций «бубликов» «Лагранжа». Увы, ни катаная сталь, ни особым образом закалённый алюминиево-магниевый сплав не смогли остановить летящих с огромной скоростью посланцев Колец. Кораблю досталось семь попаданий — сначала два одновременно, потом короткая очередь из четырёх и под конец, с одиннадцатисекундным интервалом, ещё один дуплет, пришедшийся в реакторный отсек. И последнее, что успел сделать на пробитом навылет небесными камнями мостике второй пилот «Тихо Браге» — он же первый монгольский космонавт Жугдэрдэмиди́йн Гуррагча́ по прозвищу Сансар — это разбить защитное стекло, сорвать предохранительную чеку и рвануть сведёнными предсмертной судорогой руками большую красную рукоять катапультирования реактора.

— … корпус реактора разрушен, пришлось его катапультировать. — звучал в наушниках голос с техасским акцентом.- Среди команды есть жертвы, теряем атмосферу. Корабль не может управляться.

И, после короткой паузы:

— Гнездо — Куликам. — снова заговорил кэп Сернан. — Дерьмо случается, парни. Не тратьте на нас время, безнадёжно. И… постарайтесь выкарабкаться.

Если бы не трагизм ситуации — я бы наверное, рассмеялся, знаменитая фраза Тома Хэнкса из «Форест Гамп» угодила в самое яблочко. Жаль, оценить это кроме меня никто не в состоянии…

Расстояние до гибнущего «Тихо Браге» было совсем небольшим, около двадцати километров. В бинокуляр ясно было видно, как, кувыркаясь, удаляется от корабля чёрная коробочка реакторного отсека, к счастью, в противоположную от нас сторону.

В наушниках зашипело, затрещало, заулюлюкало.

— Всем, кто меня слышит. Говорит станция «Лагранж». Нуждаемся в помощи. Часть жилых секций утратила герметичность. Имеются раненые и погибшие, большинство уцелевших заперлись в загерметезированных каютах. Полностью разрушен повреждён шлюзовой отсек вместе со скафандрами, выйти наружу и заделать пробоины не можем. Всем, кто нас слышит — срочно нуждаемся в помощи!

Это был Леонов, я сразу узнал его, несмотря на помехи. Голос начальника станции в отличие от американца, был лишён эмоциональной окраски, но в этом спокойствии сквозил мертвенных холод обречённости.

— Чего ждём? — голос напарника дрожал, готовый сорваться в истерику. — Надо цеплять «Тихо Браге» и волочь к «Лагранжу» — может, ещё успеем!

— Не успеем. Полчаса, час минимум. Да и топлива с таким грузом сто процентов не хватит,.

— Но попробовать-то надо! Там же…

Остаток фразы он проглотил, но я понял, что должно было прозвучать. Мира, черноглазая скрипачка, чья жизнь для Юрки-Кащея важнее жизней всех, кто сейчас с ней на корабле — и уж конечно, неизмеримо дороже собственной жизни…

— Попробовать можно, но шансов ноль целых хрен десятых. Притащим к станции жестянку, полную трупов.

— Что же делать? — взвыл Юрка. — Надо же что-то делать?

Мысли мои неслись бешеным карьером. Авантюра, самоубийство — но вдруг получится?

— Есть вариант. — Я старался, чтобы голос мой звучал как можно спокойнее. — Надо протолкнуть «Тихо Браге» в «зеркало». Здесь им точно кранты, а там — может, поймают вовремя, спасут?

Ему понадобилось три драгоценных секунды, чтобы осознать услышанное.

— Но мы же не успели с Даськой? А если?..

— Юр, так и так и так вилы выкидные. Но без этого — вообще без шансов. Согласен?

И, не дожидаясь ответа я принялся торопливо излагать план действий:

— Значит так. Сейчас цепляем корабль и тащим его к Дыре. Ставим носом вниз, потом я швартуюсь к кормовому шлюза, даю полную тягу и вместе с ним ныряю в «обруч». Если всё так, как говорил Леднёв, нас подберут на той стороне, причём довольно быстро.

— А я?

— А ты возвращайся к «Лагранжу». Слышал ведь, самим им не справиться.

На этот раз он ответил без раздумий.

— Давай наоборот: я втолкну корабль в «зеркало», а к «Лагранжу» пойдёшь ты.

Черноглазая скрипачка, подумал я. Ладно, пусть его, имеет право…

— Замётано. Кстати, и Юльку встречу, а то «Заря» вот-вот подойдёт, разминемся…

Наверное, нам ещё было что сказать друг другу, но в ушах моих стоял пронзительный свист воздуха, выходящего из пробитых отсеков. Нет, некогда, потом — если оно случится, это «потом»…

— Перед спуском, свяжись с кэпом Сернаном. — вспомнил я об американце. — Пусть там подготовятся, как смогут.

— А если он запретит? — встревожился Кащей.

— А мы не будем спрашивать.

Крошечная пауза.

— Погоди… Контейнер с Даськой у тебя?

— Куда ему деться? Держу в клешнях, да ты и сам видишь…

Действительно, «омар» выставил перед собой блестящий, украшенный крылышками отражателей ящик — словно официант, подающий на стол невиданное экзотическое блюдо.

— Смотри, не потеряй. И ещё — куда ты его денешь, когда будешь стыковаться с «Лагранжем»?

Я едва не выругался — вот ведь, нашёл время для заботы о хвостатом поганце! Хотя, всё верно, только так и надо…

— Придумаю что-нибудь. Так ты готов?

— Да.

— Тогда — начали! И… удачи нам всем!

Я успел в самый последний момент — ещё несколько минут, и двое ремонтников откупорили бы запасной шлюз, чтобы выбраться за пределы станции — на верную смерть, в отчаянной попытке спасти то, что ещё можно было спасти. Невыносимо былопросто сидеть и ждать гибели — ведь жизнь с каждой секундой утекала из кое-как заделанных пробоин вместе с драгоценным воздухом. Чтобы залатать их более надёжно, требовалось непременно выйти наружу, в скафандрах, «Кондорах» и «Пустельгах», которые, конечно, имелись на «Лагранже» — но все до единого были уничтожены каменным обломком, угодившим точнёхонько в основной шлюз. Ремонтников это не остановило — они собирались проделать эту операцию, облачившись в гермокостюмы типа «Скворец», способных, конечно, уберечь владельцев при разгерметизации отсеков, но почти бесполезных в условиях открытого космоса.Это, конечно, было равносильно самоубийству — но всё же, при некоторой сноровке и везении могло дать несколько минут на то, чтобы налепить на пробоину специальные заплаты из особого, твердеющего в вакууме, пластика.

Подобные приспособления (их называли на морской манер, «пластыри»), только меньших размеров, входят в аварийный комплект любого скафандра. Устанавливать их клешнями-манипуляторами буксировщик — та ещё задачка, но я многократно проделывал это на тренажёрах, и во время многочисленных учебных тревог, так что особых проблем она для меня не составила. На то, чтобы запечатать три крупных пробоины, каждая, в поперечнике не меньше полуметра, и ещё дюжину дырок поменьше, ушло около получаса, по истечении которых я загнал свой «омар» в ангар буксировщиков и смог, наконец, облегчённо выдохнуть.

— Долго думали? — спросил я Диму. — Лезть за борт в «Скворцах» — долго бы вы там продержались?

Мы вместе убирали «Кондор» в бокс — осторожно, бережно, словно тот был из тончайшего батиста, а не из прочнейшего армированного металлом и керамикой композита на основе углеродных волокон. Скафандр был единственным, а значит, представлял огромную ценность — не все ремонтные работы можно было выполнить клешнями «Омара», а таковых на станции накопилось предостаточно.