Милтон падет.

Ничтожная маленькая эльфийка.

Длинная лестница сменилась ровной площадкой на свежем воздухе; они вылезли из люка и оказались на самой вершине статуи. Два эльфа, две маленькие точки затерялись на большой площади высеченных из гранита волос, а перед ними торчали великанского размера зубья короны, венчавшей голову, которая и оказалась самой верхушкой Храма.

— Проход в Храм с земли расположен у ног статуи, стоящей на коленях. Он вырублен из области ее коленных чашечек, и природа давно оплела его. Канатная дорога ведет к ее сердцу, проходя сквозь скрещенные в молитве ладони. Мы же стоим на ее голове.

— Кто это?

— Великий плод скульпторов, соединение Ленары и Герома. Их лик разделен надвое, но при этом они составляют единое целое. Мы зовем ее Ленром.

Лэниэль не стала выказывать своих мыслей о том, что это решение сильно граничило с богохульством, поэтому плотнее сжала губы и прикусила язык. Она встречала не первый рассвет за пределами своего дома, но этот действительно напугал ее.

С головы поистине высокой статуи открывался вид на пройденные земли, он поражал и ужасал единовременно. Дикие леса переходили в пустынные степи, а за ними, прямо на севере, блистали шпили родного замка — Филема. Кажется, купол начал сверкать над городом, значит народ не растерялся, и действительно решил взять всю власть в свои руки.

«Дорогая сестра, неужели ты погибла так несправедливо?»

Она окинула взглядом всю округу за пределами лесов — их окружала лишь степь, пустыня, песок. Выжженные и высохшие деревья торчали тут и там, иногда она могла различить туши больших животных или оставшиеся от них скелеты. Но чем дальше уходило проклятье, тем чернее и смертельнее выглядела земля.

— Неужели вы не хотите этого остановить? — она невольно обвела рукой гиблые просторы.

Гиреа лишь посмеялся над ней, опираясь руками на обод короны. Его печальный взор вперился в стены Милтона.

— Это не в наших силах, Лэниэль. Эта чернь поглощала нас долгие сотни и тысячи лет, и за несколько месяцев этого не остановить. Пришло время смириться с поражением.

Злость закипела в ней за сестру, за безразличие и бездействие, за алчность и эгоизм других. Речь полилась сама собой.

— Думая только о себе, вы не оставите ни единого шанса своим потомкам. Вы думали, что уже потеряли все, но на самом деле ваши потери лишь будут ждать вас впереди и нарастать, словно снежный ком. Да, может Боги и отвернулись от вас, но если мы вместе попытаемся сохранить то, что они бережно создавали и возносили на этой земле, вы еще сможете получить их прощение. Если же нет, вы хотя бы сможете дать шанс этой земле на очищение. Пустое собирательство магии не спасет вам жизнь, а лишь отсрочит вашу гибель.

Лицо ее побагровело от накала чувств, и голова закружилась. Лучи солнца били по глазам, она теряла ориентацию в пространстве, но голос лишь накалялся.

— Моя сестра, возможно, уже мертва. Я буду биться за нее, за свою мать, отца, павшего короля. Я отдам последнюю — и единственную! — свою жизнь за них. И за тех несчастных, кто будет сидеть во время битвы в катакомбах и молиться за наши души. Мне не жаль этого. Мне жаль лишь тех трусов, которые прикрывают свой страх добродетелью о народе.

Выплеснув из себя свою жестокую правду, она более не хотела и не могла оставаться рядом с королем. Она спешно сбежала со ступеней в самый низ, пока ее ноги не почувствовали вновь холода влажной травы. В основном поселение еще дремало в рассветный час, но некоторые повара уже готовили ранний завтрак. Девушка огляделась в поисках своих соратников. Ни Марона, ни Отшельника не было видно. Их лошади еще гуляли у привязи, и она поспешила туда. Конюхов не было на месте, поэтому она самостоятельно надела сбрую на скакунов и нагрузила уцелевшие пожитки.

Пока она ласково наглаживала лошадей по мордам, ее окликнул знакомый голос, приближающийся со спины.

— Что-то ты рано, ночные эльфы совсем не спят?

Норд был в удивительно хорошем расположении духа. Лицо его посветлело, зарумянилось. Одежда была зашита и вычищена, на сапогах больше не было комьев грязи.

— Вижу, ты сам неплохо выспался, я рада за тебя. Не видел Марона? Мы срочно уезжаем отсюда.

— К чему такая спешка, принцесса? Не поедешь же ты босая, в самом деле. И твоя рука еще не в порядке.

— В порядке, — отрезала она. — Не хочу оставаться здесь.

Норд почесал подбородок и начал помогать привязывать пожитки. Услышав тон ее голоса, он понизил свой:

— Какие-то серьезные разногласия? Он тебе угрожал? А как же реликвия?

— Она уже у меня. А теперь уходим.

Рот его изумленно приоткрылся.

— Ты сумела выторговать осколок? Так быстро? Я удивлен и восхищен твоей ловкостью.

— Норд! — она резко обернулась к нему, едва не столкнувшись с ним нос к носу. — Не время для шуток.

Хоть и Норд вовсе не шутил, он тут же посерьезнел, а глаза его приобрели опасную красноту.

— Где ты видела его в последний раз? Я приведу его. Только…

— У озера, но… Что?

Он рвался между желанием рассыпаться в ненужных комплиментах и взглянуть на добытую часть, но вместо этого махнул рукой и углубился в лес, где, судя по журчаниям родничков, должно было быть озеро.

В действительности он не спал, дожидаясь пока уляжется основное население, и пока охрана будет занята или пойдет сменять пост, а затем проник в храм — по странному обстоятельству, почти в тот момент, когда король и Лэниэль направились туда же. Он притаился во тьме верхних этажей, и когда девушка попыталась рассмотреть какие-то очертания, он увидел ее обеспокоенное и удивленное лицо. Казалось, она его не заметила. Он поднялся на крышу и прогулялся по вершине. Если девушка с Гиреа оказалась в Храме, это неспроста, и не было нужды воровать.

Он спустился и выскользнул наружу до того, как они начали подниматься по лестнице.

Норд пнул шишку, и та отскочила от сапога, ударилась о ель, и отрикошетив, полетела по тропке. Он ухмыльнулся и пошел следом, выискивая подростка. Он знал тропу к озеру, и размашистым шагом следовал к ней. У вырисовывавшегося берега остались лишь сложенные в ряд ровные гладкие камни и какой-то лоскут ткани.

— Вот проходимец, шел бы он отсюда лесом, беды бы не знали, — сплюнул Норд, озираясь по сторонам в поисках светлой макушки.

Из кустов послышался девичий смех и до него долетели обрывки фраз:

— …но ты же вернешься?

— Настоящий воин… не… будущего…

Бахвальский голос молодого эльфа сложно было спутать с чьим-то другим, поэтому Отшельник без обиняков вытащил молодого любовника из кустов, невзирая на визги обнаженной молодухи, прикрывающей наготу руками. Марон спешно поправил сползающие штаны и покраснел, но тут же принял протестующую стойку:

— Эй, а ну пусти! Какого черта ты лезешь?

Норд посильнее сжал его плечи и развернул в сторону тропы:

— Иди, пока твоя шея цела, и не задавай глупых вопросов. Ты пришел сюда работать и помогать, так выполняй свои обещания.

Марон покорно заткнулся, но вырвался из хватки, чтобы поправить одежду и идти самостоятельно. Он все же изредка оглядывался назад, надеясь напоследок увидеть девушку, но она не показывалась.

Когда они добрели до опушки, лошади давно были готовы к путешествию, и били копытами от нетерпения. Лэниэль восседала верхом на Белобоке.

— Наконец-то, почему так долго?

Норд и Марон переглянулись, и губы Норда тронула улыбка, граничащая с издевательской.

— Просто твой друг нашел себе новый предмет обожания и долго утешался в ее руках.

— Заткнись, — вскипел Марон, упорно глядя себе под ноги. Ему хотелось провалиться под землю по многим причинам. Ему не хотелось, чтобы об этой ночи кто-либо узнал. Его чувства к Лэниэль еще не угасли, и поэтому он чувствовал себя предателем и лжецом. Саму девушку, это кажется и вовсе не тронуло. Она выглядела задумчивой и печальной.

Норд присоединился к девушке, хватая уздцы вместо нее, тем самым почти обнимая эльфийку. Она не возражала — голова ее была забита мрачными мыслями. Марон поехал в одиночестве, раскрасневшийся и пристыженный самим собой.