Он ничего не ответил, но выглядел очень разъяренным. Его грудь и плечи вздымались от тяжелого дыхания, и руки, скованные за спиной, были крепко сжаты.

Под конвоем они прошли в туннель, в котором еще не были, их повели вниз по винтовой каменной лестнице. Девушка только и успевала удивляться, на какую глубину пришлось уйти этому поселению, и о каких низинах она еще не успела узнать. Казалось, вся гора была испещрена ходами и подземными залами. В темнице стало трудно дышать, но она не отступилась, когда его завели за решетку, и присела по ту сторону, подминая под себя ноги.

— Посидишь тут, пока не протрезвеешь, чужак, — хром плюнул себе под ноги и ушел, оставив их под надзором охранников. Они оба прекрасно знали, что Норд не был пьян.

— Уходи. Ты можешь поспать в более приличном месте, чем это.

Лэниэль сильнее укуталась в ткань плаща, но ничего не ответила, рассматривая каменные своды, светящиеся от рисунков. Тут было намного темнее и пахло сыростью, но она не могла себе позволить оставить своего напарника, учитывая обстоятельства.

— Ему невыгодно держать тебя в темнице. Уже утром мы выйдем отсюда вместе.

— Выгодно. Он видел мою сущность без маски, и считает, что я опасен для его народа. Не зря же этот прохвост весь день ходил за нами по пятам.

— Это лишь из-за твоей вспыльчивости, не более. О чем же ты хотел ему сказать?

— Все их убранство вокруг кричит о том, что они очень привязаны к морю. Сегодня, как ты могла заметить, они отмечали праздник, посвященный их хождениям по воде. Глубины этих традиций я не знаю, но дураку понятно, что у них тесная связь с морями и тоска по бывшему укладу жизни. Не могут они вечно сидеть взаперти и задыхаться. К тому же, трактирщик что-то говорил про Горель. Ранее я слышал о том, что их гробница осталась нетронутой. Мы можем предложить им цену платы, и тогда уж им решать.

Они посидели в тишине, и девушка с неудовольствием поймала себя на мысли, что под землей совершенно потеряла счет времени. Возможно, сейчас лишь наступала ночь, или время неслось галопом, подгоняя утро. Все же, глаза смыкались от усталости, и она сгребла охапку соломы и тряпья на полу в кучу, соорудив нехитрую подстилку. Лишь только в нос ударила влага сена, она провалилась в сон, не замечая, как огненные глаза пронзают темноту, наблюдая за ее покоем.

***

Спустя время, когда король соизволил принять своих гостей, зеленоглазая эльфийка уже битый час оббивала его пороги, и буквально ворвалась, когда он махнул стражникам.

— Ваше Величество, — она поспешно склонилась, и волосы ее взметнулись веером из-под накидки. — Мне хотелось вновь вернуться к вопросу… нашего содружества.

Не дождавшись его ответа, она тут же продолжила, отчего его и без того нависшие брови опустились еще ниже.

— Возможно в глубине души вы хотели бы все изменить, но боитесь. Я понимаю это чувство трепета за мир и свою семью. Но неужели вам хочется прожить взаперти всю оставшуюся жизнь? Неужели даже сохранившиеся подземные сокровища Гореля не смогут вас убедить? Мне кажется, что еще не все потеряно.

— Сокровища? Ты-то что о них знаешь, сидя в своей крепости?

— Мой спутник знает о них кое-что большее, и сдается мне, что там хранятся ценности, которые вам бы очень хотелось вернуть. Как и свое былое величие.

Алчность блеснула в его затуманенном глазу, и он сердито засопел, пока его заржавевшие шестеренки в черепе яростно скрежетали.

— Хорошо, я дам вам несколько провожатых, чтобы они удостоверились в вашей честности. Можете отправляться с ними незамедлительно.

— Простите, но одна я не смогу. Отпустите моего спутника, на том и расстанемся.

Король недовольно махнул рукой, и через десяток минут Норд появился перед ней, потирая затекшие руки, целый и невредимый. Лэниэль устало улыбнулась, потому что знала — все складывалось лучше, чем она ожидала в самом начале своего пути. Но медлить не следовало:

— В дорогу!

Вдох свежего воздуха пронзил легкие, будто пробудив странников ото сна. Кусты на горе уже вовсю зацветали, и у кромки леса появились новые, доселе неслыханные ароматы трав и цветов. Капельки росы серебрились на зеленых листах, и поднимались из травы, повторяя в такт четырех пар сапог.

Не сговариваясь, они пошли отвязать лошадей, а затем, оседлав скакунов, галопом понеслись по зеленых просторам. Хроны что-то рассержено кричали им вслед, но Отшельник знал, что ждет их впереди.

Они не заметили, что их соратники направились прямиком к морю, и даже не думали гнаться за ними.

Лошади неслись галопом по просторам бескрайнего песка, гривы их путались на ветру, и лица всадников овевало нежное весеннее дыхание.

— Может… стоило подождать их? — прокричала Лэниэль, пытаясь перекричать шквал в ушах.

— Глупости, сами доберутся. Или ты хочешь, чтобы перед твоим носом вечно ворочался грязный коротышка, закрывая своей копной такие виды? Ты слишком много волнуешься. Поверь, у них есть свои средства передвижений. Они и не привыкли к лошадям — ноги коротковаты.

Копыта тонули то в траве, то переходили на камень и песок, но не останавливались, словно чувствуя спешку хозяев. Солнце поднималось все выше, и бежало по небу рядом с конницей, указывая свой путь. Шли часы, но их дорога только начиналась. Лошади, истосковавшиеся по их обществу, не жалели сил и не сбавляли ходу.

Наконец она заслышала приближающийся шум волны, и с замиранием сердца поняла, что впервые будет так близко у берега. Преодолев небольшой курган, она натянула поводья, остановив Рыжика, который заскользил по траве. Норд остановился подле нее, не произнеся ни звука, и мягко откинул поводья, спрыгивая на землю. Он смотрел не вперед, а на Лэниэль.

Огромный простор белоснежной насыпи песка время от времени скрывался под волнами, накатывающими по левую руку. Солнце уже успело пройти долгий путь, и теперь бросало последние лучи перед тем, как скрыться. Закат окрасил пространство в золотое марево, и нежные белые облака превратились в алых овец, бегущих по небу.

Но впечатляло не это, а то, что находилось на берегу — они отражали солнечные блики и слепили глаза, окрашиваясь в страшный красный цвет, повторяя за солнцем, играющим роль жнеца. Большие, в полный рост, как и при жизни, с заостренными ушами — остекленелые статуи, которые больше никогда не смогут пошевелиться. Радость сменилась страхом столь стремительно, будто и не было ничего до этой секунды.

Лэниэль спрыгнула наземь, зачарованная, прорываясь сквозь пространство, как во сне. Шаги давались с трудом, но она упорно шла, не отрывая взгляда от погибших на поле боя. Шаг, шаг, и еще один — ее глаза перебегали с одного замершего лица на другое, с безнадежной тоской вглядываясь в лица, полные ужаса или гордости, опустошенности и смелости, печали и самоотверженности. Она с ужасом разглядывала мельчайшие детали их одежд, порванные и наверняка окровавленные. Многие из них замирали в таких позах, при которых и погибли. Вот цепь с кулоном вздымается над шеей стражницы, которая замерла с копьем в сомкнутых навеки руках. Глаза ее широко распахнуты от смятения и боли в груди.

Паренек, чуть старше ста лет, распластался на траве, подняв ладонь над головой. Отвернулся, зажмурил глаза, закрылся от удара в голову, но получил в живот.

Она проходила сквозь ряды своих братьев и сестер, словно лошадь в шорах. До ее слуха больше не доносился шепот травы и ветра, шелест песка под ногами, размеренный и ритмичный гул моря. Осталась лишь она и чувство невозможной, разрывающей тоски.

Каждый шаг становился свинцовым, словно ее ноги заковали в сотни цепей, тянущихся со дна незыблемой морской пучины. Руки безвольно повисли вдоль тела, и ею будто управляла не она сама, а чужое вмешательство. Даже дыхание стало чем-то невыносимым, и легкие закололо и сжало от долгого бездействия. Девушка с шумом сглотнула, и вместе с кадыком упало и ее сердце, затерявшись где-то в темноте.